Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

– Наоборот, – заявила Надежда. – Призрачный Мир старается тебе понравиться. Он… есть такое слово… подлизывается к тебе.

– Зачем? – пожал плечами Кратов.

– Ну, ты же гость, – удивилась Надежда. – Тебе должно быть хорошо.

– Тогда так, – сказал Кратов твердо. – Желаю принять душ. Привести себя в порядок. Не могу же я ввалиться на самую важную встречу в жизни сущим охламоном! – Он покосился на девицу. Та выглядела озадаченно. – Такое слово тоже есть.

– А, что-то древнегреческое! – вдруг обрадовалась Надежда. – «Охлос» – толпа, «монос» – один. Один из толпы, квант хаотического человеческого сборища…

– Не умничай, – строго сказал Кратов. – А еще я хочу есть.

– Если я что-то понимаю в человеческой культуре, – важно прогнусавила Надежда, – то слева по курсу находится то, что тебе нужно.

Кратов послушно поглядел налево. Двухэтажное здание, обшитое мореным дубом, с просторным козырьком на подпорках и верандой с перилами, выглядело как салун из ковбойских фильмов, чем, по всей видимости, и являлось. Над окнами второго этажа была намалевана надпись большими, не без изысков, белыми буквами: «И вот заведение».

– Призрачный Мир, – сказал Кратов задумчиво. – Иллюзорное и материальное. А что, если мне все это только кажется, и ты мне кажешься, а на самом деле я лежу в каком-нибудь чане с физиологическим раствором, опутанный трубками и бездыханный?

– Ты слишком много читаешь фантастики, – укоризненно промолвила Надежда.

– Я ее вовсе не читаю, – возразил Кратов. – Но зато я знаю, что такое фантоматика. Сам в детстве много с оной экспериментировал. И попадал на этой зыбкой почве в разные ситуации, в большинстве своем идиотские.

– О боже, – вздохнула девица. – Какой ты трудный. Настоящий охламон. То, что ты видишь, и есть то, что ты хочешь видеть. А то, о чем ты думаешь, как о том, что ты хочешь видеть, всего лишь попытка рационализировать то, что ты видишь на самом деле, но по каким-то причинам или в силу предубеждений видеть не желаешь.

– Ты сама поняла, что сказала? – сощурился Кратов.

– Я-то поняла, – фыркнула Надежда. – А ты, судя по всему, не очень. Это заведение реально и существует на базовом уровне абстракций. Оно предназначено для комфортной адаптации посетителей мира под названием Агьяхаттагль-Адарвакха и всегда предназначалось только для этого, от начала времен, когда никаких еще тектонов и в помине не было.

– А кто был? – спросил Кратов с нескрываемым интересом.

– Боги, императоры, тираны, – пояснила Надежда. – Так они себя называли и, должно быть, таковыми себя полагали. Призрачный Мир не прекословил, это не в его правилах, но много по этому поводу веселился. Здесь останавливался Брилласиньял IV, последний император тахамауков из тех, что самолично возглавляли экспансию в Рукаве Персея. Позднее они, как мы знаем, оставили эти бесплодные, изначально обреченные попытки управлять Галактикой. Император был вполне удовлетворен нашим сервисом, особенно ему понравились жемчужные фонтаны и бассейн в форме раковины винтокрылого моллюска.

– Но я не вижу никаких фонтанов, – сказал Кратов.

– Верховный Попечитель Всех Нкианхов, Адмиралиссимус Юкнэ Юлаалф тоже ничего не видел. – Надежда разошлась не на шутку. – Кроме белокаменных стен со стрельчатыми окнами, повитых красным плющом. В скрижалях почетных гостей он оставил пространную благодарственную запись, где воздал должное местной кухне, а сугубо огузку, лопатке и голяшке молодого гребнекрыла, зажаренного по классическому рецепту, то есть в вулканическом пламени на собственном хребте…

– Я уже начинаю сочинять текст, который оставлю в ваших скрижалях, – промолвил Кратов с угрозой.

– Это универсальный концепт Призрачного Мира, – пояснила Надежда. – Все концепты материальны. Но каждый визитер видит их по-своему. Задай вопрос фундаментальной части своего сознания, зачем ей посреди галактического захолустья вдруг понадобился киношный салун. – Она вдруг остановилась и направила острый, как карандаш, указательный палец в направлении кратовского носа. – Кажется, я понимаю. Всему причиной особенности твоего восприятия! Ты упорно не желаешь верить своим глазам, но все органы чувств, словно сговорившись, пытаются обмануть твой разум, и он, не имея сил сопротивляться поступающей информации, наделенной всеми атрибутами объективности, искусственно принижает ее материалистическую значимость, сводит до уровня визуальных шаблонов. Да еще и с нескрываемой издевкой наделяет сатирическим граффити, заимствованным из базисного культурного фонда!

– Ну будет тебе, – добродушно промолвил Кратов. – Могу я, наконец, получить голяшку молодого адмиралиссимуса?

– Надеюсь, ты шутишь, – серьезно сказала Надежда.

Она взяла его за руку и, как ребенка, повлекла за собой в направлении дверей-крыльчаток. С учетом ее детской стати зрелище со стороны выглядело бы весьма комично, случись поблизости хоть какая-нибудь публика. Песок скрипел под ногами. На ходу девица продолжала нести обычную свою глубокомысленную заумь:

– Нкианхи, если ты помнишь, являются рептилоидами, может возникнуть белковая несовместимость, что губительно скажется на твоем самочувствии, а в преддверии важной встречи это совершенно ни к чему, так что от голяшки адмиралиссимуса, хотя бы даже и молодого, настоятельно советую воздержаться…

Уже миновав резные створки, Кратов проворно высвободил руку, в свою очередь подхватил девицу под локоток и без особых церемоний втащил за собой в прохладный сумрак салуна.

– Будь я настоящей женщиной, – сообщила Надежда, – то непременно воскликнула бы: что вы себе позволяете, сударь?!

– Ты не женщина, я помню, – сказал Кратов. – Ты и есть Призрачный Мир. Но эти створки имеют привычку наподдавать под зад всякому, кто замешкается в дверях. Уж не знаю, как это происходит в Призрачном Мире с ним самим, но я не хотел экспериментировать.

– И все же я женщина, – гордо заявила Надежда. – Не настоящая, спору нет. Игрушечная!

Внутри салуна все было как и положено: дощатый пол, деревянные стены с картинами в резных рамах, объявлениями с наградой за чью-то поимку и клыкастой кабаньей головой прямо напротив входа, низко свисавшие люстры, оформленные с варварской роскошью, и какие-то сомнительного вида пыльные занавесочки. Лестница с перилами вела на второй этаж, очевидно – в номера. Возле дальней стены устроена была барная стойка с непременным винным шкафом до самого потолка, плотно заполненным бутылками с аляповатыми этикетками. За стойкой стоял салунщик в ковбойке с закатанными рукавами, красной с золотым шитьем жилетке и почему-то в шляпе. Лицо его было одного с жилеткой цвета, седые усы лихо топорщились, а маленькие блеклые глазенки равнодушно взирали на вошедших. В углу возле лестницы служанка в клетчатом платье с длинными рукавами и в чепчике старательно, хотя и без спешки, протирала столешницы от пыли. Ни единой живой души более не наблюдалось: должно быть, квантование задиристыми нетрезвыми ковбоями в сценарии Призрачного Мира не входило.

– День добрый, Шеймус, – возгласила Надежда.

– Мисс, – сипло отозвался салунщик и приложил пальцы к шляпе.

– Сей джентльмен, – Надежда повела подбородком в сторону Кратова, который в эти минуты с умилением разглядывал винтажные интерьеры, – нуждается в номере с горячей ванной и в хорошем обеде. Мы ведь не откажем ему в гостеприимстве?

– Кажется, остался еще свободный номерок, – прохрипел салунщик. – Ваш знакомый, мисс Хоуп, не состоит ли в разладе с законом?

– Шеймус, Шеймус, – сказала Надежда с укоризной. – Вы же знаете мои принципы: не иметь дела с бандитами…

– Поверю вам на слово, мисс, – промолвил салунщик. Затем перевел испытующий взгляд на Кратова. – Что предпочитаете на обед, сэр?

– Придумайте что-нибудь, дружище, – сказал тот. – Этакое… материальное.

– Без проблем, – кивнул Шеймус. И вдруг хрипло заорал: – Джинни! Проводи гостя в тринадцатый номер… вы ведь ничего не имеете против чертовой дюжины, сэр?