Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Я это знал и без нее. Причем такими же были и мои друзья, и знакомые из моего круга — тут уж как-то так все работало. Либо ты крепко стоишь на земле, либо ученый. И то и другое в одном человеке я встречал крайне редко.

Через несколько минут из-за ворот выехала моя «девятка» — грязная, с пылью на стеклах и примятым бампером. Мужик вылез, хлопнул дверью и протянул мне ключи.

— Вот. Проверяйте.

Я обошел машину, оценивая масштаб бедствия. Салон пребывал в том же состоянии: захламленный, с пустыми бутылками на заднем сиденье, окурками в пепельнице и каким-то забытым пакетом под ногами. Когда я открыл дверь, запах затхлости и сигарет ударил в нос так, что захотелось отшатнуться. Видимо, Серега-младший относился к машине примерно так же, как к собственному телу — без должного уважения.

— Серый, это вообще жесть, — сморщилась Танюха, заглядывая через мое плечо. — Ты типа когда последний раз убирался в машине?

— Давно, — буркнул я, садясь за руль.

Завелась «девятка» не сразу. Пришлось покрутить ключ раза три, прежде чем мотор заработал с хриплым рокотом. Я дал газу, проверил тормоза, подергал руль. Все работало, хотя машина и выглядела так, будто ее только что выкопали из болота.

— Ну все, поехали, — сказал я Танюхе. — Садись.

Она устроилась на переднем сиденье, отодвинув пустую бутылку ногой.

— Типа теперь на рынок?

— Теперь на рынок, — кивнул я, выстраивая на телефоне маршрут. — Заодно проветрим салон.

Я вырулил за ворота и поехал.

Вести машину по городу после такого перерыва было странно. Руки еще помнили, как держать руль, ноги — как нажимать на педали, но ощущение было такое, будто управляешь чужой машиной. Впрочем, так оно и было.

Танюха сидела рядом и смотрела в окно, иногда комментируя дорогу.

— Серый, ты че так медленно едешь? Тут знак типа шестьдесят километров, а ты сорок.

— Не торопимся, — ответил я, перестраиваясь в правый ряд. — Машину давно не водил, надо привыкнуть.

— А-а-а. Ну ладно. Забыла уже, что ты квасил сильно.

Она замолчала, а я сосредоточился на дороге. Координация действительно улучшилась: руки не дрожали, реакция стала быстрее, глаза фокусировались четко. Система не выдавала никаких предупреждений, значит, вождение не представляло опасности.

Через час мы свернули на парковку у Центрального рынка Казани, который, по словам Танюхи, раньше назывался Колхозным.

— Ну вот и приехали, — сказала она, вылезая из машины. — Давай теперь овощи нормальные купим, а то у Марата одни тухлые огурцы-помидоры.

— Давай, — согласился я, запирая «девятку».

А уже через минуту и думать забыл о машине и штрафстоянке, потому что для меня рынок — это отдельная песня, суровая, прекрасная и манящая. Если хороший продуктовый магазин, да еще от фермерского производителя — это просто гимн, то рынок — это ода, панегирик, славословие и хвалебная песнь о еде одновременно!

Я всегда страсть как любил ходить на рынок, потому что именно здесь можно торговаться или просто болтать с продавцами и другими покупателями, обсуждая преимущества и недостатки хороших херсонских арбузов над астраханскими, и наоборот. Здесь всегда обитали люди опытные, понимающие. Здесь можно было самозабвенно выбирать тугую редисочку или пупырчатые огурчики, пробовать творог и мед, дегустировать слезящуюся, чуть солоноватую, овечью брынзу, которую правильно умеют делать лишь турки-месхетинцы. А сало! Нежное, чуть-чуть розоватое, словно бедро нимфы, в тонюсеньких мясных прожилках, сало. Только здесь можно накупить всевозможных продуктов, самых свежих и при этом на любой вкус. Можно просто так побродить меж рядов с рыбой, заглянуть в тихую бухту куриного ряда, прошвырнуться у палаток с бараниной, постоять, принюхиваясь, у длинных полок с восточными приправами…

Но главное все же — здесь всегда можно окунуться в атмосферу того самого самобытного вайба, так сказать, воспроизвести «хождение в народ», как в былые времена любили повторять за старикашкой Герценом.

Поэтому я всегда с удовольствием, еще в той прошлой жизни, ходил туда со своей первой женой Беллой. Это у нас традиция такая была, семейная — ходить по воскресеньям на рынок. К сожалению, Ирина такие мероприятия категорически не признавала, мол, пустая трата времени, проще закупиться во «ВкусВилле», а еще там толкаются, скучно и воняет. Поэтому ходил я туда все время второго брака, до самой смерти, сам.

И вот сейчас мы с Танюхой, протискиваясь сквозь толпу покупателей, вошли в святая святых рынка, туда, где располагались молочные ряды с их кисловатым запахом сыворотки и творога.

— Ой, глянь, какой сыр! — воскликнула Танюха, жадно облизываясь. — Берем!

— Нет, Танюха, сыр надо брать не тут, — сказал я.

И мы направились к пожилой азербайджанке (а может, турчанке, точно не разберешь), которая сидела в стороне от общего шума и продавала овечью брынзу.

Та лежала на деревянном подносе тугими, крепко сбитыми кусками, которые источали мутноватую солоноватую слезу, и выбор такой я сделал не случайно. В ней и белка больше, чем в большинстве мягких сыров, и жирность умеренная, и кальций усваивается лучше благодаря высокой влажности продукта, ну и, разумеется, живые молочнокислые бактерии никуда не делись, тогда как в твердых сырах их и след простыл. Да и просто — вкусно.

Мы взяли у нее, прикидывая в уме соотношение цены и пользы, аж по килограмму этой превосходной овечьей брынзы.

— А ты понимаешь! — похвалила меня продавщица с улыбкой на морщинистом лице и тут же, видя наше благожелательное отношение, уговорила взять еще небольшой кусок старого тугого сыра с пряными травами.

Видно было, что он поспевал долго и в правильных условиях, потому мы и согласились. То есть я согласился, а Танюха просто кивала и глотала слюни.

А еще мы у нее прикупили густой крестьянской сметаны, которая имела желтоватый цвет, сбитый в виде шарика кусочек масла из цельного коровьего молока, и рассыпчатый творог, столбики и кусочки которого влажно блестели золотистыми жиринками на изгибах.

— Сережа, а почему мы у той продавщицы не стали брать? — спросила Танюха. — У нее же дешевле! Я всегда только у нее беру.

— Ты ее руки видела? — ответил я вопросом на вопрос. — Грязь под ногтями, да и сама она какая-то неопрятная, неухоженная. Вон космы немытые висят. Нет, Таня, нам такого не нужно.

И я потянул ее в рыбные ряды. Зашел и остолбенел.

О, рыба… Рыба — это не только полезно, это еще и вкусно! Аж глаза разбегаются!

На льду лежали свежие щуки, лещи, окуни, жерех — улов из Волги и Камы, как разрекламировал свой товар продавец. По соседству манили пучеглазые камбала и палтус, скумбрия, треска, пикша — морская рыба выглядела не хуже речной. А еще филе каких-то невиданных рыб, даже осетры — и то были. Отдельно стояли батареи баночек с красной икрой разных сортов и всякой другой вроде щучьей.

Но я уверенно потянул Танюху к самым дальним рядам, где продавалась всякая мелкая, «сорная», рыбешка, ее сюда привозили откуда-то с моря. Тюлечка! Кильку эту, как я понял из богатых пояснений продавца, привозили с Каспия.

— Нам, пожалуйста, по килограмму, — сразу сказал я.

— Не много? — обеспокоенно спросила Танюха. — Степку не заставишь эту рыбу есть.

— Там много омега-3 жиров, но это полезные жиры, Татьяна…

— Во! А я что говорила? — торжествующе перебила Таня. — Про омеги свои помнишь всегда! Ну и? Что с ними не так? С твоими омега-три всякими жирами?

— С ним все так, — улыбнулся я. — Они снижают воспаление, поддерживают сердечно-сосудистую систему и улучшают работу мозга. А Степке ты можешь делать рыбные котлетки или наггетсы: накрути фарш, добавь туда яйцо, немного овсянки или тертой морковки для мягкости.

Продавец, сухощавый мужик с бородкой, услышав об этом, гордо разулыбался и, подняв указательный палец, изрек:

— Истину говорит молодой человек! Ученый, наверное?

— Ученый! Ум аж из ушей льется! — буркнула Танюха и алчно уточнила: — По два килограмма!