Евгений Филенко
Возвращение в Полдень
Прелюдия
Это был большой корабль. Очень большой, до неприличия.
Собственно, сооружение таких астрономических масштабов и кораблем-то назвать язык не поворачивался. То была планета размером с Марс, хотя и без атмосферы и природных достопримечательностей вроде вулкана Олимп. Атмосфера, впрочем, была когда-то, но в ходе подготовки к странствию решено было ею пренебречь, как излишним и отягощающим атрибутом. Корабль, отнесенный к не существовавшему прежде классу эксаскафов, «сверхгигантских транспортных средств», и единственный его экземпляр был даже чуть больше Марса из-за раскинутых на полтора десятка миль, подобно крыльям, решетчатых и на вид чрезвычайно хрупких эмиттеров ЭМ-связи. Это сообщало ему парадоксальное сходство с безобразно разъевшимся шмелем. Разумеется, ничего хрупкого, ненадежного и не защищенного многократно в этой конструкции быть не могло.
Корабль носил имя на чужом языке, которое с немалым смысловым произволом можно было перевести как «Гарпун Судного Дня».
Что ж, метафора высшего суда не чужда была даже самым развитым и мудрым цивилизациям Галактики.
Планета до того, как стать кораблем, тоже имела свое имя – что-то вроде «Двуглавый крылатый дракон с одной головой в огне и другой во мраке». Еще одна своего рода метафора, и весьма прозрачная. Теперь же, покинув прежнюю орбиту, планета распростилась с этим именем навсегда.
С такими размерами и массой любое путешествие в экзометрии для «Гарпуна» было рутинным, едва ли не моментальным перемещением из одной точки мироздания в другую.
Но сейчас все было иначе.
Корабль падал в экзометрию уже вторые сутки, а это значило, что он пересекал Галактику из конца в конец с тем, чтобы вскорости покинуть ее пределы. Конечно же, если условно представить Млечный Путь в виде некой окружности, не через центр, что неизбежно привело бы его в Ядро. Даже в экзометрии такой визит чреват был каким-нибудь непредсказуемым откликом, вплоть до незапланированного выхода в субсвет через казуальный портал, прямиком в звездную толкотню и как бы даже не в опасные окрестности угнездившейся там сверхмассивной черной дыры с насмешливым именем Гелир-Моргот (что было все же не в пример удачнее традиционного и несколько корявого обозначения «Стрелец А-звездочка»). Такие рискованные перипетии программой полета не предусматривались. Полет проходил по большой хорде, самую малость задевавшей внешний контур центрального скопления самых древних светил Галактики.
Спросить, а не проехали ли мы часом Ядро, было не у кого.
На протяжении всего рейса к конечной цели Константин Кратов был предоставлен самому себе.
Ясное дело, его предупреждали. Как в мягких, увещевающих выражениях, призванных склонить к отказу от миссии, так и в жесткой форме: без крайней нужды не привлекать к своей мелкой персоне внимание экипажа.
В конце концов, у него был специально выгороженный пузырек личного пространства в недрах искусственной планеты со шмелиными крыльями. В этом пространстве имелось все необходимое, чтобы поддержать жизнедеятельность, скрасить досуг и занять внимание вынужденного и не слишком угодного пассажира.
При желании он мог даже путешествовать внутри эксаскафа. Для этого в его распоряжении была «вимана» – обтекаемый, обернутый броневыми плитами в два слоя снаряд с гравигенным приводом и собственным защитным полем во избежание нечаянного столкновения с внутренними механизмами «Гарпуна». В самом начале полета Кратов затеял было вылазку от своего обиталища к поверхности, но повернул назад не с полдороги даже – с какой-то сотой ее части. Все, что явилось его взорам в ходе этой спонтанной прогулки, имело вид погруженных в серый сумрак поверхностей, неохватных человеческим глазом и по причине своих циклопических размеров не слагавшихся в какие-то осмысленные формы. Искусственные горные массивы. Внутренности левиафаньего чрева. На что тут любоваться?
Без крайней нужды…
Если даже захотеть, он не смог бы разыскать экипаж в этом внутреннем космосе.
А если бы и разыскал…
И как же человек нормального сложения и высокого, будем справедливы, но все же естественного по людским меркам роста смог бы привлечь внимание существ, чьи физические размеры измерялись милями?!
Поэтому Кратов вполне обоснованно мог полагать, что на корабле с претенциозным именем «Гарпун Судного Дня» пребывает в одиночестве.
У него были книги. А еще музыка, записи театральных постановок, любимые старые фильмы и целый список новых, смотреть которые он не готов был даже под угрозой сенсорного голода. Хотя эта напасть светила ему в самую последнюю очередь. Равно как не пугал и простой человеческий голод: пищеблок, что находился в уютной столовой с барной стойкой, диваном и изящным столиком из керамического хрусталя с узорами в стиле «укиё-э», оснащен был расширенной программой, способной избаловать хозяина блюдами любой вообразимой земной и нескольких внеземных кухонь.
Спальня с неприлично просторным лежбищем в форме раковины (стиль «бореаль», с которым он впервые познакомился еще на Сфазисе и редко расставался дома, на Земле: к роскоши легко привыкнуть!) и гипнотическими фантоматорами на случай бессонницы.
Рабочий кабинет с несколькими видеалами, письменным столом со встроенной сенсорной панелью, диваном и двумя креслами в разных углах. Кому здесь могло понадобиться второе кресло?!
Медицинский кабинет, куда ему предписано было являться на обследование утром, вечером и всякий раз, как только возникали малейшие, надуманные, не имеющие места в реальности признаки дурного самочувствия. Попробуй только пропустить сеанс – незримый, по пустякам не докучающий, но зорко за всем приглядывающий когитр ныл, ворчал, нудил, взывал к совести, и проще было уступить, нежели без нужды демонстрировать вдруг взбрыкнувшее эго. Да к тому же это какое-никакое, а развлечение.
Ванная с выходом к бассейну – две тридцатиметровых дорожки прозрачной, прохладной, бирюзовой воды, которую, как утверждалось, можно было пить. Вопрос только: зачем? На случай выхода из строя решительно всех систем жизнеобеспечения, внезапно случившейся засухи и обязательного в таких случаях Водяного Перемирия?
Еще пара комнат, совершенно пустых. Должно быть, архитекторы его обители-пузырька не успели сочинить для них сколько-нибудь полезного содержания.
И спасательная капсула, в которую из любой точки жизненного пространства, бросив все как есть, можно было попасть за двадцать секунд. Внутри находились два скафандра, легкий «арамис» и тяжелый «галахад», оружие с батареями непрерывной подзарядки, еще один пищеблок, на сей раз мобильный. А также собственная система биологической защиты, гравигенная секция и компактный сигнал-пульсатор. Все это добро имело смысл только в том случае, если эксаскаф потерпит бедствие в субсвете. Тогда капсула предоставляла своему обитателю реальный шанс на спасение. Она могла пронзить внутренности корабля-планеты подобно раскаленной капле магмы и вырваться на свободу… В экзометрии капсула была бесполезна и выступала лишь элементом психологического комфорта.
Все на благо единственного обитателя.
И никакой связи с внешним миром.
Скучно и одиноко.
Кратов не знал, что происходит за бортом, с момента начала миссии. Не знал этого и сейчас. И не узнает, даже когда миссия вступит в решающую фазу.
Если что-то пойдет не так, если миссия потерпит неудачу, если цель не будет достигнута и гигантский корабль никогда не вернется в субсвет, этого он тоже не узнает.
Хотя есть надежда, что когитр, находящийся в неразрывной связи с интеллектронной системой «Гарпуна» и сам являющийся частью этой системы, все же сочтет правильным уведомить пассажира, что его комфортабельный вояж завершен.
Пассажир знал, что это дорога в один конец.
К началу пространства и времени. К началу всех начал. Где никто и никогда еще не бывал. Да и ни к чему там околачиваться живым существам во плоти.
