Архонт росский (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Яктев больше этой темы не поднимал. Сам принял меры, и его людей трогать перестали. Поскольку мерян много, держатся вместе и дозорами не пренебрегают. Есть цели попроще.

— Ополчение, — презрительно бросил Стемид, когда варяги вечерком сидели вокруг костра, разожженного на песчаной косе, где ветер сдувал комаров. — Так с ними и положено обходиться. Чтобы съесть луковицу, надо ободрать с нее шелуху. Может, один из сотни когда-нибудь станет дружинником.

— Зачем тогда они нужны, если большинство сдохнет? — спросил Турбрид.

— Хельгу виднее, раз взял, — ответил князь белозерский. — Может, ворога числом пугать? Мы с вами своих смердов в бой не посылаем. А кто ополчением воевать привык, как Веремуд полоцкий, к примеру, те их обычно кое-чему учат. Чтоб хотя бы в собственных копьях не путались.

— На стене от ополчения тоже толк есть, — вмешался Рёрех. — Руки-ноги и у смердов имеются, а каменюку скинуть или лестницу оттолкнуть больше и не надо.

— Храбрость, — уронил сидевший слева от Сергея Прастен. — Храбрость нужна. Без нее воя нет.

— Это да, — согласился Рёрех. — Когда на тебя нурманы бегут или конница скачет, без храбрости никак. Один побежит, весь строй развалится.

— На стене другая храбрость, — заметил Сергей. — Там они не себя, а дом свой, родню защищают. Да и не скачут по стене конники. А стрелы — это другое. Если в тебя попало, то уже не важно, насколько ты храбр. а если в кого-то другого, так не в тебя же! Хотя и на стене бывает страшно. Когда вас под сотню, а врагов внизу — тысячи.

— Страшно? Тебе⁈ — изумился Турбрид.

— И мне, — Сергей улыбнулся. — Это вон Машег ничего не боится, а я — бывает.

— И что ты тогда? — Турбрид даже привстал от волнения.

— Варт — воин, — вмешался Рёрех. — Что это за воин, который даже собственный страх побороть не может?

— Тоже верно, — согласился Сергей. — Но я со страхом не борюсь, Тур, я его использую. Страх, он бодрит, знаешь ли. И сил придает. Особенно если не за себя боишься, а за родню, к примеру. Но да, управлять страхом надо уметь. Чтоб не слабость накатывала, а чтоб кровь быстрее текла и сил прибавлялось. Ну да у варягов с этим просто.

— Почему? — спросил Турбрид.

— Перун, — уронил Стемидов сотник Ведмунд, и остальные варяжские сотники, собравшиеся у костра, дружно закивали.

— А если мы не дома? — Турбрида реально зацепило. — Если мы, допустим, у ромеев биться станем?

— Не допустим, а станем, — сказал Стемид. — И что с того?

— Ну, у ромеев же другие боги…

— Бог, — внес поправку Сергей. — У ромеев бог един. Других не признают.

— Ну вот и я о том! — воскликнул Турбрид. — Это же не наша земля. Там у Перуна силы не будет!

Повисло напряженное молчание. Судя по всему, этот вопрос волновал не только младшего Стемидыча.

— Брат, без обид, ты сейчас глупость сказал, — Рёрех похлопал Турбрида по плечу. — Как это силы не будет? Там же будем мы. А где мы, там и Перун. Это смердьи боги к земле привязаны, а наш бог не бог огнища. Его поле — поле мечей. И мы с тобой — косари его полей. Где мы ворогов косим, там и Перун с нами. Верно, бать?

— Верно, сын. Опять добре сказал, — похвалил Стемид.

И все сразу расслабились, заговорили.

А Сергей глядел на огонь и думал: зачем все-таки понадобилось Олегу тащить с собой всю эту разноплеменную толпу? Уж не по той ли причине, по которой Игорев сын Святослав в будущем откроет путь в свою дружину для молодых сиверян, древлян и вятичей?

— Море! — проговорил Стемид нежно. — Наше море. Варяжское.

— Почему наше? — удивился Турбрид. — Наше ж там, на севере.

— Потому, сын, что прадеды наши отсюда пришли[2], — сказал белозерский князь. — То море тоже наше, но это… Это ласковое.

Флотилия великого князя шла вдоль западного черноморского берега. Впереди — боевые лодьи, драккары, снекки и кнорры, способные пережить морские шторма, позади — суда попроще. Вскоре после выхода флотилии в Черное море к ней присоединились тиверцы, люди словенского корня, с которыми у Олега были отличные отношения. Во времена прошлой жизни Сергея тиверцы вообще отошли под руку Киева, чтобы хоть как-то противостоять уграм и печенегам. Здесь они были более-менее самостоятельны и достаточно сильны, чтобы усилить Олегову армаду полусотней кораблей, годных для морского плавания. Ну и с провиантом пособили.

Сейчас с запасами тоже все обстояло отлично. Три дня назад состоялась эпохальная встреча двух амбициозных правителей: великого киевского князя Олега и пока еще не царя, а великого хакана булгарского Симеона — и последовавшие за ней переговоры. Сергея на них не пригласили. Собственно, никого не пригласили. Олег Вещий и Симеон Великий общались тет-а-тет. Скорее всего, это были не первые их переговоры. Надменный, если не сказать больше, булгарский хакан тоже был прославленным полководцем и изворотливым политиком. Ромеи это на своей шкуре прочувствовали. Симеон сражался с ними в союзе с уграми. Потом он бился уже против угров в союзе с печенегами. И снова с ромеями. И всегда успешно. Он даже с хузарами ухитрялся дружить, несмотря на то что лет десять назад поотрезал носы тем хузарам, что выступили на стороне ромеев.

Высший уровень политика, по мнению Сергея. Потому что, если правитель оказался в ситуации «вокруг одни враги», это значит либо он хреновый правитель, либо безмерно слаб, что, в общем, то же самое. Настоящий политик — тот, кто умеет превращать врагов в союзников, умело пользуясь тем, что у них, врагов, тоже есть враги. И чем эти враги дальше, тем они перспективнее в качестве союзников. И тут главное не допустить, чтобы свои разборки они устроили на твоей территории. А высший пилотаж — исполчить против врага его же собственных вассалов, а потом «протянуть руку помощи» и захапать этой рукой все его государство.

Первый булгарский кесарь Симеон управлялся с врагами безупречно. Как с внешними, так и с внутренними. Ну да, в собственной державе у него тоже было полно недругов. Но тут ключевое слово «было».

В чем-то история здешней Булгарии походила на историю Руси, в которой Сергей прожил прошлую жизнь.

Отец Симеона Борис принял христианство, подавил язычников, ловко маневрируя между двумя христианскими лидерами, византийским патриархом и римским Папой, добился церковной автономии, служб на словенском языке, вернее на том его диалекте, который святые Кирилл и Мефодий использовали для Великой Моравии. Свершив сие, князь Борис, в крещении получивший имя Михаила, со спокойной, надо полагать, душой отправился в монастырь, передав княжество сыну, тоже — какое совпадение! — Владимиру.

И этот Владимир булгарский — опять совпало! — подобно своему тезке, решил вернуть народу старых богов.

Вот только Владимир Святославович, благодаря поддержке язычников, вырвал великий стол из-под братнего седалища, а Владимир Борисович получил власть в подарок от папы. Причем от живого папы. Который, узнав, что сынок решил похерить отцовские труды, ненадолго покинул христианскую обитель и быстренько заменил неправильного сына на правильного, то есть на ныне царствующего Симеона, тогда еще не Великого. И Симеон вполне оправдал папино доверие: не только завершил христианизацию, но существенно расширил пределы страны. Так что его внутренние враги вели себя очень осторожно. Не то чтоб как суслики в норках, а как волчья молодь вблизи медведя определенно. Все же лидеры Булгарии были не ее коренными жителями, мирными словенами, а оставались потомками захватчиков-тюрков. Симеон давил принятую у отца сжатую пружину кланового недовольства в мощном кулаке. Сильная кровь у булгарских хаканов. Неспроста старший сын Сергея в той жизни был таким крутым. Нет, Сергей очень неслабо вложился в его воспитание, но кровь есть кровь. И Артём Серегеич оказался схож со своим прадедом не одной только внешностью.

Сергею очень хотелось пообщаться с кесарем булгарским. Но в этот раз не вышло.

К походу великого князя кесарь и хакан Симеон Великий не присоединился. Да и вряд ли Олег его уговаривал. Правитель такого веса, как булгарский хакан-кесарь, точно не захотел бы стать младшим союзником. Симеон, планомерно откусывавший у империи кусок за куском, уже перерос разовые налеты.