— Если он еще в состоянии это сделать, — мрачно сказал Выдерга. — Нужно дать конякам немного отдохнуть. Мой еле дышит.
Выбравшись на сухое место, они расседлали коняков, сами без сил рухнули на траву. Хруст снял с себя всю одежду, отжал и разложил на камнях. От нее поднимался пар. Пахла одежда после стирки з болоте отвратительно. Хруст передернулся, когда представил, что ее придется опять надевать.
Солнце поднялось уже высоко, становилось жарко. Больше всего на свете Хрусту и Выдерге хотелось спать. Но спать было нельзя. На отдых они отвели себе всего полчаса. Чтобы хоть чем-то занять себя, Выдерга, прислонившись спиной к большому камню, принялся бруском точить клинок, а Хруст занялся намокшим седлом. Первым делом он освободил седельные сумки, вычистил из них грязь, потом все протер. В левой седельной сумке его пальцы наткнулись вдруг на прорезь, которой раньше он никогда не замечал. Это был потайной кармашек. Хруст сунул руку глубже, зацепил какой-то непонятный предмет, расползающийся в пальцах, и осторожно вытащил его наружу. Это была записная книжка, обернутая в ветхую тряпицу. Хруст присвистнул.
— Что это? — спросил Выдерга ленивым голосом. Глаза его сами собой закрывались. Но когда он рассмотрел, что именно держит Хруст в руках, сна как не бывало. — А ну-ка дай-ка, — он взял записную книжку, осторожно полистал ее размокшие страницы, исписанные синими расплывающимися чернилами. — Ну точно! — уверенно сказал он. — Это его штуковина.
— Чья?
— У тебя чье седло? — спросил Выдерга. — Ты его еще в учебке получил?
— Конечно. Кто ж мне другое даст. А чье это седло?
— Да-а-а, дела… — протянул Выдерга. — Про Пентюха и думать уж забыли, а тут вон что… Ты Пентюха-то помнишь? Ну, это когда контузило тебя. Не помнишь, наверное. Был такой парень странный…
— Отлично я помню Пентюха, — буркнул Хруст. Он забрал у Выдерги записную книжку, осторожно разлепил мокрые странички и попробовал разобрать, что там написано.
«…Снова и снова возвращался я к черной, продолговатой, похожей на лошадиную голову глыбе и подолгу неподвижно стоял перед ней, словно загипнотизированный размытыми бликами, пробегающими время от времени по оплавленной поверхности метеорита», — читал он.
— Ну, что там?
— Странное что-то, — пожал плечами Хруст. — Про метеорит какой-то.
— Такой он и был, Пентюх, — сказал Выдерга. — Странный…
Когда полчаса спустя они начали седлать коняков, Хруст выпросил у запасливого Выдерги чистую тряпицу, завернул в нее записную книжку и спрятал за пазуху.
— Еще час, и мы в форте, — сказал Выдерга.
— Финишная прямая.
— Что?
Хруст не ответил.
Успев отлично отдохнуть, коняки мощным наметом приближали путников к цели. Остались позади иссеченная оврагами равнина и заросли колючих деревьев, а скоро с вершин холма стали видны стены форта, сложенные из толстых бревен, и трепещущее полотнище на флагштоке.
Разморенные жарой часовые еще не успели доложить начальнику караула о приближении всадников, а они уже проскочили по мосту через ров с водой и спешились на плацу во внутреннем дворе форта. Со всех сторон к ним тут же подбежали солдаты и окружили плотным кольцом. Посыпались вопросы:
— Где остальные? Почему без трофеев?
— Сколько нетопырей пожгли?
— Ребята! Да они же с ног валятся!
— Плохо дело, — сказал Хруст. — Мы попались. Готовьтесь к бою, сейчас выступаем.
Он бросил кому-то поводья, протиснулся сквозь толпу и через плац побежал к штабу.
Он оттолкнул загородившего дорогу дежурного, без стука распахнул дверь и, тяжело дыша, остановился на пороге. Центурион Охель, рыхлый, с багровым лицом и вечно красным носом с прожилками, заложив большие пальцы рук за ремень, расхаживал перед висящей на стене картой. В стороне навытяжку стояли два сержанта, Кубель и Хрива. Они первыми заметили вошедшего, и удивленно вытаращили глаза.
— По моим сведениям, он должен прибыть к вечерней поверке, — говорил центурион. — К этому времени все должно быть готово. Пушку выкатить сразу после ужина, смазку не стирать. Сержант Кубель, все три взрывателя к снарядам я выдам под вашу ответственность.
Сержант Кубель щелкнул каблуками.
— Сержант Хрива, что у вас, докладывайте!
— Заканчиваем красить траву вокруг плаца! — доложил сержант Хрива, кося глазом на стоящего у дверей Хруста. — Солдаты горят воодушевлением, но краски может не хватить.
— Не подряд красьте, через травинку, — ворчливо принялся распекать его центурион. — Краски на вас не напасешься. Кончится зеленая краска, красьте желтой, скажем, трава пожухла, погоды жаркие.
Позади Хруста в дверь протиснулся дежурный.
— Разрешите доложить! Я его не впускал, он самовольно!
— Ну что, что там еще? — недовольно повернулся центурион. Он рассмотрел наконец Хруста, переменился в лице и заорал:
— Где, где… что? Почему не в форме! Что с сержантом Жвальнем? Да докладывай же, черный камень тебе в печенку!
Хруст принялся коротко докладывать о случившемся и о плане сержанта Жвальня. Пока он говорил, с центурионом Охелем произошли разительные перемены: он весь как-то пожух, сморщился и запричитал бабьим голосом:
— Да что же это делается! Как же это?! Подложить мне такую свинью, и когда? Когда с инспекцией прибывает сам майор Трилага! Что я ему скажу? Что во вверенной мне области нетопыри объявились? Жвалень обещал мне легкую победу. Прогулку под луной. Туда и обратно. Боевая слава и никаких потерь. Одна нога здесь, другая там, — он посмотрел на грязные босые ноги Хруста и взвизгнул:
— Почему без сапог?
— В болоте утопил, — хмуро ответил Хруст.
— Ну вот! Разбазарил казенные сапоги. Нет-нет-нет, ни о каком выступлении, тем более немедленном, не может быть и речи
Хруста прорвало, и он тоже заорал, напрочь забыв о субординации:
— Трусы! Там Жвалень, может, из последних сил выбивается, нас ждет. Там, может, нетопыри со всех сторон наседают, ребята гибнут, а вы тут красоту наводите, травку красите, пушку выкатили, хоть она давно уж и стрелять не может. Предатели!
— Молчать! — взвизгнул Охель. — Откуда про пушку знаешь? Молчать! Я тут столько лет центурионом сижу, и ни разу майор Трилага никакого упущения не нашел. А про нетопырей никто не слыхивал, пока этот сумасшедший Жвалень не свалился на мою голову. Может, там и нет никаких нетопырей, Жвалень сам все выдумал. Загнал турму в болото, попортил амуницию, а теперь на каких-то нетопырей сваливает. Кто их видел, нетопырей этих?
— Я видел. И Выдерга.
— Молчать! Сапоги казенные утопил, какая тебе вера? Ты такой же сумасшедший, как твой Жвалень.
Центурион вдруг замолчал, обвел всех просветлевшим взором и радостно сказал сержантам:
— Он же сумасшедший! Точно, сумасшедший. Припадок у него, нетопыри мерещатся.
— В послужной карте есть запись, что память ему отшибало, — поддакнул сержант Кубель. — Я сам читал. Заверено подписью и печатью.
Сержант Хрива согласно кивал:
— Форма грязная, субординацию не блюдет. Сумасшедший!
Хруст оторопело их слушал.
— Вот что, — сказал наконец центурион Охель. — На рядового Хруста накладываю наказание в виде пяти суток ареста за утерю сапог. Но ввиду его временного помешательства приказываю надеть на него смирительную рубашку и дать снотворного. А сержант Жвалень… Если он смог день продержаться, то еще день-другой продержится. Инспекция уедет, там видно будет. Ну, а если турма уже погибла… Сержант Кубель, записать в штабном журнале, что турма Жваленя отправлена в район Дырявых Холмов на пять дней для проведения дренажных работ.
— Да вы что… — угрожающим шепотом начал Хруст, но центурион Охель прервал его:
— Дежурный! Этого арестовать и с глаз долой, пока не уедет инспекция!
— Ну, это мы еще посмотрим, — раздался от двери голос Вы-дерги. С обнаженным клинком в одной руке и штыком в другой, широко расставив ноги, он загораживал проход. Позади него толпились возбужденные солдаты. Все были вооружены.
