Я сосредоточилась, до боли вцепилась зубами в нижнюю губу, чтобы не заплакать. Всё вокруг будто затихло — только шорох катушки, тихие стоны и его дыхание, которое медленно сходило на нет. Я думала о тех, кого он убил, о деревнях, что он сжег…
- Тебе не стыдно? - сквозь слезы прошептала я. - А я тебя тут спасаю…
Я посмотрела на кривые стежки, на корявый узел. Хорошо хоть я додумалась сделать узелок на каждом стежке.
“Мне бы оверлок!”, - подумала я, пытаясь себя подбодрить. - “А есть швейная машинка, которая зашивает раны?”.
Но это не помогло.
— Нет, — прошептала я сама себе. — Я не могу его оставить умирать. Даже если он — монстр, даже если он — зло, я не могу стать его судьей. Я - не бог, чтобы решать, жить ему или умереть.
Я продолжала шить, стараясь не думать о своих страхах. Время тянулось словно мед из банки. Каждая протяжка казалась вечностью. Но вдруг я почувствовала, что рана заполняется, что кровь течет меньше. Всё внутри будто сжалось, словно я сама остановила поток этой черной реки.
- Так, еще на боку, - прошептала я, снова бросая иголку с ниткой в зелье и вытирая кровавые руки об салфетку. - Но сначала закончим с этой.
Я аккуратно сняла салфетку, промыла рану еще раз, приложила повязку, пропитанную зельем и крепко зафиксировала её. Внутри что-то зашевелилось — надежда или страх, неважно. Главное — я сделала всё, что могла.
Вторую рану я шила намного уверенней. Она выглядела намного лучше, чем нога. Поэтому я справилась довольно быстро.
- Ну и руку! - вздохнула я, снимая с чужого плеча повязку. - А то что? Вдруг и тут что-то откроется?
На руку потребовалась всего пара стежков. И все закрылось повязкой.
Генерал лежал там, неподвижный, глаза его были приоткрыты, но я не могла понять, что выражает его взгляд. Казалось, сейчас в серых глазах клубился туман.
Я почувствовала, как внутри меня загорается маленький огонек — может, и есть шанс. Может, я всё-таки не зря пересилила себя?
Я осмелела, присела на кровать, а потом тяжело вздохнула и тихо прошептала ему на ухо:
— Держись. Я рядом. И я постараюсь спасти тебя.
Глава 20
Время шло. Я не спала.
Я сидела в кресле, окружённая мраком и тишиной, и мне казалось, что время растянулось в бесконечную нить, которая все тянулась и тянулась, не давая мне ни малейшего шанса отдохнуть.
Грудь сжималась от усталости, и тело требовало сна. Но я знала, что если закрою глаза хоть на мгновение, он умрёт. Этот мужчина, которого я охраняла, — мой долг, моя тревога, моя ответственность. И в этот момент даже само дыхание казалось мучительным испытанием, ведь каждый его вдох было для меня как битва, а каждый выдох может стать, как победой или поражением.
Я сидела в кресле, думая, какую бы книгу взять. Ладно, почитаем справочник по травам. Она хотя бы безобидна для психики.
Я открыла первую, видя кровавый отпечаток пальца. Я приложила свой палец рядом, понимая, что отпечаток не мой.
Бросив взгляд на генерала, я сопоставила факты. Эту книгу я знала хорошо, а раньше этого отпечатка не было. Значит, он свежий.
- Только не это, - вздохнула я.
Я избегала этой темы, боясь, как генерал воспримет мысль, что в данный момент он находится на вражеской территории.
Но теперь все стало очевидно. Он листал книги, видел красивую надпись “Исмерия” и понял, где он. Он знает, что я — враг.
Эти слова зазвучали в моем сознании, как предвестие беды. Мне нужно было быть вдвойне осторожной, скрывать свои мысли и чувства, как бы ни было трудно. Внутри мое сердце билось быстро, словно барабан, а разум метался в поисках выхода из этой запутанной паутины лжи и страха.
Отложив книгу, я сидела и смотрела на него, пытаясь в его дыхании предугадать или улучшение, или ухудшение. В этом тревожном безмолвии, наполненном его дыханием, я чувствовала себя как на грани пропасти, балансируя между надеждой и отчаянием.
Несколько раз я поила его, не зная, стоило это делать или нет. Но каждый раз, когда его ресницы дергались, я отходила на три шага.
Утром я увидела, что ему стало лучше. По видимости, генерал спал. Он не дышал тяжело и часто, пугая меня.
Теперь его дыхание было ровным и спокойным. Как у спящего.
Пока он не пришел в себя, я думала поменять повязки, чувствуя, как от усталости голова кружится, а сознание куда-то уплывает.
- Куда! - шипела я сознанию, чувствуя себя сонной мухой. - Давай, милая, еще немного!
Я сменила повязку на ноге, рассматривая зашитую рану, потом на животе, а потом добралась до руки.
Все было, как в тумане.
Я была медленной и неуклюжей.
Казалось, чтобы развязать собственный узел, мне нужен был целый час. Я клевала носом и маниакально ковыряла этот узел, чувствуя, как пальцы почти не слушаются. Несколько раз я закрывала глаза, чувствуя, как проваливаюсь в секундный сон. Но тут же будила себя.
Раньше я была уверена, что стоя спят только лошади.
Короче.
Иго-го!
Я так устала, что даже коврик на полу казался мне мягкой периной.
Глаза слипались, а я уже завязывала узел, чтобы пропитанная зельем повязка держалась на ране.
- Не спать, не спать! Косить, косить! - трясла я головой.
Глаза закрылись в очередной раз, а я боролась с собой, чтобы снова открыть их.
Когда я открыла их, поняла, что лежу на чем-то неудобном. Это была не перина, не матрас. Это был генерал.
И тут до меня дошло!
Я уснула прямо на нем!
Глава 21
Я чувствовал, как мне становится легче. Боль все еще была, но не такая сильная. Была и слабость. Я открыл глаза, как вдруг увидел копну золотых волос на своей груди.
Золотые волосы рассыпались по подушке, словно лучи солнца, и незнакомка спала так спокойно, будто весь мир для нее исчез.
Я вспомнил, как она ухаживала за мной эти последние сутки — тихо, заботливо, словно боялась потревожить. Я чувствовал ее руки, когда она меня переворачивала меня, слышал ее шепот, которые звучал мягко и тепло. Она не отходила, даже когда я уже почти потерял надежду, и за это я был ей бесконечно благодарен.
Боясь спугнуть ее сон, я лежал неподвижно, наблюдая за ней. Мне хотелось прикоснуться, почувствовать, что она рядом, что я все еще здесь, что это не сон, а реальность. Но я боялся, что если я сделаю резкое движение, она проснется и уйдет.
Я вспомнил, как она шарахалась от меня, словно дикий зверек, в ее глазах я постоянно видел — страх, недоверие, тревогу.
И тут до меня дошло: она — исмерийка. Я находился на территории вражеского государства, и эта исмерийская женщина, несмотря ни на что, спасла мне жизнь. В этом было что-то невероятное, трогательное и достойное безграничного уважения.
Я чувствовал какую-то странную нежность к ней. Внутри росло что-то теплое, почти необъяснимое. Я осмелился медленно протянуть ослабевшую в схватке за жизнь, руку и прикоснуться только к ее золотым волосам — к этим мягким, светящимся прядям, что словно удерживали в себе солнечный свет. В этом прикосновении было столько благодарности и тихого признания, что я не решился на большее.
В ее руке я заметил бинт, который стелился на пол. Рядом открытое зелье. Она пыталась сделать перевязку и просто уснула.
Сейчас мне захотелось обнять ее сердцем, но я боялся пошевелиться. Она повернулась, словно пытаясь устроиться на мне поудобней. Я видел, что ее ноги все еще стояли на полу.
Рядом с ее стоптанной туфелькой лежали грязные бинты, пропитанные кровью.
- Спи, - сердцем шептал я, чувствуя, как грудь разрывается от благодарности.
Нет, до чего же она хороша! В этой путанице золотых волос она казалась чем-то неземным.
