Наши бабки на графских грядках (СИ) - Северная Елена

Через пару поворотов Нюша остановилась перед неприметной дверью, отворила её и скомандовала:

– Заходи, девонька! – затем грозно глянула на мужа: – А ты принеси нам чаю ромашкового, да булочек с клубникой у Фроськи возьми. Она уже спекла, чую. И смотри, чтоб она тебе вчерашних не подсунула! Знаю я её.

И с таким же грозным выражением лица захлопнула дверь перед носом Митрича.

– Строго ты с ним, – тихонько восхитилась я.

– А то! – ответила она со знанием дела. – Расслабился он, холостякуя какой десяток лет.

Комнатка у домовых была небольшая, но уютная. Кровать, тумбочка, шкаф, стол, две табуретки около стола и две рядом с кроватью, невысокий торшер, на маленьком окошке красуются весёленькие занавесочки с вышитым орнаментом, – вроде бы ничего такого, а ощущение, словно тебя здесь ждали и всегда рады.

– Сидай, – распорядилась домовушка. – Сейчас дивагностику буду творить.

Я постаралась не хихикнуть. Нюша точно хотела сказать «диагностику», но сказала, как получилось. Да и какая разница? Главное – чтобы причину выяснила и помогла избавиться от этого кошмара.

– Так-так-та-а-ак, – бормотала она, водя маленькими ручками вдоль моего тела. Хмыкнула: – Умён злодей. Умён.

– Почему злодей? Может, злодейка?

На смену желанию излечиться пришло желание найти пакостника, что устроил невестам графа, и мне заодно, такую гадость.

– Можа и злодейка. Да токмо я эту болячку наведённую знаю, как лечить. Погодь немного.

И исчезла. Я немного посидела в тишине, почесалась, затем принялась изучать вышивку на занавесках. Очень уж она мне напоминала те орнаменты, которыми были украшены шторы в деревне у бабы Нюси. Красные завитушки переплетались с синими загогулинами. Рисунок притягивал взгляд, хотелось смотреть на него и смотреть, казалось, завитки на некоторое время оживали и складывались в изображения каких-то букв или иероглифов. Чудно́!

Нюша появилась так же неожиданно, как и исчезала. Повязала мне на руку тряпицу, извазюканную вонючей густой субстанцией, и потянула в угол:

– Пойдём-ка, там быстрее будет!

Я только сейчас заметила, что в углу клубится мерцающий серый туман. Ещё какое-то время назад один только вид такого тумана вызвал бы панику, сопровождающуюся визгом. А сегодня я спокойно пошла за Нюшей. Маленькая женщина, уверена, не сделает мне ничего плохого. Да и перемещения с помощью порталов уже не в диковинку.

В серой мгле было холодно и влажно. Но это нисколько не страшило, наоборот – прохлада приятно обволакивала неприкрытую одеждой кожу, этим самым немного снимая зуд. Шли недолго, всего несколько шагов. Серое марево закончилось широкой дверью, основательно обитой кованым железом, которая отворилась сама, стоило только подойти. Внутри было тепло и сухо. Небольшое помещение освещалось несколькими световыми шарами, горящими ярким, похожим на неоновый, светом. Оттого лица у всех присутствующих здесь шести женщин казались неестественно бледными. Нюша поклонилась самой старой женщине, которая утопала в мягком кресле. Остальные сидели вдоль стен на лавке. Я, на всякий случай, тоже поклонилась. Не переломлюсь, а уважение выкажу. Видать, не простые жительницы тут обитают.

– Гляди-ка, и правда яд омельских пчёл опять проявился, – проскрипела та, которой мы поклоны отвешивали. – Не ошиблась, сестра.

Нюша тихо фыркнула и пояснила:

– Конечно, не ошиблась. Матерь моя, вечная ей память, сколько людей и нелюдей от этих мохнатых комков спасла! И средство могу сготовить, да только поспешать надо, а у меня не все составляющие есть. Знаю я, уважаемая почтенная матушка Силестина, зелье у тебя есть в стазисной. Челом бью – помоги девочке! В долгу я перед ней, и я, и муж мой.

Старуха наклонила седую голову, прищурилась.

– Слыхала я про это.

– Простите, что вмешиваюсь, – почёсывая нос, который распух так, что затруднял обзор, прогундосила я. – А что за пчёлы такие?

– И-и-и-и, милая, – загомонили тётки, – это такие твари, что даже капля их яда может убить!

– Да мёд их шибко полезный! От любой простудной хвори на раз вылечивает! Да и от срамных болячек тоже, – добавила самая молодая да шустрая.

Подозреваю, что именно из-за «вау»-лечебного эффекта от срамных болячек этих пчёл не уничтожили до сих пор. Силестина подождала, пока женщины успокоятся и прошамкала:

– Да-да, всё верно. И яда на тебе столько, что давно должна была помереть. А ты до сих пор живая, даже передвигаешься.

Терпение моё закончилось и я взмолилась:

– Бабулечки, если вы мне сейчас не поможете, я прямо тут и помру: исчешусь вся!

А в доказательстве принялась энергично чесаться.

– Прекратить! – рявкнула старуха неожиданно звонким молодым голосом. Я застыла с поднятой рукой, а тётки втянули головы в плечи. – Чем больше чешешься, тем быстрее яд проникает внутрь! Не ровён час, отдашь душу вечности. Сестра Амония, – обратилась она к той самой шустрой, – принеси бутыль с золотым зельем.

Тётка исчезла, сопровождаемая хлопком. И тут до меня дошло: а как же остальные невесты?

– Господи, девочки!!!

– Какие? – удивились все разом.

– Ну, девочки, невесты графские! – принялась торопливо объяснять, надеясь, что поймут правильно. – Они все лежат пластом!

– А ну-ка, – пробормотала Силестия, прикрыла глаза и на несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Похоже, она ментально с кем-то общалась. Для меня это время показалось бесконечно долгим. – Всё нормально у них, – наконец вымолвила старуха, – им и сотой доли не перепало. Граф уже вызвал лекаря-мага. А вот ты-ы-ы-ы, – она опять принялась разглядывать меня и от этого колючего взгляда по коже пробежались мурашки. – Думаю…

О чём думает, она сказать не успела, так как появилась Амония с маленьким бутыльком, внутри которого полыхала золотом прозрачная жидкость.

– На-ка, лизни пробочку, – выдохнула тётка, сунув мне под нос крышечку.

Вкус оказался… ничего так, напоминает нашу успокаивающую настойку мятную. Я её во время сессии глушила. Только эффект у местного зелья намного превосходил земной. Зуд сразу ослабел, а через пару-тройку вдохов и вовсе пропал. Отёки уходили на глазах. И мне бы восхититься чудесами излечения, поблагодарить, озаботиться оплатой, но тело ослабело, язык не слушался, а в глаза нахлобучилась дрёма. Словно сквозь вату услышала:

– После сочтёмся.

И всё. Сон мягко принял меня в свои объятия.

***

Пробуждение было…приятным. Спина покоилась на прохладном шёлке простыни, а голова утопала в мягком облаке подушки в такой же прохладной шёлковой наволочке. Я сладко потянулась – хорошо-то как!!! У меня дома постельное бельё было из атласа, тоже гладкое, но шё-о-олк… Стоп. Шёлк? Но в замке не было шёлкового белья. Даже у графа. Дорогое, из тонкого льна или хлопка, но никак не шёлка. Где это я? Неужели у дворцовых домовых такая роскошь на кроватях? Глаза распахнулись сами и уставились в потолок, затянутый тканью. Повернула голову и нервно сглотнула: спальня явно не моя, не домовых – у них я была, знаю, – и явно принадлежит мужчине, причём довольно состоятельному, судя по лепнине, отделанной золотом, и тяжёлым бархатным портьерам с золочёной вышивкой. Обстановка спартанская, без всяких вещичек и предметов интерьера, так любимых женщинами. Помимо кровати здесь стоял столик на низеньких ножках, на котором лежал местный аппарат для связи и стоял графин с водой, напротив кровати – два кресла, в одном из которых сидело, вытянув длинные ноги в сапогах, Величество и дремало, склонивши голову к плечу. Ой, мамочка… Я быстро ощупала себя. Фу-у-ух, в платье. Без обуви, но в платье. Слава богу. Но на всякий случай потихоньку натянула тонкое одеяло до самого носа.

А потом, неожиданно для самой себя, пришла злость. В самом деле – я что, виновата, что меня то травят, то куда-то роняют, то таскают по дворцу? Ведь из того места, где обитали странные женщины, я как-то здесь очутилась? Не думаю, что кто-то сгрузил моё тело в кровать правителя без соизволения этого самого правителя. Правильно? Правильно. Вот пусть и терпит. И нечего так зыркать фиолетовыми глазищами.