Оторва. Книга первая (СИ) - "Ортензия"

Терпкое, крепкое, пахучее. По вкусу переплюнуло многие дорогие вина из XXI века. Вот же, пенсионеры-попаданцы-ухари. СССР им захотелось сохранить, и я даже догадываюсь почему.

Петя с удовольствием сделал парочку внушительных глотков и радостно запыхтел.

— А твой фамильяр так и будет в кустиках отсиживаться или он не пьёт, — я кивнула в сторону дружка.

— Жека, — тут же встрепенулся Петя, — ты чё застрял, своя гёрл, иди глотни молдована (7), марочный.

Женя словно ждал приглашения, тут же подгрёб к нам и поднеся горлышко ко рту, присосался как к родной.

— Не части, — Петя буквально выдернул у него из рук бутылку и передал мне. Потом оглянулся на Люсю и спросил, — а твоя тёлка не будет?

— Во-первых, бычок, тёлка не моя, потому как я, если не разглядел, сама тёлка. Или ты намекаешь на отношения нетрадиционные?

Петины глаза начали вращаться, вот же тугодум.

— Какие отношения? Нетро…что?

— Забей, — я махнула рукой и сделав глоток? спросила, внезапно подумав, что и банку сгущёнки парни смогут открыть при помощи технологий XX века, — чем открыть? — и подняв с земли? показала Пете синюю этикетку, — люблю под вино сладенькое.

— Так это легко, — Петя взял у меня сгущёнку и отправился к остову беседки.

Постучал и через несколько секунд вернулся, держа в одной руке банку с двумя круглыми отверстиями, а в другой? здоровенный гвоздь.

— Если мало, могу ещё.

Я попробовала. Запила вином. Извращенство, но так вкусно!

Пустили по кругу? и содержимое в обоих сосудах как-то быстро закончилось.

— М-да, — произнёс Петя, выбивая из бутылки последние капли себе в рот, — даже не гадал, что сегодня так подфартит.

— Кстати, — сказала я, — а что у вас за прикид, полный отстой, а вроде нормальные чуваки.

— Так? мы это, — пожал плечами Женька, — по лесу бродили, на озере хотели искупаться. Я тут в прошлый раз веткой штанцы клёвые порвал. Вот мы в хламиде теперь и гуляем.

— Тут и озеро есть? — заинтересовалась я.

— Большое, — подтвердил Петя, — хочешь искупаться? Айда с нами.

— В другой раз, — отказалась я, вспомнив, что под халатом у меня только левая футболка.

— А ты чего в таком, — Петя провёл рукой сверху вниз, — тоже отстой.

— С больницы сбежала, — отмахнулась я, — ты послушай, можешь мне слова своего сленга записать в тетрадке с объяснениями.

— Чего записать? — Петины глаза пустились по кругу.

— Слова. Мочалка, баруха и все остальные, что вспомнишь.

Ну а что, может я ещё в реанимации лежу, очнусь и снова XXI век, а у меня словарный запас больше, чем у прапора Тыгляева будет. Вот обзавидуется.

— Это к Тарухану надо пойти, он их тыщу знает, — заметил Женя.

— Ну и сходите, а потом где-нибудь пересечёмся. Ещё посидим.

— Ну ладно, неуверенно, — сказал Петя, — дай свой телефон, а то у меня шнурки в стакане каждый день, не дадут поговорить.

Я зависла.

— Кто в стакане у тебя?

— Ну, в смысле предки дома каждый день, в отпуске они. Решили обои переклеить, вот я шлёндраю целый день.

Шнурки в стакане — это предки дома. Феерично!

Я обернулась к Люсе.

— У меня телефон есть?

Она кивнула.

— Какой?

Люся назвала пять цифр.

— Запомнил? — это спросила у Пети.

— А ты что не знаешь, есть у тебя телефон или нет?

У него точно будет косоглазие.

— Память отшибло, даже имя не помнила, вон, — я указала на Люсю, — пришла и рассказала, как меня зовут.

Оба парня выпучили на меня глаза.

— Врёшь, — первым опомнился Женька.

— Да чтоб я всю жизнь в этом халате ходила, — поклялась я.

— Отпад! — воскликнул Петя, — а ты завтра что делаешь? Давай к нам, с пацанами познакомлю, только сделаешь вид, что ты моя бикса. А то ведь никто не поверит.

— Завтра не знаю, меня Айболит хотел в дурку загнать, надо разбираться.

— Айболит, ха-ха, — хихикнул Женька, — так давай прямо сейчас с нами, перекантуешься на хате у Соньки, завтра и порешаем.

— Нет, — я отрицательно покачала головой, — не могу, дома мама, нервничать будет.

— А мамку помнишь? — спросил Петя.

— Да говорю же, ничего, совсем.

— Отпад, — сказал Женька, — и повернувшись к другу, спросил, — слушай Моцарт, а если я Клёвому скажу, что потерял память, как думаешь, два рубля ему не нужно будет отдавать?

— Вот ты совсем сбрендил? Всё равно отдашь, только ещё фингал под глазом будешь носить пару недель.

Женька разочарованно уставился себе под ноги.

— А почему Моцарт? На баяне умеешь играть? — спросила я.

— Не только на баяне, — поникшим голосом ответил Петя, — предки заставляют хилять до музыкалки, лабуха хотят из меня сделать.

Я нахмурилась.

— Переведи.

— Да ты сама гундосишь, я даже у Клёвого таких слов не слышал.

— Это другое, лабух — это что?

— Музыкант.

Точно туплю, могла и сама догадаться.

— Ну ты это зря, — сказала я, — я семь лет отходила, зато теперь, как возьму гитару, все парни мои, — и осеклась, увидев Люськины глаза. Почему-то сразу подумалось, что Ева на гитаре не играла. Да уж, сегодня Люся о своей подруге узнала много нового.

— Круто, — сказал Женька, — а ты и поёшь?

— Конечно, — подтвердила я.

Петя зарделся, словно я его девушка и он весь такой крутой, потому что у него есть я.

— Кайфово. А у нас в компании только Жердяй может бренчать, но полный отстой, — сказал с досадой Женька, — а я люблю слушать на гитаре. У меня дядька классно играл.

— Как-нибудь забегу в гости, и Петя мне на баяне подыграет, — пообещала я.

— У меня нет баяна. У нас пианино дома стоит, — угрюмо сказал Петя.

— Значит, на пианино подытожила я, — а сейчас ладно, нам пора домой.

— Телефон ещё раз скажи. — попросил Петя, а когда Люся продиктовала, стал гвоздём вырезать цифры на бревне.

— Ау, — возмутилась я, — ты что делаешь?

— Только две последние, — начал оправдываться парень, — три пятёрки я запомнил.

— И что. Притопаешь сюда, если забудешь?

— Если забуду, да, — кивнул Петя, — ну пока, он сделал несколько шагов, оглянулся и улыбнувшись, добавил, — ты клёвая, я таких ещё не встречал, — и на прощание скользнул взглядом по моим коленкам.

Комплимент сделал и на вполне нормальном русском.

Я махнула рукой и повернулась к Люсе.

— Ну и чего сидишь? Поехали домой. И кстати, у моего отца не было знакомых в ментовке?

— Где?

Когда-нибудь у неё лопнут глаза, если будет их так пучить.

— В милиции, где ещё?

— Были. У вас дядя Илья часто бывал, да и сейчас приходит иногда.

— Дядя Илья? А это кто, где он служит?

Люся поднялась с земли, отряхнула платье и уселась на бревно. Рядом со мной.

— Ты чего? — не поняла я.

— Ты всё помнишь.

То ли вопрос, то ли констатировала.

— Что помню? — переспросила я.

— Всё.

— Люся, что за загадки?

— Ты помнишь, что семь лет ходила в музыкальную школу. Ты помнишь, что во дворе играешь на гитаре. Ты даже вино сейчас пила так, как это делала в павильоне, со сгущёнкой. Но при этом говоришь, что не помнишь, как зовут твою маму. И ты не знаешь, что дядя Илья к вам ходит. Так не бывает.

У меня даже зрачки разболелись. Наверное, глаза вспучились похлеще, чем у Люси. Так, Ева не совсем пай-девочка, как я о ней изначально думала. На гитаре во дворе, вино из горла. Однако.

— Ты это серьёзно, — в моём голосе так и сквозило удивление, — я что, точно в музыкалку ходила?

— Да ты только что это сама рассказывала.

— Рассказывала, — согласилась я, — но не потому, что вспомнила, а для этого оболтуса. Чтобы не бросал музыку, ведь это классно.

Люся рассмеялась.

— А откуда ты знаешь, что это классно, если ничего не помнишь? А я думала мы подруги, — она поднялась и медленно побрела в сторону тропинки.

— Люся, я тебе клянусь, я не помню свою маму, я не знаю, где я живу, и мне одной не выкарабкаться из этого. Помоги мне.