Двадцать два несчастья (СИ) - Сугралинов Данияр

— Конъюнктивит (гнойный, правый глаз).

— Гипотермия.

Все ясно. Мелкий нахватал полный букет. Ему бы согреться в первую очередь, успокоиться…

— Так, Татьяна, давай-ка мы поступим так, — сказал я. — Я буду говорить, что делать, а ты — помогать.

Соседка удивленно на меня взглянула, но после недолгого раздумья кинула, хоть и неуверенно.

И мы начали действовать. Правда, закапывать в котенка препарат против глистов не стали, чтобы не травить и без того ослабленный организм. Права Маринка.

Зато накормили, залив пипеткой (это у Сереги в аптечке было) немного молока. Он проглотил. С трудом, но глотнул. Затем смазали его раны (точнее, края раны) йодом. К сожалению, ничего другого не было. Завтра я попробую купить противогрибковые препараты от лишая и начну лечить его полноценно. Но сейчас требовалось хотя бы купировать очаг инфекции.

После процедур оставили его на какой-то тряпке на полу у батареи. Пусть приходит в себя. Рядышком поставили блюдце с молоком.

— Фух! — сказала Татьяна, которая все это время ассистировала. — Такое ощущение, что я вагоны разгружала. Даже со Степкой так не уматывалась. А он у меня та еще егоза был.

Я усмехнулся. На языке вертелось «как его пропавший без вести отец». Но ответить не успел. Татьяна окинула хищным взглядом мою обитель и сказала:

— Теперь возвращаясь к твоему бардаку…

У меня аж сердце екнуло.

— А что не так? — вкрадчиво спросил я.

— Все не так, — сварливо ответила она, — нельзя в таком сраче жить.

— Видишь ли, у меня больное сердце…

— Больное сердце и срач — не вижу связи! — категорично заявила Танюха.

— Я потихоньку убираюсь, — попытался оправдаться я. — Пытаюсь, во всяком случае…

— Оно и видно, что потихоньку! — вздохнула она. — Здесь надо сделать мощный рывок!

— И все сжечь, — добавил я, — напалмом выжечь всю эту нечисть.

— Да зачем жечь-то? — не поняла моего юмора Танюха, и ее глаза вдруг блеснули. — А давай я тебе тут все поубираю?

От неожиданности я чуть не сел там, где стоял.

— В смысле?

— В прямом, — хихикнула она, глядя на мое изумление. — Я же в клининге работаю.

— Но услуги клининга, насколько я знаю, стоят отнюдь не дешево, — осторожно сказал я. — И вряд ли это будет в ответ на осмотр Степана. С таким же успехом я мог ему лоб зеленкой помазать…

— Зачем лоб? — округлила глаза Танюха.

— «Эффект плацебо», — пояснил я.

Вряд ли соседка знала такие слова, но согласно кивнула и перевела разговор.

— Ты же врач.

— Врач, — подтвердил я.

— А значит, иметь такое знакомство вдвое выгодно.

— Но я врач — хирург, — мягко сказал я, — и вряд ли тебе может грозить прободная язва кишечника или феохромоцитома надпочечников? Может, ты в моих услугах никогда и нуждаться не будешь. Кроме того, в таких случаях у нас в стране оперируют совершенно бесплатно…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — суеверно отпрянула Татьяна и тут же добавила, заглядывая мне в глаза: — Нет, мне совсем другая услуга нужна.

Первым моим порывом было схватить ее за шкирку и выкинуть в подъезд, но, во-первых, ее габариты не уступали габаритам Сергея, а во-вторых, всегда нужно выслушать человека до конца.

Поэтому я задал закономерный вопрос, старательно выдерживая нейтральность в голосе:

— Что за услуга?

— Ты же толстый? — начала издалека соседка.

Я внутренне усмехнулся, стараясь, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул — из Танюхи прям-таки фонтаном били врожденный такт и деликатность.

— Э… допустим.

— Не допустим, а так и есть. Толстяк! Жирный прям! И я тоже! А знаешь, что ученые говорят?

— Что? — подозревая неладное, спросил я и сделал шажок назад. — Какие ученые?

— Британские ученые! Они говорят, что вдвоем худеть проще! К тому же ты тоже врач! Должен знать всякие секреты!

— Э… К чему ты клонишь?

— Помоги мне похудеть! — взмолилась Танюха и добавила: — И еще стать красивой! Сил моих уже нету! Вроде и жру не так много, а жопа еще больше растет! И подбородков аж три! Я уже все перепробовала.

Бог ты мой. От неожиданности я даже икнул, но вовремя взял себя в руки и… кивнул:

— Договорились, я тоже планирую похудеть. — И тут же добавил, пока она не выдумала еще чего-то: — Но для этого тебе нужно будет слушаться меня.

— В каком смысле? — Голос ее чуть дрогнул.

— Если я скажу не есть вот этот продукт, то, как бы тебе ни хотелось, ты его есть не будешь. Иначе собьешь весь эффект лечения. И будешь еще и на меня плохо действовать.

— А-а-а-а! Ну, если так, я согласна! — с облегчением рассмеялась Танюха. — А то я уже подумала…

Я кивнул. Проблема у Танюхи была почти такая же, как у Сергея, — неправильный образ жизни, отсутствие физических нагрузок и любовь к фастфуду. Плюс возраст.

А то исповедуют всякие непроверенные диеты и голодания, резко худеют, радуются, хвастаются, а потом начинают стремительно набирать вес. И еще удивляются — почему так⁈

Нет, мы пойдем другим путем.

Я уже собирался проводить Танюху, когда она вдруг замерла, глядя на неподвижный комочек у батареи.

— Серега… — протянула она. — А он дышит вообще?

Проследив за ее взглядом, я похолодел — котенок лежал слишком неподвижно, грудная клетка не поднималась.

Глава 11

Я рванул к батарее, опустился на колени. Подхватил крошечное тельце — холодное, безжизненное. Мертвый вес. Пульс почти не прощупывался. Дыхание — ноль.

— Серега! — голос Танюхи дрогнул. — Он же…

— Тихо, — резко оборвал я, переключаясь в режим врача.

Котенок весил граммов двести, не больше. Сердце величиной с виноградину. Легкие — с грецкий орех. Реанимация младенца — одно дело. Но котенок?

А, к черту, терять все равно нечего. Кроме одного невезучего котенка. Принцип тот же, что и с людьми, просто главное — не переборщить с силой.

Я положил бездыханное тельце на ладонь животом вниз, головой к запястью. Придерживая указательным и большим пальцами грудную клетку, начал легкие, ритмичные сжатия двумя пальцами со скоростью сто двадцать компрессий в минуту. Несильно, на миллиметр-полтора.

— Раз. Два. Три.

Ничего.

— Десять. Одиннадцать. Двенадцать… — Я продолжал отсчет, но уже ни на что не надеялся.

Танюха замерла, зажав рот ладонью.

Я перевернул котенка на спину, поднес к лицу. Приоткрыл крошечную пасть — язык синеватый, слизистая бледная. Осторожно подул в нос и рот разом, совсем чуть-чуть воздуха, буквально полувыдох, потому что слишком сильно — и можно разорвать альвеолы.

Снова компрессии. Двадцать. Тридцать. Сорок.

Еще выдох.

Грудная клетка чуть приподнялась.

Еще.

— Ну же, — пробормотал я сквозь зубы, — не сдавайся, мелкий. Ну же!

Танюха всхлипнула, а я продолжал. Пятьдесят компрессий. Шестьдесят. Пальцы действовали автоматически — годы операционной практики, тысячи манипуляций. Даже в этом разваливающемся теле мышечная память хирурга сохранилась.

Семьдесят.

И вдруг — крошечная судорога. Ребрышки дернулись под пальцами.

Я замер, затаив дыхание. Рядом сопела в ухо Танюха, напирая на плечо огромным бюстом.

Еще одна. Котенок втянул воздух — хриплый, булькающий вдох.

— Живой! — ахнула Танюха и радостно взвизгнула. — Серега, он живой!

Грудь заходила судорожно, неровно. Я перевернул котенка набок, легонько постучал по спине — из пасти вытекла капля жидкости. Еще один вдох. Еще.

Дыхание выровнялось. Частое, поверхностное, но регулярное.

Котенок слабо качнул головой и издал тоненький писк.

Я выдохнул, только сейчас осознав, что сам все это время почти не дышал. Сердце колотилось, а ладони тряслись от прилива адреналина. Ей богу, на сложнейших операциях так не волновался!

— Молодец, — тихо сказал я, поглаживая крошечную голову одним пальцем. — Молодец, боец.

Танюха смахнула слезу тыльной стороной ладони, шмыгнула носом: