Червь 3 (СИ) - Лагутин Антон

Я подхожу к нему, протягиваю руку и говорю:

— Парень, охуенный костюм! Если бы не грёбанная жара, я бы сам такой накинул на себя. И прости, если наш дым как-то тебя потревожил.

Он нервно заулыбался. Выпрямился. Взгляд неуверенного мальчугана. Пытается сжать мою ладонь, но выходит максимально жидко. Как бы он не выпячивал грудь, но на лице явный недостаток тестостерона. Свое мужское начало он оставил в унитазе, а потом спустил.

Когда мы выходим из очереди, зеленокожая бабёнка больше не смотрит в мою сторону, а я — в её. Я держу за талию чёрную лисичку и прижимаюсь своими рёбрами к её мягким дойкам. Жара больше меня не беспокоит. Голову припекло, но это был не солнечный удар. Это была эйфория от новых эмоций. От новых эмоций, которые мне предстоит получить!

Глава 2

Отколовшись от плотной очереди ряженых подростков, мы быстрым шагом двигаем в сторону парковки.

Фургон сегодня не мой. Жаль. Но я всё равно настойчиво прошу Дрюну закинуть нас (меня и мою лисичку) на мою хату.

— Нет! — кричит мой чёрный зверёк — Мы едем ко мне.

Кайф. К тебе — так к тебе. Первый плюс — постельное бельё не придётся выкидывать.

Почему Дрюня отличный друг? Потому что он чётко видит мой голодный взгляд, жадно пожирающий лисичку. Он чувствует моё возбуждение, которое я не мог испытать не с одной женщиной до сего дня. Он вжимает педаль газа в пол. Фантазии только-только начинают зарождаться у меня в голове, как мы уже примчались на базу.

Панельная девятиэтажка. Восьмой этаж. В лифте мы жадно сосёмся, размазывая её белый грим по моему лицу. На моём языке кисловатый вкус помады, её теплые слюни. Она даже не спрашивает моего имени.

Я не спрашиваю её.

Никакой романтики.

Никакой любви.

Мы не знаем друг друга. Первая и последняя встреча. Всё как у животных. Всё как у насекомых. Млекопитающие и то живут крепкими семьями, заботясь друг о друге. Всё супер, но есть один облом: она не даёт потискать мне её вспотевшие сиськи. Пробую запустить руку под жилетку, как она тут же их резко отстраняет. Запускаю руку под юбки — и снова отпор! Всю дорогу её смущала бабулька, смотрящая на нас с явным призрением. Сама виновата, нечего было с нами залезать в последний момент! Лично меня это не парит, а наоборот. От осознания вынужденного отказа, мой дрын стал крепче дуба. Джинсы утянулись на пару размеров, из-за чего я заметно прихрамывал, выходя из лифта. Бабуля не пропустила столь заметный факт мимо своих глаз. Бабы всё видят, этого у них не отнять.

Доковыляли до квартиры. Трёшка. И вот мы уже в прихожей. Я скидываю кроссовки, она — чёрные туфли на высоком каблуке.

— Это папины, — говорит лисичка, кидая мне тапки на пару размеров больше моей стопы.

Сама лисичка, шурша чёрными чулками по красному ковру, потопала через коридор в сторону комнат.

— Раздевайся! — слышу я, смотря на её виляющий из стороны в сторону зад.

Давно со мной не разговаривали в приказном тоне.

— Как скажете! — кричу я, скидывая тесные джинсы.

— И жди.

— Чего?

Она замерла. Обернулась. Помада и грим был размазан по её лицу как у клоуна после восьмичасового выступления. Улыбнувшись, она закусывает губу, но нихуя не отвечает мне. Молчит. Лишь хихикнула и тут же скрылась в соседней комнате, заперев за собой дверь.

Ну и сучка! Хороша! Завела меня с пол-оборота. Давно я такого не ощущал. Дотронься до спускового крючка — и я выстрелю как пушка, разорвав космическую материю на мелкие лоскуты. Разложу китайскую стену по кирпичикам. Снесу нахуй бигбен! Сотру с лица земли «Факусиму».

— Разделся! — кричу я, стоя голым в одних тапочках на коврике возле входной двери, как верный пёс.

Из-за двери я слышу:

— Иди в ванну.

— Зачем?

— Подмойся!

Логично, бля. Планировка квартиры похожа на мою, поэтому без особых усилий нахожу рядом с кухней ванную комнату. Белая плитка, белая раковина, над которой висит белая полка, заставленная различными шампунями и кремами для тела. В ванную с пожелтевшим дном набираю горячую воду.

Я помню, как мылся в речке. Как мылся в грязной луже. Помню, как во время дождя пытался смыть с себя кровь соседей, взорвавшихся на другой стороне дороги. Но чтобы мыться у бабы — никогда!

Даже как-то пришлось мыться внутри БТРа. В этой стальной коробке, в окружении десятка грязных солдат, моя мать смывала с меня грязь. Я стоял в центре металлического тазика, и все вокруг заливисто смеялись, глядя как я пускаю струю мочи прямиком на чей-то рюкзак. Это было случайно. Я тогда ничего не понимал. Ребёнок, что с меня взять. Смеялись все, кроме моей мамы. Она тогда проорала: Что ты делаешь? Прекрати!

Прошло так много лет, а я словно снова слышу её голос.

— Что ты делаешь! Прекрати!

Вот дрянь, вошла без стука! Сука! Дай поссать!

— Спускай воду!

Хорошо-хорошо. Воды набралось по щиколотку, слилась быстро, унеся с собой последние капли моей мочи. Пока я заново набирал воду, лисичка принялась принимать человеческий облик. Смыла грим, почистила зубы, намазала лицо кремом. Бледно-розовый шёлковый халат туго стягивал её фигуру, подчёркивая её пышные формы, пышные бока. Хер у меня стоял, но не из-за этой картины. Что-то другое. Я боялся допустить мысль из-за чего, но мне придётся с этим смириться. Смириться с тем, что торчащие из её волос чёрные ушки, пухлые щеки, нос картошкой и огромные глаза, скользящие по моему телу, — всё это меня возбуждает.

Она жадно взялась за мой дрын. Тёплые пальцы грубо потянули вниз, управляя мною как марионеткой. Я поддался. Уселся в ванну. Погрузился в горячую воду, ни на секунду не спуская глаз со своей лисички. Выпустив моё хозяйство, её рука тянется к шампуню.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Кто-нибудь посторонний, кроме твоей матери, мыл тебе голову?

Я начал вспоминать. Думать. А затем ответил:

— Нет.

— Я хочу быть первой женщиной, кто помоет тебе голову.

— У тебя уже были мужики?

— Ты не будешь первым.

Я не расстроился, но и от её предложения не отказался. Да и как тут можно отказать, когда её мягкие пальцы, смазанные шампунем, уже погрузились в мои волосы и принялись массировать мой скальп.

— Сейчас бы закурить, — мечтательно протянул я.

Она встала. Повернулась ко мне боком, подставляя карман халата. Ох, нихуя себе! Бинго! Внутри я нашёл пачку сигарет и зажигалку. Одну сигарету ей в губы, другую — мне. Поделился огоньком, и мы дружно закурили. Она продолжала намывать мне волосы, постоянно стряхивая на них пепел.

Я не возражал. Наоборот, наслаждался, потягивая папиросу.

Но, к сожалению, в нашей жизни всему хорошему, рано или поздно приходит пиздец, и всё становится еще лучше!

— Закрывай глаза, — говорит она, беря душевую лейку.

Просьба докурить так и осталась внутри моего рта, когда тёплые струи ударили мне в лицо. Пена с головы потекла по телу, смывая всю грязь прошлого, что жирной прозрачной коркой покрывала моё тело. Всё плохое утекло в слив. Всё плохое так и осталось не сказанным, затерявшись среди мыльной пены и вымоченного табака, слетевшего с моих губ. Больше никто не посмеет мыть мою голову. Она была первой и последней. Процесс очищения мне был приятен, но он был и не нужен. С меня, словно смыли защитный слой, смыли броню, защищавшую моё сознание от жестокого мира. Я мог размякнуть. Я рисковал стать слабым.

Она уходит.

Я выпрямился. Отёрся оставленным мне голубым полотенцем. Тапочки чуть намокли, но босиком мне не хотелось шляться по чужой квартире, еще не хватало грибок словить на ровном месте. Покинув ванную комнату, я побрёл по этой огромной квартире, в поисках своей лисички. Бродил словно по огромному британскому замку, где полы были застелены дорогущими коврами, а на стенах висели картины весёлого семейства. Жути добавил тот момент, что ни одна дверь не открылась. Я дёргал ручки, оглядывался, прислушивался. Ничего. Зашёл на кухню — тишина. Снова вернулся в коридор. Как заблудившийся в лесу мальчик, начал кричать, зовя лисичку. Тишина.