Министерство будущего - Робинсон Ким Стэнли

– Разве причины так уж ясны? Я не уверена! – резко возразила Яблонски.

Мэри предоставила слово Бадиму и остальным членам своей группы. Она попросила их подготовить своеобразную групповую презентацию в режиме «причина – следствие», поочередно характеризующую каждый аспект проблемы. Разумеется, причинные цепи уходили во все стороны – настоящий клубок, однако об этом она могла сказать в конце, а пока что каждый эксперт за три минуты должен был обрисовать проблему: климат меняется из-за выбросов двуокиси углерода и метана в атмосферу; побочные эффекты вот-вот приведут к выделению намного больших объемов углекислого газа и метана из арктической вечной мерзлоты и континентального шельфа; мировой океан не способен поглощать увеличившееся количество углекислоты и тепла; скорость вымирания видов выше, чем когда-либо в земной истории; если брать фактическую скорость вымирания за столетие, то нынешняя близка к Пермскому периоду, когда на суше исчезло девяносто процентов видов; неизбежным следствием грядущего вымирания видов будут голод, вынужденная миграция и война, не исключено, что ядерная, ведущая к разрушению цивилизации; от таких вероятностей нельзя застраховаться, утраченное невозможно вернуть. Это – необратимая, непоправимая катастрофа.

В конечном итоге из-за взаимного наложения всех факторов, подвела итог презентации Мэри, по мере нагревания климата вы столкнетесь с невозможностью стабилизации уровня инфляции и занятости. Если климатическая обстановка выйдет из-под контроля, центральные банки больше не смогут выполнять свою главную задачу. Другими словами, центральные банки провалят возложенную на них миссию по поддержке человеческой цивилизации. Полная занятость остается для вас ключевой целью, это правда, закончила Мэри, но какая польза остаткам человечества, пережившим крах, от того, что они будут работать старьевщиками и примитивными крестьянами? Мир, создавая центральные банки, имел в виду совсем иную полную занятость.

Мэри заметила, что заключительная шпилька задела Яблонски и европейцев, ее на мгновение охватило желание рявкнуть им в лицо или снять туфлю и по-хрущевски трахнуть ею по трибуне. Или швырнуть кресло в окно, чтобы их окатило водой. Упрямство банкиров бесило Мэри. Ей хотелось выкрикнуть: «Идите вы на хер с вашими индексами инфляции! Займитесь лучше работой, которую, кроме вас, никто не сможет выполнить!»

Судя по минам гостей, все эти эмоции, воображаемые действия и проклятия легко читались на ее собственном лице, в ее взгляде. Не взгляд Медузы, обращающий в камень или насылающий ядовитых змей, нет, скорее пусковой электрический разряд – воздушный кабель подключен к зрачкам, искра проскакивает через пространство между умами. Мэри едва сдерживалась, чтобы не психануть.

Тут она заметила широкую улыбку на лице министра финансов Китая, которую та даже не скрывала. Мэри сверилась со справкой – как бишь ее зовут? Мадам Чан. Дочь предыдущего министра финансов. Дитя партийной иерархии, каким в свое время был Си и многие другие. Мэри ее взгляд понравился.

В последующие дни представители центральных банков продолжали заседать в том же зале. Следуя эмоциональной методичке Цюрихского озера, внесшей на повестку дня череду ярких солнечных дней и флотилию высоких облаков, плывущих как галеоны, нагруженные бесценными сокровищами, центральные банкиры, наконец, родили предложение, устроившее всех. Дерзость предложения отвечала пожеланиям Мэри. Ей показалось, что ни один из центральных банков не приблизился бы к плану на пушечный выстрел, не договорись они между собой совместно выдержать ответный удар, который неизбежно последует. Банки согласились выпустить под координацией БМР единую новую валюту – один койн как эквивалент одной тонны двуокиси углерода, секвестрированного либо путем отказа от рутинного сжигания ископаемого топлива, либо путем улавливания газа из воздуха. Они подвизались установить фиксированный минимум стоимости карбон-койна, что подвергало их опасности атак со стороны спекулянтов, желающих отпугнуть владельцев денег от нового плана, и предсказали рост стоимости новой валюты на ближайшие десятилетия. Эти шаги обеспечивали надежность инвестиций в карбон-койн – естественно, в случае сохранения цивилизации. Такая мера сама по себе гарантировала приток капитала из разных источников в поисках похожих вариантов вложения денег: пенсионных фондов, валютных резервов небольших стран, активов крупных корпораций, практически отовсюду, где люди жаждали надежности, особенно в такое время, когда никто другой не мог ее предложить. По сути, план бросал спасательный круг утопающим. Если за него схватятся все одновременно, система могла не выдержать, однако койны не эмитируются в отсутствии реальной секвестрации углерода, так что было бы неплохо, если бы все бросились этим заниматься. К тому же банки в любой момент могли скорректировать в верхнюю сторону количество углерода, необходимое для получения одного койна, создавая для себя новые рычаги контроля в виде вторичных ценных бумаг. Создание групп по сертифицированию результатов секвестрации требовало неимоверных усилий. Под занавес банки даже договорились выделить денег старого, необеспеченного типа в фонд под эгидой БМР, который согласился оплатить новую бюрократическую структуру, ответственную за проверку и сертификацию сокращения выбросов. Эта новая бюрократия была столь многочисленна, что ни один банк не мог потянуть ее по отдельности, а уж о министерстве не шло и речи. Такой план сам по себе мог обеспечить полную занятость.

Итак, появилась всеохватная программа. Мэри и ее люди, советуясь с банкирами и их персоналом, расписали ее по пунктам, учли все предложения и после того, как каждый банк согласовал ее со своим правительством, объявили о ней публично, выставив на продажу первый транш карбон-койнов. Начались торги, биржевые котировки устояли, даже немного подросли.

А потом… ничего.

После встречи с банкирами шли дни и недели, начал проявляться характерный рисунок: они постоянно не успевали за развитием событий, пытаясь смягчить последствия, когда было уже поздно надеяться на успех. Крестились, когда гром уже грянул и молния сожгла дом. На этом этапе их действия, которых пару лет или десятилетий назад, возможно, было бы достаточно, не приносили желаемого эффекта. Более того, были бесполезны. То и дело министерство сталкивалось с выводом: слишком мало, слишком поздно. И никто из них не мог придумать ничего, способного остановить ухудшение ситуации.

В отношении конкретных физических процессов – таяния арктической мерзлоты, закисления океанов вплоть до уничтожения основ пищевой цепочки морских организмов или быстрого уменьшения антарктического ледяного щита – они безнадежно облажались.

И все-таки люди продолжали отчаянную борьбу. Возможно, министерство по-настоящему отставало лишь в общественной сфере. В любом случае борьба не прекращалась.

Увы, отчаянная борьба шла не только во имя добра, но и против него – за то, чтобы помешать их усилиям, затормозить их. По сути, на Земле обитали группы людей, стремившиеся уничтожить все живое путем всеобщего убийства-суицида. Пока работники министерства шли по протянутому над пропастью канату, находились мерзавцы, стремящиеся запрыгнуть на балансшток и отправить канатоходцев на верную смерть.

– Дураки никогда не переведутся, – заметил Бадим в ответ на очередную жалобу Мэри.

Если бы дело было только в дураках.

– Скоты никогда не переведутся, – ядовито поправила Мэри.

– Сосредоточь внимание на людях, которые ведут борьбу во имя добра. Их неизмеримо больше.

Через месяц после объявления о создании карбон-койна в офисе министерства на Хохштрассе взорвалась бомба.

Это случилось ночью, когда в здании никого не было. Вероятно, тот, кто подложил бомбу, выбрал ночное время намеренно, хотя точно никто не знал. Швейцарские полицейские, сопровождавшие Мэри во время осмотра разрушений, вели себя нервно и настороженно, от прежнего извинительного тона не осталось и следа. Порицание жертвы – одна из ошибок, часто совершаемых стражами порядка.