Двадцать два несчастья (СИ) - Сугралинов Данияр

Человек, которого любили эти добрые пожилые люди, умер в тот момент, когда я получил его тело. И я не знал, должен ли чувствовать благодарность за этот дар второй жизни или вину за то, что занял чужое место.

— Сережа, ты совсем не ешь, — обеспокоенно произнесла Вера Андреевна. — Может, плохо себя чувствуешь?

— Нет, все хорошо. — Я виновато улыбнулся и вернулся к еде. — Просто задумался.

Я посмотрел на этих двух пенсионеров, лишенных в старости единственного нажитого богатства — сына, и внезапно ощутил решимость. Я не просил этой второй жизни, но получил ее.

И если уж мне суждено жить дальше, то нужно сделать это правильно — хотя бы в память о человеке, чье место занял.

Впервые за долгое время в моей душе воцарилось некое подобие мира. Проблемы еще никуда не делись — впереди неизвестность, поиск работы, денег, угрозы Михалыча, проблемы от Рубинштейна, грядущая смерть тела, которому осталось восемь дней с небольшим.

Но сейчас, за этим столом, я мог просто быть Сережей — сыном заботливых родителей, которые никогда не переставали в него верить.

Возвращаясь домой пешком, я чувствовал, как ноги превращаются в свинец. Пакеты с домашней едой, которыми нагрузила меня Вера Андреевна, оттягивали руки. Топал я через полгорода. Машина стояла на штрафстоянке, и денег на ее выкуп не было. Как ходит общественный транспорт Казани, оставалось для меня загадкой, а на такси тратиться было жалко.

К тому же пешая прогулка, еще и под нагрузкой, здорово прибавляла к прогнозу продолжительности жизни. Однако, чувствовал я себя совсем иначе — как будто вот-вот двину кони. К подъезду я подошел на одной силе воли. Спина ныла, в легких жгло, а никотиновая ломка усиливала каждое неприятное ощущение. Курить тянуло так, что возле какого-то бомжа, смолившего бычок, я не выдержал и остановился — подышать дымом.

В подъезде хотелось рухнуть на лестнице и просто лежать.

А на площадке меня ждал сюрприз.

Эльвира Гизатуллина, медсестра из приемного отделения, облокотившись на перила, улыбалась. В свете тусклой лампочки ее ярко-красная помада казалась почти черной.

— Сергей Николаевич, вот так встреча! — Она поправила прядь волос. — А я как раз к вам.

— Эльвира? — Я нахмурился. — Что-то случилось?

— Да нет, — девушка беззаботно пожала плечами. — Просто вся больница гудит о вашей операции. Я подумала, может, отметить хотите?

Она подняла пакет, в котором угадывалась бутылка вина. Странно. Чего это она?

— Спасибо, но я завязал с алкоголем.

Во взгляде Эльвиры промелькнуло удивление.

— Серьезно? Так резко?

— Врачебное предписание. — Я развел руками и попытался улыбнуться. — Проблемы с сердцем.

— Ой ли! — Она улыбнулась. — Ну ладно, вино подождет. Все равно мы могли бы… просто поговорить. О будущем.

Операция на дочери Хусаинова. Вот что ее привело. Еще вчера она прошла бы мимо меня, не заметив. А тут приперлась в мой неблагополучный район.

— Давайте зайдем хоть, Сергей Николаевич, — настойчиво предложила Эльвира. — Я же тут стою уже целый час. Ночь на дворе, а вы девушку на пороге держите.

Я заколебался. Отказать напрямую — значит нажить врага. Хуже и злее нет человека, чем женщина, получившая отказ. А новые недоброжелатели мне сейчас не нужны.

— Ладно, — сдался я. — Но ненадолго. Я правда устал.

Открыв дверь, я пропустил Эльвиру вперед и включил свет. Она вошла, уверенно ступая на каблуках, но замерла, окинув взглядом прихожую.

Облезлые обои. Потертый линолеум. Старая обувь в углу. Запах сырости. Да и прежняя вонь никуда не делась.

— Ух ты, — сморщив носик, протянула Эльвира, преувеличенно жизнерадостным голосом. — Уютненько.

Я промолчал, проходя на кухню и выкладывая пакеты на стол — хорошо, что вчера хоть вымыл его. Эльвира последовала за мной.

Ее взгляд скользнул по облупившейся краске на батарее, задержался на холодильнике, на советском гарнитуре с отваливающимися дверцами. Губы девушки скривились.

— Сергей Николаевич, — в голосе появились ледяные нотки, — вы правда здесь живете? Я думала…

— Что именно?

Эльвира сдула прядь со лба и широко улыбнулась, сказав:

— Ничего. Все наладится.

— Спасибо, — сказал я, но насторожился. — Почему ты так считаешь?

— Ну, я просто думала, что после операции… Хусаинов же наверняка заплатит. Или отблагодарит. Такие люди не остаются в долгу.

— Хусаинов ничего не должен, — сухо ответил я. — И я не жду благодарности. Я врач. Делаю свою работу.

— Да ладно. — Эльвира скептически улыбнулась. — Какой врач откажется от благодарности такого уровня? Вы либо святой, либо… — Она осеклась.

— Либо дурак? — закончил я за нее. — Может, и дурак. Но это моя жизнь и мой выбор.

Она оглядела кухню еще раз. На лице промелькнуло разочарование, затем брезгливость, которую она уже не пыталась скрывать. Никаких денег. Никаких связей. Только нищая, запущенная квартира и человек, который почему-то не хочет пользоваться шансом.

— Знаете, Сергей Николаевич… — Она взяла пакет с вином. — Я, пожалуй, пойду. Вспомнила, что у меня завтра ранняя смена. А вы все равно не пьете.

— Конечно, — кивнул я. — Спасибо, что заглянула.

Эльвира направилась к выходу, но на пороге остановилась и обернулась.

— Сергей… — Уже без отчества и на ты, и в ее голосе звучала смесь жалости и насмешки. — Хусаинов — твой шанс, а ты отказываешься. Гордый? Врач? Дебил ты, а не врач. Мог выкарабкаться, да и тот шанс просрал. Ты же понимаешь, что для всех ты алкаш и неудачник?

Ее слова могли бы задеть казанского Сергея. Но я прожил слишком долгую жизнь.

— Не для всех, — спокойно ответил я.

Она фыркнула и вышла, громко хлопнув дверью.

Я прислонился к косяку, чувствуя, как накатывает усталость. Ноги гудели, в висках стучало. Организм требовал никотина. Или алкоголя. Или хотя бы сна.

Система активировалась сама собой.

Анализ состояния тела…

Физическое истощение: критическое.

Признаки никотиновой абстиненции: усилены.

Артериальное давление: 154/106, повышено.

Дефицит глюкозы в крови!

Рекомендации: немедленный отдых, обильное питье.

Прогноз продолжительности жизни уточнен: 8 дней 18 часов 42 минуты…

Я усмехнулся. Система старательно напоминала, что времени осталось мало. А я даже никотиновые пластыри купить не могу. То есть, могу, но не буду. Лучше перетерпеть, так физиологический процесс отвыкания не затянется на несколько недель, а то и месяцев, да и деньги лучше на что-то иное приберечь.

И словно в ответ на мои рассуждения Система отреагировала:

Анализ состояния разума…

Мыслительная активность: высокая.

Настроение: тревожное, но стабильное.

Без алкоголя: 71 час, улучшение когнитивных функций +5%.

Без никотина: 58 часов, улучшение когнитивных функций +3%.

Два дня без сигарет и алкоголя начинали приносить плоды. Да и прогноз продолжительности удавалось удерживать на том же уровне. Но хватит ли этого?

Я подошел к зеркалу в ванной и впервые внимательно всмотрелся в чужое лицо. Крупные черты, мешки под глазами, нездоровый цвет кожи. Сколько боли пережил человек с этим лицом?

Потеря любимой женщины и ребенка. Я не мог в полной мере понять эту трагедию — у меня была, как я считал до последней минуты, прекрасная семья и любимая, мать ее, Ирочка, дети. Моя жизнь принадлежала медицине, исследованиям, карьере. Развод вряд ли сломал бы меня.

Казанский Сергей был другим — способным любить так сильно, что потеря разрушила его изнутри. Или же была и другая причина?

Чужие глаза в зеркале смотрели с усталостью и странной решимостью.

— Теперь я — казанский Сергей Епиходов, — произнес я вслух. — И хотя бы в память о твоей Наташе и вашем ребенке ты будешь жить, Серега.