Громов: Хозяин теней – 6 - Демина Карина

Искушение.

И многие перед ним не устояли. И потому очередной Государь сперва резко ограничил былые вольности, а после вовсе уравнял подданных в правах. В том смысле, что платить налоги пришлось всем. Нет, Танька говорила, что остались льготы на добычу и организацию производств, но только если на родовых землях и со своей добычей, происхождение которой надобно подтверждать.

В общем, сложно всё.

– Они всегда держались наособицу. Вообще слышал мнение, что они не способны надолго покидать свои земли, но вряд ли это правда, потому что иначе как бы они учились? А что приезжали учиться, это факт… – Орлов-таки расковырял дыру настолько, что из неё выглянул палец. – Хотя в столице всё равно никто не пытался задержаться. Хотя могли бы. Старая кровь… отец сказал, что у старой крови всегда есть свои секреты. Вот…

– Но осталось её немного.

– Не осталось, – поправил Орлов.

– Странно… она говорила, что нити оборвались, но…

Я прикусил язык. Но поздно. По лицу вижу, что эта оговорка не осталась незамеченной.

– Ты…

– На той стороне кого только не встретишь, – я поглядел в глаза Орлову, и рыжие искры почти залили радужку. А пламя наполнило тело, готовое вырваться. И улеглось. Он неплохо контролировал свою силу. И эмоции. Когда нужно – Так вот… она сказала, что не так давно оборвались три нити. Истончились. А ты говоришь…

Хотя формально рода могли и пресечься. Точнее в дедовых записях большей частью и значились пресекшимися. Теперь вон, Громовы тоже числятся мёртвыми, но мы вполне себе живы. Пока.

– Извини, – я покачал головой. – Больше сказать не могу. И то, что услышал… постарайся не болтать.

– Постараюсь. Кстати, а ты знал, что нынешние Шуваловы на самом деле стали таковыми, когда Иван Пелевский взял в жёны Софью Шувалову и принял её имя и вотчины?

– Погоди…

Пелевский – фамилия знакомая. Хотя… нет, просто созвучная.

– Пелевский был, как это ныне принято говорить, бастардом Ивана Шепепелевского. Тогда, правда, говорили «загулок», потому что отец его не признал и в род не взял, но фамилию дал схожую. [14] И участие в судьбе принимал немалое. Он и имение выделил. И брак с Шуваловой устроил. В то время род Шуваловых пребывал в упадке. Земли были велики, но в то же время весьма… сложны в управлении. Прорывы случались, твари плодились, болезни то и дело вспыхивали.

Шепелевские тоже значились в списке.

Как исчезнувшие.

– И… это…

– Это не тайна, – улыбка у Орлова широкая и искренняя. – Просто давно было. Лет двести тому. Многие позабыли вот…

Но кое-кто, вроде Орлова, помнит.

– Софья Шувалова была последней в роду, а потому и дозволение высочайшее на брак получили легко, и на перемену имени.

Только черного кобеля не отмоешь добела. Сколько имя не меняй.

– И стали Шуваловы некромантами?

– Именно, – согласился Орлов. – С тех пор дела рода как-то и пошли, я бы сказал.

И снова жмурится по-кошачьи.

– А с Шепелевскими что?

– А Шепелевских род сперва измельчал, а после и совсем повывелся.

– Ты много знаешь.

– Не особо. Просто… интересно стало. Я ж до Димки с некромантами не общался. Вот и полюбопытствовал, откуда и что взялось. Про вас тоже почитаю…

Прозвучало почти угрозой. Но ответить я не успел, потому как где-то там, в коридоре, бахнула дверь. А потом раздался звук шагов, заставший Орлова встрепенуться.

– Ну всё… – сказал он, спрыгивая. – Батя всё-таки приехал…

Потом поглядел на меня.

Вздохнул.

– Орать станет, не пугайся. Так-то он добрый. Просто нервы ни к чёрту.

Странно, с чего бы это.

Глава 9

– Феликс Харитонович! – голос директора был нервозен. – Феликс Харитонович, прошу вас… держите себя в руках. В конце концов, это просто очередная детская выходка…

– В конце концов, – ответил ему густой тягучий бас, передразнивая. – Я устал от бесконечной череды этих детских выходок. И если всё так, как вы говорите, а оно так, поскольку вам я верю, то он совершенно потерял чувство реальности…

– По-моему, он всерьёз разозлился, – я накинул гимнастёрку и принялся застёгивать пуговицы.

– Ну да… – Орлов поглядел на дверь. Потом на стол, словно прикидывая, сумеет ли под него спрятаться. И на ботинки, сиротливо под ним лежащие. – Как-то обычно он куда спокойнее реагирует. Чтоб…

– Выпорет?

– Если бы. Читать заставит.

– И что?

– Жития святых. Если бы ты знал, какая это нудятина…

– Феликс Харитонович, но… чего вы хотите от мальчика? Это же ваш сын, – а вот теперь нервозность из директорского голоса ушла. – И мне кажется, что он не делает ничего такого, чего бы не делали вы.

С той стороны двери закашлялись.

И кажется, директор знал, как разговаривать с родителями.

– Напомнить вам тот случай, когда вы мне… – и перешёл на шёпот.

– Блин, не слышно, – огорчился Орлов, разом оказавшийся у двери.

– Это… ну… как бы… извините. Дураком был. Кстати, тогда отец меня выдрал так, что я неделю сидеть не мог!

– И как? Помогло?

– Нет, – вздохнул Феликс Харитонович. – Ладно. Обещаю. Пороть не стану.

– Жития… точно, жития святых, – Орлов сунул ноги в ботинки, одёрнул гимнастёрку и волосы пригладил. – Лучше бы порка.

– Чем лучше?

– Так… чутка потерпишь, а потом свободен. Можно лежать у себя, стонать и жаловаться на жизнь. А тебя все жалеют. То маменька пришлёт чего-нибудь вкусного, то нянюшка, то сестры… у меня, к слову, четыре сестры!

– Сочувствую. У меня одна, но и её хватает.

– Да не, мои хорошие, пусть и мелкие. А с «Житиями» одни мучения и никакого сочувствия.

Дверь всё-таки открылась.

– Надо же, – сказал массивный рыжеволосый мужчина, окинувши комнатушку взглядом. – А он тут у вас не один.

– Действительно, – директор выглядел несколько смущённым. – Савелий? А вы тут как оказались?

– Георгий Константинович отправил, – решил нажаловаться я, нет, вряд ли оно поможет, но вдруг. – За дерзость.

– Понятно, – выражение лица директора было таким, что стало очевидно – ему и вправду всё понятно. И возможно даже Георгия Константиновича ждёт неприятный разговор, но и только. – Что ж, полагаю, и вы можете быть свободны.

– Идём, – мрачно произнёс Орлов-старший, сторонясь.

– Отец, позволь тебе представить моего нового друга, – Никита плечи расправил, руки за спину заложил и принял обличье образцового гимназиста. – Это Савелий Иванович… Гронский.

А паузу перед фамилией мог бы не делать.

– Доброго дня, – сказал я и даже поклон изобразил. – Рад познакомиться…

Руку протягивать не стал, потому что не по чину.

А вот Орлов-старший меня разглядывал с немалым интересом. Потом вздохнул, окончательно успокоившись, и произнёс:

– И на что он тебя подбил?

– Я? – возмутился Никита. – Да он уже тут был, когда меня отправили!

– Был, – подтвердил я. – Мы тут независимо друг от друга оказались. Несчастное стечение обстоятельств.

– Ну-ну, – Орлов-старший хмыкнул и, посторонившись, велел. – На выход, стечения…

Уговаривать не пришлось.

А во дворе меня тоже встречали. Мрачная фигура Еремея выделялась на фоне стриженых кустов и аккуратных лужаек, как-то намекая о бренности бытия и неотвратимости расплаты. За спиной его виднелся Метелька, вид у которого был донельзя несчастным. Завидевши нас, он развёл руками, мол, так получилось.

– А это кто? – поинтересовался Никита Орлов, который в присутствии отца изрядно присмирел. Вон, даже какая-то степенность в обличье появилась.