Бегу по парку к сторожке. Вся надежда на дядю Степу, охранника. Мы с ним знакомы тысячу лет, кажется. Безотказный мужик.
Добегаем до вагончика, излишне размалеванного граффити. Стучусь:
— Дядя Степа, дядя Степа, проснитесь! Это я, Нина, мне нужна ваша помощь!
В вагончике загорается свет, раздается шум, грохот и высококвалифицированная брань, и только потом отворяется скрипучая дверь.
Дядя Степа, седовласый, немного помятый, пропахший луком и водкой, таращится на меня, стараясь рассмотреть посетителя. Потом смотрит куда-то в темноту, за мою спину, крестится и выдает:
— Хоспади, спаси и сохрани! Больше не пью. Дожился, белочка пришла, родимая!
Я недоуменно :
— Дядь Степ, это я Нина! Не узнали?
Старик тычет мне за спину и мычит, и только в этот момент я понимаю, что там маячит и дышит, как загнанный конь, порядком подросший Муха.
— Дядь Степ, это маскарадный костюм, не бойся! Это мой друг, Мишка.
— Тьфу ты! Квадробортер чо-ли?
— Ну, типа того. Дядь Степ, у нас беда. Выручи, а? Нам бы с Мишкой за город. Как-нибудь выехать без свидетелей. Я оплачу!
Сторож чешет немытую шевелюру.
— Натворили чего?
— Нет, конечно, — осеняю себя крестом и краем глаза вижу, как Муха повторяет все в зеркальной точности. — Правда, в беду попали. Люди злые гонятся, бандюки.
— Ружье?
— Не справимся, их человек тридцать не меньше, все вооружены до зубов. А с ружьем только против медведя. Уезжать нам надо.
Дед Степан, кряхтя и матюкаясь, скоро зашел внутрь сторожки.
— Эх, не добили фашистов, жаль. Супостаты, на девку, с оружием! Ничего святого!
Он вышел и сунул в руки ключи.
— На, это от моей шестерки. Сам не поеду, выпимши я. Красавица моя в гараже. За парком в сторону фабрики, сто тридцать шестой, во втором ряду. Ключ вот этот от верхнего замка. Бак под завязку, документы под пассажирским сиденьем. Через два дня напишу об угоне. Так что брось где-то на виду. Чтоб нашли до того, как растащут. Я ж всю пенсию пошти в нее.
До слез. Обняла порывисто старика, чмокнула в небритую щеку. Аккуратно сунула свернутые трубочкой купюры. Даже если машина к хозяину не вернется, в обиде он не останется.
— Спасибо, дядь Степ! Вы лучший!
— Давай, дочка, не дрейфь! Бабке привет.
29
Гараж под номером сто тридцать шесть мы нашли не сразу. Сказывалась темень, волнение и залитая дорога. Лужи были огромными, грязь практически непроходимой. Я искренне боялась застрять на жигуленке в этой непроходимой жиже, и тогда все наши трепыхания просто сравняются с плинтусом.
Но нужный мы нашли благодаря Мухиному чутью. Запах водки и лука был слишком характерен для хозяина и его колымаги. А на гараже, кстати, номера не было от слова совсем. Но мы нашли. Открыли, завели, выехали.
Аккуратно приноравливаясь к раритетному авто, с разгона врезаюсь в череду грязных луж. Немного болят руки – все же современные машины легче в управлении тысячекратно, один гидроусилитель руля чего стоит. Где-то в горле колотится сердце от избытка адреналина. Но это все лирика. Нам только вперед – срочно за город.
После грязных луж дядь Степин шестобан больше похож на танк. В этом есть несомненный плюс, сквозь стекла теперь едва просматривается салон и сидящий в нем Муха. Несмотря на стоящие везде патрули, мы спокойно проезжаем весь город. Дракоша сидит на пассажирском спереди, сосредоточенно разглядывает улицу сквозь мутное стекло. Дергает хвостом по разложенному до лежачего положения сиденью. Серьезную физиономию еще такую состряпал. Сдается мне, работает ментально, чтобы мы могли выехать без проблем.
К тому времени, как высотки теряют свой величественный рост, а улицы становятся больше похожими на деревеньки, наступает рассвет. Я зеваю, поэтому включаю музыку и открываю окно, Муха вторит. Вытаскивает морду на улицу и, с высунутым языком, наслаждается свежим ветром, колбасится под рок и пускает в небо колечки дыма. Умиляюсь, вздыхаю. Эх, где же вы мои шестнадцать лет!
Через час мы решаем позавтракать. Конечно, на ходу, конечно, в машине. На заправке Муха прячется в салоне, а я быстренько скупаю половину маркета. Чипсы, сухарики, пряники, лимонад. Ждать, когда пожарят сосиски, времени нет, поэтому забиваю два пакета до отказа всем, чем можно, и спешу в машину.
Муха встречает пакеты с неописуемым восторгом. Каждую чипсину ест с урчанием мартовского кота, а кола его вообще приводит в неописуемый экстаз.
— Муха, отрыжку за борт! — кричу на повороте, и он, как примерный дракошик, испускает газ в открытое окно и обугливает дорожный столб.
Мы едем практически молча, жуем и дышим свободой. Эйфория теперь наше все. И мы, как два сбежавших подростка на большой дороге, угнавшие авто у своего деда. Попахивает хорошим фильмом, но увы, это реальность. Никакие гриппозные галлюцинации не дотянут до того, что происходит сейчас.
Меня немного трясет. Да, черт подери, мне страшно. За нами погоня, это раз. Со мной в машине едет огнедышащий дракон с неустойчивой нервной системой - это два. И я все еще не знаю, куда лежит наш путь.
Но главное, что мы вырвались!
30
Вся еда безжалостно сожрана. Муха успокоился и сидит тихонечко, смотрит на проезжающие машины. Со скоростью пенсионеров, везущих на дачу драгоценные ящики с молоденькой рассадой, мы плетемся по трассе.
— Муха, куда нам теперь?
Он молчит. Ни слов, ни мыслей.
Я вздыхаю.
— Ладно, тогда хотя бы скажи свое настоящее имя?
— Мерхаус, — со вздохом отвечает он. Муха задумчив и серьезен, как никогда.
— Что ты знаешь о переходе? Ты общаешься с отцом?
Он кивает и смотрит на меня укоризненно.
— Нина, я должен узнать о своем мире практически все. Все, что произошло за последние несколько тысяч лет. Отец передает мне эти знания, это главная сейчас задача. Только так я смогу понять, что происходит. Мне трудно. Я мужик в ползунках, понимаешь?
Я осекаюсь. Действительно, что я знаю о Мухе? Только то, что он из другого мира? И то, что каждые пятнадцать минут с ним происходит трансформация, равная нескольким годам. Он ведь прав, ему по сути около семисот лет. И там, на его родине, все еще военное положение, а его отец до сих пор находится в плену.
— Прости, мне сложно все это воспринимать. У тебя есть хоть какая-то информация, у меня ее нет совсем.
Муха вздыхает, прочищает горло и начинает разговаривать вслух.
— Я помню момент рождения. В яйце мы уже имеем сознание. Помню колыбельную матери и ее прощальные слова. Она говорила, что верит в меня, верит, что я вернусь и спасу нашу землю. Я не видел отца, но слышу его голос и вижу образ. Он учит меня магии, передает знания поколений. Это непросто. Мы в разных мирах, и мой отец скован и находится в неволе. Каждая наша связь отнимает его силы многократно. Для него это может быть настолько опасно, что страшно подумать. Но он все равно держит со мной связь.
Я, затаив дыхание, кладу руку на Мухину лапу в дружеском жесте. А потом бодренько так резюмирую:
— Не знаю, Муха, что мы будем делать. Но думаю, что прорвемся!
Муха, затаив дыхание во все глаза смотрит на меня. Мне кажется, я даже слышу бешеный стук его сердца. Не нравится мне все это, ох как не нравится. Поэтому руку на всякий случай убрала обратно на руль, для безопасности вождения, конечно.
Муха вздохнул, я уставилась на дорогу. Странное чувство близости меня начинало смущать. Наша связь с Мухой давно перешла границы “хозяин— питомец”. Теперь он мой друг и соучастник всех преступлений. А это куда более крепкая связь, чем хотелось бы.
Путь пролегает через деревни. Мы несемся по полям, срезая дорогу к границе, стараемся избегать дорогие заправки, ибо там везде камеры. Изредка покупаем у бабулек на трассе еду. Муха много спит и теперь едва умещается в салоне. Не знаю, как будет вылазить. Кажется, шестобану, в целом, конец. К вечеру у меня заканчиваются силы и физические, и моральные. Истерика накатывает все больше и больше. А когда по салону разносится трель телефонного звонка из бардачка, я резко давлю на тормоза и съезжаю на обочину.
