Время наточить ножи, Кенджи-сан! 6 (СИ) - Волков Тим

— Бросайте, — сказал он, его голос был тихим, но резал, как лезвие.

Громилы кивнули, их движения были механическими. Они качнули тело, и Рёта полетел в канаву, его куртка зашуршала, как крылья сломанной птицы. Тело ударилось о воду с глухим всплеском, грязные брызги разлетелись, и течение медленно потащило его вниз, к тёмным глубинам. Мусор — пластиковые бутылки, рваные пакеты — сомкнулся над ним, как саван. Кобаяси смотрел, как Рёта исчезает, его глаза были пустыми, без тени сожаления. Кай зарычал, почуяв запах крови, но Кобаяси дёрнул поводок, заставив пса замолчать.

— Чисто, — пробормотал один из громил, вытирая руки о кожаную куртку. Другой кивнул, его татуировка в виде змеи мелькнула в свете фонаря.

Рю шагнул вперёд, его голос дрожал, когда он заговорил.

— Босс, — сказал он, сглатывая, — что теперь? Этот Ли Вэй… он не Кейта. Куда дальше?

Кобаяси повернулся к нему, его взгляд был холодным, как сталь, и Рю съёжился, отступив. Кобаяси ненавидел вопросы без ответов, но ярость, кипевшая после провала с Рётой, была под контролем. Кейта был где-то в Токио, прятался, менял имена, но он не мог ускользнуть навсегда. «Курама Фудс» зависела от того, чтобы Кейта замолчал, и Кобаяси не остановится, пока не найдёт его.

— Вернёмся в «Тень Луны», — сказал он, его голос был ровным, но в нём была угроза. — Повар там что-то знает. Или хозяйка. Мы вытрясем всё.

Рю кивнул, его пальцы нервно теребили пуговицу пиджака. Громилы уже шли к фургону, их тяжёлые шаги эхом отдавались в тишине. Кобаяси двинулся следом, Кай шёл рядом, его когти цокали по асфальту. Морось оседала на его пальто, но он не замечал, его разум был занят Кейтой — его длинными пальцами, его блюдами, его предательством. Кобаяси вспомнил, как Кейта нарезал фрукты в лаборатории, с точностью хирурга, и как его глаза потемнели, когда он понял, что творит. Тогда он был идеальным инструментом. Теперь — угрозой, которую нужно устранить.

Они почти дошли до фургона, когда в кармане Кобаяси зазвонил телефон. Звук был резким, как выстрел, и Кай насторожился, его уши дёрнулись. Кобаяси остановился, его рука скользнула в карман, вытаскивая чёрный смартфон. Экран светился, высвечивая неизвестный номер. Его брови сдвинулись, шрам над глазом напрягся. Кобаяси не любил сюрпризы, особенно в такие ночи, когда кровь ещё не высохла на его ноже. Рю замер, громилы обернулись, их лица были насторожёнными. Кобаяси посмотрел на телефон, его палец замер над кнопкой ответа, и в этот момент ночь, казалось, затаила дыхание.

Идзакая была тихой, только гул холодильника и редкий звон посуды нарушали тишину. Тусклый свет бумажного фонаря падал на стол, где стояли нетронутые чашки с чаем. Юто сидел напротив меня, его худощавые пальцы сжимали лямку рюкзака, глаза — острые, но усталые — смотрели в никуда. Моя рассечённая губа всё ещё кровоточила, салфетка в руке стала алой, рёбра ныли, но я не чувствовал боли. Всё моё внимание было на Юто. Он был реален — его голос, его страх, его признание, что знает меня из больницы, подтверждали это. Но его предупреждение — «это может погубить тебя» — висело в воздухе, как дым. Я наклонился ближе, мои кулаки сжались на столе, готовые к правде, какой бы она ни была.

— Говори, Юто, — сказал я, мой голос был хриплым, но твёрдым. — Я хочу знать всё.

Он вздохнул, его плечи опустились, как будто он сбрасывал невидимые цепи. Его взгляд встретился с моим, и в нём была смесь вины, страха и решимости, как у человека, который знает, что назад пути нет.

— Хорошо, Кенджи, — сказал он тихо, его голос был как шёпот ветра. — Но не говори потом, что я не предупреждал. Моя история… она не только моя. Она может задеть твой мир, твой «Спрут». Ты готов к этому?

Я кивнул, не отводя глаз. Юто откинулся на стуле, его пальцы скользнули по чашке, но он не пил. Он начал говорить, и его слова уносили меня в другой Токио — тёмный, полный теней и секретов.

— Я не всегда был Юто Хаяси, — сказал он, его голос стал ниже, почти скорбным. — Моё настоящее имя — Кейта Мацуда. Я родился в Осака, в бедной семье. Родители умерли, когда мне было семь, и я попал в приют. Жизнь там была… пустой. Еда — серая, люди — серые, всё серое. Но в пятнадцать я устроился помощником в идзакаю. Там я впервые взял нож, начал резать овощи, смешивать соусы. И понял, что могу… чувствовать вкус, как музыку. Я брал простые вещи — рис, соевый соус, имбирь — и делал так, что люди возвращались. Они говорили, что мои блюда живые. К двадцати я был легендой в районе, но это привлекло не тех людей.

Он замолчал, его глаза потемнели, как будто он видел прошлое перед собой. Я молчал, чувствуя, как его слова оседают во мне, как пепел. Его дар — баланс, о котором он говорил в больнице, — был реальным, но теперь я чувствовал, что за ним скрывается что-то большее.

— В Осака пришла «Курама Фудс», — продолжил Юто, его голос стал жёстче. — Они называли себя поставщиками продуктов, но это была ложь. Они были… чем-то другим. Подпольной сетью, которая работала на элиту — политиков, якудза, бизнесменов. Они нашли меня, предложили работу. Сказали, что я могу готовить для важных людей, что мои блюда будут искусством. Я был молод, глуп, хотел выбраться из нищеты. Согласился.

Он сжал чашку, его костяшки побелели. Я видел, как его лицо напряглось, как будто воспоминания резали его изнутри.

— Они забрали меня в Токио, в тайную лабораторию, — сказал он. — Не ресторан, не кухню — лабораторию. Подземный склад, где пахло химией и гнилью. Там были пробирки, порошки, люди в халатах. Я готовил блюда, но они добавляли в них… что-то. Я не знал, что. Они говорили, что это «усилители вкуса», но я начал подозревать. Клиенты — богатые, влиятельные — становились странными после еды. Глаза стеклянные, речь бессвязная. Я видел, как один политик умер за столом, прямо передо мной. Сердце, сказали они, но я знал — это моя еда.

Его голос дрогнул, и он отвёл взгляд, глядя в окно, где неон отражался в лужах. Я почувствовал холод в груди. «Курама Фудс» — я слышал это название, слухи о теневых поставках, но никогда не связывал с чем-то таким. Юто был не просто поваром, он был инструментом в чьих-то руках, и его грусть, которую я видел в больнице, теперь обрела смысл.

— Я начал задавать вопросы, — сказал он, его голос стал тише. — Они не любили этого. Меня запугивали, угрожали семье, которой у меня не было. Я понял, что мои блюда — не просто еда. Они вызывали зависимость, ломали людей, убивали. Я не мог это вынести. В двадцать пять я решил бежать. Подстроил пожар в лаборатории, уничтожил их записи, формулы, всё, что связывало меня с ними. Инсценировал свою смерть и исчез. Кейта Мацуда умер, а Юто Хаяси родился.

Он посмотрел на меня, его глаза были полны боли, но и решимости. Я сжал кулак, чувствуя, как его история втягивает меня, как водоворот. «Курама Фудс» была не просто компанией — это была угроза, которая могла коснуться «Спрута», моих ресторанов, моего мира.

— Я переехал в Токио, — продолжил Юто. — Работал в мелких идзакая, прятался. Но «Курама» не умерла. Они ищут меня, Кенджи. Тот бандит в подворотне — один из них. Они знают, что я могу разоблачить их. У них сеть — поставки, клиенты, деньги. Если я заговорю, они рухнут, но я не могу. Они убьют меня, или хуже — используют снова. Поэтому я бегу, меняю имена, избегаю внимания. Но мой дар… — он горько усмехнулся, — он как проклятье. Я хочу творить, готовить, находить баланс, но каждый раз, когда я это делаю, они ближе.

Я молчал, переваривая его слова. Юто — Кейта Мацуда — был не просто поваром с даром. Он был беглецом, чья правда могла разрушить империю, и его «Баланс» был не только о еде, но и о жизни, которой он не мог достичь. Я вспомнил его в больнице, его нож, его слова о диссонансе мира. Теперь всё сходилось, но это делало его ещё опаснее — и для меня, и для «Спрута».

— Почему ты рассказал мне? — спросил я, мой голос был низким, но в нём была сталь. — Ты же знаешь, кто я. «Спрут» — не просто рестораны. Если «Курама» охотится за тобой, они могут прийти ко мне.