Нарисую себе счастье (СИ) - Красовская Марианна

— Спа… спасибо? — неуверенно пробормотала я, переминаясь с ноги на ногу. Капли с волос противно холодили шею.

— Пошли, пошли!

Казимир сидел на постели без рубашки и смотрел на меня, мокрую и дрожащую… странно смотрел. Равнодушно совершенно, даже с некоторым недоумением: что в его спальне забыла эта тощая облезлая выдра?

— У твоей жены очень красивая грудь! — громко объявила Ольга.

Щеки у меня вспыхнули огнем, а Казимир тут же очухался и перестал изображать из себя деревянного истукана.

— Марк тебя плохому учит! — прогудел он сердито. Вскочил, схватил со стула рубашку и судорожно натянул на себя.

Жаль, я не успела толком рассмотреть крепкое волосатое тело и бугристые плечи.

— Это я его плохому учу, — фыркнула Ольга. — А меня, в свою очередь, учит плохому Альмира Белянская.

— Ты все еще водишься с этой… ш-ш-ш… разведенной женщиной?

— О да. Она прекрасна. Я и Марушку с ней познакомлю.

— Ольга!

— Казимир! Иди в ванную и не мешай нам наряжаться!

— Халат мой верните.

— Он мокрый, — пискнула я, сжимая толстые мохнатые отвороты. Словно боялась, что он стащит его прямо сейчас. Или желая этого.

— Лучше, чем ничего.

— Переживешь.

Выразительно закатив глаза, Долохов проследовал в ванную комнату, и ему даже хватило выдержки не хлопать дверью. Зашумела вновь вода.

— Сорочка, панталоны, чулки!

Я быстро надела все, что предложила Ольга. Потом мы еще раз взглянули на платья и решительно ткнули пальцем в синий бархат. Уж очень цвет был хорош.

К тому моменту, как Казимир вышел из уборной, замотанный в простынь, я уже была готова к выходу. Ольга колдовала над влажными кудрями и удивленно бормотала:

— Какие послушные у тебя волосы. Одно удовольствие их расчесывать. Тебе очень идет короткая стрижка. Мир, взгляни, хороша?

И развернула меня к полуголому мужчине, нисколько не смущаясь.

— Хороша, — коротко ответил Казимир, оглядывая меня с ног до головы.

— Там кувшин с отваром на тумбочке, — напомнила я, подмечая его покрасневшие скулы и помутневший взгляд. — Выпей.

— О да, не помешает, — пробормотал Долохов. — Оля, выйди. Мне одеться нужно.

На этот раз сестрица спорить не стала, молча вышла, а я за ней следом. Хотя предпочла бы остаться. Ну, или хоть в замочную скважину подглядеть. Жаль, Ольга не поймет.

— Он такой милый, когда ворчит, — усмехнулась моя новая родственница, подхватывая меня под руку. — Будь с ним осторожна. Не позволяй командовать.

— Я осторожна, — убедительно соврала я, бросая грустный взгляд на закрывшуюся дверь.

— Мир — ужасный тиран. Он часто берегов совсем не видит.

— Я заметила.

— Но ты не бойся давать ему отпор. Так даже лучше. Он совершенно невыносим, когда ему скучно. А ты с самого начала его веселила.

— Это он так сказал? — шмыгнула носом я.

Конечно, я же как скоморох. Только на потеху и гожусь.

— Да я и сама вижу. Он рядом с тобой все время улыбается. Я так рада, что он женился! Так, а это у нас что такое!

Она вдруг вытянулась и даже на цыпочки приподнялась. Я проследила за ее взглядом и усмехнулась: матушка в холле смахивала несуществующую пыль с тяжелых медных ваз.

— Госпожа Шелена, вы не одеты!

— Я и не собиралась…

— Как это так? Вы — теща!

Прозвучало это довольно грозно.

— И что?

— Как хотите, но на ужине быть обязательно! Я вам сейчас помогу!

Я с удовольствием наблюдала, как беспомощно матушка пытается оправдаться. Нет уж, страдать, так всем!

— Оля, Оля, а Ильян тоже должен за ужином быть?

— А сколько ему, двенадцать? — прекрасная хищница на миг задумалась, а потом задорно тряхнула золотистыми локонами. — Взрослый. Девочек с четырнадцати за общий стол пускают, а мальчиков раньше. Ему тоже нужна помощь?

— Да! — одновременно и с одинаковой радостью воскликнули мы с матушкой.

К ужину, когда приехали друзья Казимира — один с супругою даже — Ильян с самым недовольным видом сидел в кресле. В новой рубашке, жилете и узких замшевых штанах. Волосы у него в кои-то веки были аккуратно причесаны. И даже ногти почищены. Восхищаясь несомненным педагогическим талантом Казимировой сестры, я подмигнула брату и нервно огладила юбку. Хоть бы Марк успел приехать, мне уже очень страшно тут.

Но вышло даже лучше. Марк успел — и он был не один. С ним вместе заявился еще и Данил Озеров с супругою.

— Асур приехать не смог, — белозубо улыбнулся красавец Озеров. — У него дочка на днях родилась.

— Славная новость, мои поздравления! — хлопнул в ладони Казимир. — Проходите же скорее, нужно это дело отметить.

Жена Данила мне понравилась сразу: невысокого роста, в зеленом шерстяном платье на северный манер, она смущалась высокого общества точно так же, как и я. И то и дело поправляла шаль на чуть выступающем животе.

— Дети — это замечательно, — гудел Казимир, открывая бутылку вина. — Я очень люблю детей. Марк, вы меня порадовать не желаете?

— Могу предложить на воспитание любого из своих младших, — меланхолично откликнулся лекарь. — Выбирай. Я что-то уже не справляюсь.

— Расскажешь?

— Пусть лучше Ольга. Я пристрастен.

Мы сели за стол (Ильян, видя столько интересных людей вокруг, как-то даже выпрямился и расцвел), и Ольга, совершенно не стесняясь, принялась в красках рассказывать, как застала в собственном доме безобразную студенческую пирушку. Я же молча слушала, но не вникала в ее слова. У меня появилась любопытная идея.

Глава 20. Заявление

Демид Гальянов и Серафим Синицын оказались мужчинами в высшей степени интересными. Оно и понятно — другие рядом с Казимиром не удержатся. Он их своим обаянием задавит, а ядовитыми шутками еще и присыплет сверху. Но эти держались настолько свободно, по-свойски, что и сами шутили в ответ, и по Казимиру без всякой сдержанности проходились, обзывая его то медведем с толстой шкурой, то горшечником. Ольга чувствовала себя в этой компании как рыба в воде, смеялась, шутила, стреляла глазами. Красивая жена Синицина тоже кокетничала вовсю. Данил Озеров, очевидно, был хорошо знаком со всеми присутствующими, хоть по возрасту был лет на восемь младше Долохова, и ему тоже скучно не было.

Зато Марк сидел в углу с самым унылым видом.

— Что, Пиляев, я слышал, твой братец заканчивает инженерный факультет? — спрашивал его Синицын. — Пусть ко мне приходит на ткацкую фабрику. Ежели толковый малый, то мы с ним подружимся.

— А ежели бестолковый? Кутить любит да ленив?

— Тогда тем более! Я и сам не дурак выпить! А ты думал, зачем я с Гальяновым дружбу вожу?

Демид Гальянов, владелец крупнейших в здешних местах виноделен, только усмехался.

— Да ты с кем только дружбы не водишь! — припомнил Казимир. — Кто ко мне революционера притащил? И главное, зачем?

— Ты про Снежина? Славный малый. Веселый, умный. Собуты… в смысле, собеседник приятный.

— Собутыльник твой в меня из пистолета хотел стрелять. Не очень красиво с его стороны!

— Чем же ты его так напугал?

— Денег не дал.

— А чего не дал? Много просил, что ли?

— А ты, Фима, теперь революционеров поддерживаешь? — вдруг остро взглянул на приятеля Озеров. — Не ожидал такого.

— Не поддерживаю, но сочувствую. Господа ищут справедливости для всех, разве это плохо?

— Твой Снежин свою сестру для благого дела революции не пожалел, — веско сообщил Данил, хмуря брови и уже без улыбки. — Похитил, запер в сарае… пытал. Дочку ее малую обещал убить, ежели сестрица с ним не уедет.

В гостиной воцарилось неловкое молчание.

Марк Пиляев страдальчески поморщился, но зато в игру вступила Ольга.

— Все правда, — холодно бросила она. — Матильду к нам в дом привезли, на ней живого места не было. Избита, изранена, ребра переломаны.

— Умерла? — тихо пискнула Синицина, прижав пальцы к губам.

— Только не в моем доме, — криво улыбнулся Марк. — Выжила. И замуж теперь за младшего Озерова собралась.