Время наточить ножи, Кенджи-сан! 5 (СИ) - Волков Тим

— Хорошо, — сказал я, глядя на Волка. — Передай всё Ичиро. Расскажи ему, что произошло. Он знает, что делать.

Волк нехотя опустил руку, его лицо было мрачным, но он кивнул. Его голос был хриплым, полным решимости.

— Мы найдём лучших юристов, Кенджи-сан, — сказал он. — Самых лучших адвокатов в Токио. Ты будешь на свободе уже утром. Я клянусь.

Я кивнул, чувствуя, как наручники защёлкиваются на моих запястьях. Кобаяши смотрел на меня с той же хищной ухмылкой, но я не дал ему удовольствия увидеть мой страх. Я знал, что это не конец. Ичиро, Волк и моя команда — они вытащат меня. А Танабэ… он уже проиграл. Я бросил последний взгляд на кафе, где его мир рухнул, и пошёл с полицейскими, зная, что эта битва ещё не окончена.

Я сидел в тесной комнате для допросов полицейского участка, где воздух был пропитан запахом застарелого кофе и дешёвого дезинфицирующего средства. Стены из серого бетона, голая лампочка над головой и металлический стол, к которому были прикованы мои наручники, создавали ощущение, будто я в клетке. Но я не чувствовал себя пойманным.

Напротив меня сидел Хидео Кобаяши, начальник полиции, его красное лицо блестело от пота, а маленькие глазки буравили меня с холодной злобой. Он постукивал ручкой по папке с бумагами, явно наслаждаясь моментом. Я же откинулся на стуле, насколько позволяли наручники, и смотрел на него с лёгкой усмешкой, хотя внутри всё кипело. Арест после триумфа над Танабэ был как удар под дых, но я не собирался давать Кобаяши удовольствия видеть меня сломленным.

— Мураками, — начал Кобаяши, его голос был низким, с хрипотцой, как у человека, который слишком много курит и слишком мало спит. — Давай без игр. Смерть замминистра Сато была тебе выгодна. Он не давал «Спруту» разрешения на отлов рыбы для твоих ресторанов. Его законы душили твой бизнес, а ты, как я слышал, не из тех, кто терпит препятствия. Удобно, что он умер прямо в твоём «Белом Тигре», не находишь?

Я не смог сдержать смех. Он вырвался из меня, резкий и искренний, эхом отразившись от бетонных стен. Кобаяши нахмурился, его ручка замерла, и я видел, как его щёки наливаются ещё большим румянцем. Я наклонился вперёд, насколько позволяли наручники, и посмотрел ему прямо в глаза, моя усмешка стала шире.

— Бред, Кобаяши-сан, — сказал я, мой голос был твёрдым, с лёгкой насмешкой. — Ты серьёзно? Убить замминистра в собственном ресторане? Подставить себя, свой бизнес, своих людей? Зачем? Чтобы весь Токио тыкал в меня пальцем? Если бы я хотел избавиться от Сато — а я этого не хотел, — я бы сделал это так, чтобы никто даже не подумал на меня. Я не идиот, в отличие от тех, кто сочинил эту чушь.

Кобаяши не моргнул, но его губы дёрнулись, как будто он проглотил что-то кислое. Он открыл папку, вытащил лист и толкнул его ко мне, будто это был козырь.

— Не прикидывайся, Мураками, — сказал он, его голос стал жёстче. — У нас есть свидетель, который видел, как ты спорил с Сато за неделю до его смерти. Он угрожал ужесточить правила для «Спрута». А потом — бац! — он умирает от яда фугу в твоём ресторане. Удобно, да? И твой повар, этот Хироси Накамура, мастер фугу, вдруг «ошибается» с рыбой? Не верю в совпадения.

Я покачал головой, мой смех угас, но я не отвёл взгляда. Его обвинения были шиты белыми нитками, и я знал, что он блефует. Или, что хуже, кто-то подсунул ему эту историю, чтобы утопить меня.

— Ты сам-то слышишь, что несёшь? — спросил я, мой голос стал холоднее. — Свидетель? Какой-нибудь пьяный завсегдатай, которому ты заплатил? Сато был в «Белом Тигре», как и десятки других шишек. Он ел, пил, ушёл живым. А потом вернулся и умер. Если бы я хотел его убить, я бы не стал делать это там, где все пальцы сразу укажут на меня. И Хироси? Он двадцать лет готовит фугу без единой ошибки. Ты правда думаешь, что он вдруг «промахнулся»? Это не совпадение, Кобаяши. Это подстава, и ты знаешь, кто за ней стоит.

Кобаяши прищурился, его пальцы сжали ручку так, что она хрустнула. Я видел, как он борется с собой, пытаясь не сорваться. Он хотел, чтобы я запаниковал, но я не доставил ему этого удовольствия.

— Хватит болтать, Мураками, — рявкнул он, хлопнув ладонью по столу. — У нас есть улики, и ты не отвертишься. Сато был помехой, и ты убрал его. Конец истории.

Я наклонился ближе, несмотря на лязг наручников, и мой голос стал тише, но твёрже.

— Если у тебя есть улики, покажи их, — сказал я. — Не бумажки, а факты. А пока ты только треплешься, Кобаяши. И знаешь, что я думаю? Ты слишком рьяно меня топишь. Может, это ты работаешь на того, кто хочет, чтобы «Спрут» рухнул? Танабэ, например? Или кто-то повыше?

Его лицо побагровело, и на секунду я подумал, что он ударит меня. Но он только откинулся назад, его ухмылка была натянутой, как маска.

— Продолжай говорить, Мураками, — сказал он. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда тебя закроют.

Я улыбнулся, но внутри всё сжалось.

Комната для допросов в полицейском участке казалась всё теснее, воздух был густым от напряжения, как перед грозой. Лампочка над головой мигала, отбрасывая резкие тени на серые бетонные стены.

Я наклонился вперёд, игнорируя лязг наручников.

— Ты продался Танабэ, Кобаяши, — прошептал я, глядя ему прямо в глаза. Моя усмешка была холодной, но внутри я кипел. — Думаешь, я не вижу? Он подсунул тебе эту чушь про Сато, чтобы утопить «Спрут». Но знаешь что? Танабэ — битая карта. Его «Серебряный Журавль» тонет, весь Токио видел его слова про императора. Ты поставил не на ту лошадь, и теперь тебе придётся отвечать.

Кобаяши замер, его ручка остановилась, и на миг я подумал, что попал в точку. Но затем его губы медленно растянулись в хитрой, почти змеиной улыбке. Он откинулся на стуле, скрестил руки и посмотрел на меня, как на добычу, которая сама идёт в капкан. Его голос стал тише, но от этого ещё более угрожающим.

— Продался? — переспросил он, и в его тоне сквозила насмешка. — О, Мураками, ты такой наивный. Я не «продался» Танабэ. Я работаю с теми, кто платит. И знаешь, я был бы рад работать на тебя. Ты ведь не дурак, у тебя есть деньги, связи. Но ты… — он покачал головой, его улыбка стала шире, — ты не платишь. Ни иены. Всё твоё «честное имя», твои принципы — это пустой звук. Впрочем, всё можно изменить. Назови цифру, и, может, мы найдём общий язык.

Я почувствовал, как ярость вспыхивает во мне, как факел. Его слова были не просто оскорблением — они были признанием, что он продажная тварь, готовая крутить законом, как хочет. Я наклонился ещё ближе, наручники звякнули, и мой голос стал низким, почти рычащим.

— Ты серьёзно, Кобаяши? — сказал я, не скрывая презрения. — Думаешь, я опущусь до твоего уровня? Бери свои грязные сделки и вали к чёрту. Я не покупаю таких, как ты, и не собираюсь. Если у тебя есть улики, тащи их в суд. А если нет, то ты просто пёс, лающий на поводке у Танабэ. И поверь, я выйду отсюда, а ты останешься с пустыми руками.

Кобаяши побагровел, его улыбка исчезла, сменившись гримасой злобы. Он вскочил, его стул скрипнул, и хлопнул ладонью по столу так, что папка подпрыгнула.

— Следи за языком, Мураками! — рявкнул он, его голос эхом отразился от стен. — Ты в наручниках, а не я! У меня есть свидетель, улики, и я засажу тебя, даже если придётся вырыть их из-под земли! Ты думаешь, что победил Танабэ? Посмотрим, как ты запоёшь, когда будешь гнить в камере!

Я не моргнул, держа его взгляд. Моя усмешка вернулась, хоть внутри всё сжималось от тревоги за Акико и от осознания, что Кобаяши не блефует полностью. У него могло быть что-то — подделка, подкупленный свидетель, что угодно. Но я знал, что Ичиро и Рёта уже работают над моим освобождением, и я не собирался ломаться.

— Попробуй, Кобаяши, — сказал я тихо, но с такой уверенностью, что он на миг замер. — Но помни: я не один. Мои люди найдут правду, и тогда ты пожалеешь, что связался со мной.

Он открыл рот, чтобы ответить, но дверь комнаты с лязгом открылась, и вошёл полицейский, что-то шепнув ему на ухо. Кобаяши бросил на меня последний взгляд, полный злобы, и вышел, хлопнув дверью. Я остался один, слыша только стук собственного сердца.