Галантные гиганты Ганимеда - Хоган Джеймс Патрик

– Та же проблема, – пробормотал Фихтер, качая головой.

– Какая проблема? – спросила она.

– Один и тот же фермент обнаружен у множества разных, не связанных близким родством видов времен олигоцена, – ответил Данчеккер. – Да, я готов допустить, что особенности минервианской среды могли привести к мутации одного из вариантов земного фермента в то, что мы наблюдаем сейчас. – Он снова указал на экран. – Однако с Земли на Минерву попало множество разных видов – разных видов, каждый из которых отличался особенностями метаболизма и конкретными группами ферментных вариантов. Предположим теперь, будто нечто в минервианской среде заставило эти ферменты – подчеркну, разные ферменты – мутировать. Неужели ты на полном серьезе предполагаешь, что все они могли независимо друг от друга превратиться в один и тот же конечный продукт? – Он помедлил с секунду. – Потому что именно с этой ситуацией нам приходится иметь дело. На корабле ганимейцев сохранилось множество образцов разных видов, но каждый из них обладает ровно одним и тем же ферментом. Не хочешь ли ты в свете сказанного пересмотреть свою гипотезу?

Секунду женщина с беспомощным видом разглядывала стол, после чего изобразила отрешенный жест:

– Что ж… если смотреть с этой точки зрения, видимо, особого смысла в ней нет.

– Благодарю, – с каменным лицом отозвался Данчеккер.

Анри Руссон наклонился вперед и налил себе воды из кувшина в центре стола. Он сделал продолжительный глоток, пока остальные продолжали задумчиво глядеть сквозь стены или на потолок.

– Давайте на секунду вернемся к основам и посмотрим, что нам это даст, – предложил он. – Мы знаем, что ганимейцы возникли на Минерве, так? – Головы вокруг него кивнули в знак согласия. – Мы также знаем, что ганимейцы наверняка посещали Землю, потому что иначе земные животные никак не смогли бы оказаться на борту их корабля – если только мы не собираемся выдумать для объяснения еще одну гипотетическую расу инопланетян, а я такими вещами точно заниматься не собираюсь, потому что для этого нет никаких предпосылок. Далее, мы знаем, что обнаруженный здесь корабль попал на Ганимед с Минервы, а не напрямую с Земли. А если корабль прилетел сюда с Минервы, значит, оттуда же прибыли и земные животные. Это подтверждает идею, к которой мы пришли раньше – что ганимейцы по какой-то причине стали перевозить с Земли на Минерву самые разные формы живых существ.

Пол Карпентер поднял руку:

– Постой-ка. Откуда нам знать, что корабль у нас под ногами прилетел сюда с Минервы?

– Растения, – напомнил Фихтер.

– Ах да, растения. Совсем забыл… – С этими словами Карпентер умолк.

В загонах и клетках для животных на ганимейском корабле имелись запасы растительного корма и подстилки, прекрасно сохранившиеся под слоем льда, который образовался, когда из остывшей атмосферы корабля сконденсировался водяной пар. Используя добытые из них семена, Данчеккер сумел вырастить живые растения, совершенно не похожие на когда-либо существовавшую земную флору и, судя по всему, представлявшие коренные виды минервианской экосистемы. Их листья имели очень темную – почти черную – окраску и поглощали каждую подвернувшуюся частичку солнечного света, по всему видимому спектру. Что подтверждалось независимыми выводами об удаленности Минервы относительно Солнца.

– Как далеко, – спросил Руссон, – мы продвинулись в ответе на вопрос: зачем ганимейцам было ввозить всех этих животных? – Он широко развел руками. – Должна же быть причина. У нас есть успехи на этом фронте? Лично я без понятия, но фермент может иметь к этому какое-то отношение.

– Что ж, давайте вкратце подытожим, что нам известно на этот счет, – предложил Данчеккер. Он отодвинулся от экрана и примостился на краю стола. – Пол. Не будешь так любезен поделиться ответом на вопрос Анри?

Карпентер с секунду почесал затылок и скорчил гримасу.

– В общем… – начал он, – во-первых, у нас есть рыбы. Мы уже установили, что они принадлежат к числу исконно минервианских видов, и именно благодаря им у нас есть связь между Минервой и ганимейцами.

– Верно, – кивнул Данчеккер, немного смягчив свой брюзгливый настрой. – Продолжай.

Карпентер имел в виду хорошо сохранившуюся разновидность консервированной рыбы, происхождение которой удалось со всей достоверностью отследить до минервианских океанов. Данчеккер доказал, что структура их скелета в общем и целом коррелировала с останками ганимейцев, находившихся на корабле, который покоился под слоем льда на базе «Копёр»; примерно тот же уровень сходства наблюдался, к примеру, между строением человека и мамонта, что доказывало принадлежность рыбы и ганимейцев к одной и той же эволюционной ветви. А значит, если рыба родом с Минервы, то же самое можно сказать и о расе ганимейцев.

– Проведенный вами анализ основополагающей клеточной химии рыб, – продолжил Карпентер, – указывает на то, что неотъемлемой особенностью этого вида была низкая устойчивость к ряду токсинов, включающих, помимо прочего, двуокись углерода. Насколько мне известно, вы также выдвинули предположение, что рыбы могли унаследовать эту базовую химию от своих ранних предков – еще на заре минервианской истории.

– Именно так, – согласился Данчеккер. – Что еще?

Карпентер помедлил.

– А значит, низкой устойчивостью к CO₂ должны были обладать и сухопутные виды Минервы, – предположил он.

– Не совсем так, – возразил Данчеккер. – Ты упустил одно связующее звено. У кого-нибудь есть мысли?.. – Он взглянул на немца. – Вольфганг?

– Придется сделать допущение, что проявления низкой устойчивости к углекислому газу впервые возникли у отдаленного предка – который существовал еще до того, как на Минерве появились сухопутные виды животных. – Фихтер сделал паузу, после чего продолжил: – Тогда можно утверждать, что эта древняя форма жизни была общим прародителем всех более поздних сухопутных животных и морских видов – к примеру, той самой рыбы с корабля. Исходя из этого допущения, можно сделать вывод, что тот же признак был унаследован и всеми наземными животными, которые появились после них.

– Никогда не забывайте о сделанных допущениях, – призвал их Данчеккер. – Именно эта простая ошибка стала причиной многих проблем в истории науки. Заметьте также вот что: если низкая устойчивость к CO₂ действительно проявилась уже на ранних этапах минервианской эволюции и сохранилась вплоть до времен, когда была жива эта рыба, значит, ответственный за нее признак обладал высокой устойчивостью – если, конечно, наши знания земной эволюции могут служить здесь хоть каким-то ориентиром. Это повышает правдоподобность гипотезы о том, что данный признак мог стать общей особенностью, которая распространилась среди сухопутных видов по мере их естественного отбора и дивергенции и по сути оставалась неизменной на протяжении целых эпох – по аналогии с тем, как в течение сотен миллионов лет оставалось неизменным общее строение земных позвоночных, несмотря на их поверхностные отличия в форме, размере и структуре.

Данчеккер снял очки и принялся протирать линзы платком.

– Что ж, хорошо, – добавил он. – Давайте рассмотрим это допущение и, как следствие, заключим, что двадцать пять миллионов лет назад – к тому моменту, когда на Минерве появились ганимейцы, – планета была населена множеством исконных форм жизни, и все они, помимо прочего, отличались низкой устойчивостью к диоксиду углерода. Есть ли у нас другие факты, которые помогли бы выяснить, что именно тогда происходило на Минерве?

– Мы знаем, что ганимейцы пытались покинуть планету и переселиться в другое место, – подкинула идею Сэнди Холмс. – Скорее всего, в другую звездную систему.

– О, неужели? – Данчеккер улыбнулся, на миг обнажив зубы, после чего снова дыхнул на линзы очков. – И откуда нам это знать?

– Ну, во-первых, прямо здесь, подо льдом, лежит их корабль, – ответила она. – Судя по характеру и объему груза, можно предположить, что это было судно колонизаторов, которые явно не собирались возвращаться обратно. И с какой стати корабль вообще оказался именно на Ганимеде? Он ведь не мог совершать перелет между внутренними планетами Солнечной системы, верно?