Червь 3 (СИ) - Лагутин Антон

— Но ведь не рвут!

Я хочу видеть всю картинку. Хочу видеть морды волков, лица воинов. Голубые глаза Альфы.

Вскидываю голову, распахиваю глаза. Я смотрю во все стороны. Пробегаюсь по густой тьме, в попытках увидеть хоть что-то. Тепло факела недалеко. Вот оно. Мне самому будет проще…

— Инга, что ты делаешь?

— Дай мне факел!

Борис ослабевает хватку. Я забираю факел. Кругляши яростней заплясали перед глазами. Белого уже не осталось. Тьма поглотила всё, но оказалась слишком жадной. Взрыв. Вспышка жёлтого цвета. Я моргаю еще раз, подношу пламя к самому носу. Наверное, спалил брови и чёлку, но разве это сейчас так важно? Важно другое! Я снова вижу. Я вижу пламя. Оранжевый круг света медленно вырисовывает уставшие мужские лица. Все смотрят на меня. Поворачиваю голову. Вырисовывается лицо Бориса. Он смотрит на меня.

— Я вас вижу, — говорю я. — Всё хорошо.

Борис нервно сжимает рукоять меча, лезвие которого упирается в пол. В тяжёлом дыхании слышится хрипотца, брызжущая слюной на щетинистый подбородок. Я веду факел дальше, туда, вглубь пещеры. Два мёртвых волка. Дальше — наш воин. Он сидит на коленях, припав плечом к стене. Из разорванной шее еще бьёт струйка крови в огромную лужу, утекающую в темноту. Кто-то из мужчин громко завыл, дёрнулся в сторону погибшего, но Борис его остановил, схватив за плечо.

— Это наша плата за мир, — говорит Борис.

— Это бойня, а не мир! — вторит ему воин.

— Успокойся! Или мы сейчас здесь все ляжем! Ты понимаешь?

— Я не могу этого понять! Они убивали нас…

— А мы убивали их!

— Борис!

— Ты помнишь нашу цель⁈ — Борис начинает его дёргать за плечо, расшатывает. — Вспомни, ради чего мы всё это затеяли. И мы все прекрасно понимали, на что мы идём! Мир!

Я вспомнил одну фразу.

— Враг нашего врага — наш друг, — говорю я.

— Верно! — подхватил Борис. — Зверьё нам поможет очистить лес! Благодаря им…

— Борис, — говорю я, — нет…

— Что нет?

— Мы вместе…

— Что вместе?

Да бля, заебал уже… выслушай меня!

— Вместе с волками мы очистим лес! Вместе!

— Вместе?

— Они — это не ручные собачонки.

Я веду факел дальше. Веду туда, куда уходит ручеёк крови. Там стоит серый волк. Живой, невредимый. Скалит пасть, но не рычит. Он готов прыгнуть на нас, в любое мгновение кинуться в бой, но продолжает стоять, глядя на меня исподлобья. Ждёт чего-то. Ожидает команды. Приказа. Ожидает, как и остальные, плотно окружившие своего хозяина — Альфа самца, чьи голубые глаза впиваются в меня, когда круг света выхватывает его голову. Свет факела струится по его голове. Опадает на плечи, на спину…

Волк совсем не такой как в мире сознания. Он не белый. Он не пушистый.

Волк может быть и белый, но сейчас он грязный, покрытый проплешинами по всему телу, которые от середины и до самого хвоста такие же, как и у «Труперсов». Всё его тело от середины спины и до кончика хвоста — засохший слой гноя. Такой же, как и на теле Пича — сухая бугристая корка с присыпкой из белых крохотных струпьев, утрамбованных в мелкие трещины.

— Инга, — Борис вдруг принял боевую стойку, — что происходит? Ты ими управляешь?

Я не чувствую сознания стаи. Я чувствую сознание Пича. И чувствую сознание Альфы, разрешившего мне быть гостем в его разуме.

— Инга…

— Борис, всё хорошо. Они голодные.

— И что нам делать?

— Накормить всех.

Глава 17

Славный был день.

Славный был бой.

Так говорил Борис, когда мы подходили к телам своих поверженных воинов. От отряда осталось человек шесть и я. Но потом, как оказалось, и еще один.

Выйдя из пещеры, мы направились в сторону фермы, но от поиска наших убитых друзей никто не отказывался. Мужчины горевали. С опаской смотрели на волчью стаю, присоединившейся к нашему отряду, и горевали. Присаживались у найденных тел, гладили волосы, закрывали глаза, если на голове оставалось хоть что-то от лица. Потом тела сжигали. На месте, со всеми вещами. Борис тогда смахнул со своего измученного лицо литр пота, зачесал волосы назад и сказал:

— Никто не сгниёт в сыром лесу. Грязные грызуны не полакомятся остывшей плотью, а паразиты не заведутся внутри разбухших тел. Ни единого клочка кожи не достанется ни мухам, ни червям. Всё сожрёт огонь. Это его пища.

Мечи — единственное, что мы забирали себе. Такие правила. Таков закон.

Долго не могли вспомнить, где оставили Дэра — весёлого старичка с губной гармошкой. Думали, что найдём истерзанное тело, а нет. Тело то мы нашли. Но далеко не истерзанное. Шли по кровавому следу, тянущегося к соседним деревьям, и вот, когда мы подошли к валяющемуся на боку мужчине, тронули его за плечо… Случилось чудо! Угрюмые лица вояк засияли улыбками. Дэр продолжал сжимать в руке меч и продолжал тихо-тихо, насколько позволяли остатки сил наигрывать некрасивую мелодию, с трудом выдувая её из лёгких прямиком в ручную гармошку. Дэр. Живой. Мятый, грязный, но живой.

Но даже такая хорошая новость ни как не могу сделать день светлым и радужным. Дорога домой стала дорогой боли. И боль испытывали не только люди. Борис поглядывал на вожака стаи каждый раз, когда мы подходили к телу поверженного зверя. Это была вынужденная жертва. Смерть ради общего мира. Плата, которую занесли все. Никто не скрывал испытываемое сострадание в тот момент, когда волки окружали тело своего поверженного брата, а затем принимались громко выть, задёрнув носы к небу.

Борис тогда у меня спросил:

— Мы можем сжигать и их тела, если им это важно.

Белый волк мне тогда ответил:

— Их тела принадлежат лесу.

При мысли о скользких червях в раздувшемся теле меня передёргивает.

Мы не сжигали тела зверей. Каждый их клочок кожи принадлежит мухам и червям. Грязные грызуны найдут здесь пропитание, дадут новую жизнь. Кости послужат новым строительным материалом для насекомых.

Ёбаные обычаи двух миров. Я на всё это смотрел с абсолютным похуизмом. Всё это время меня мучал мой мочевой пузырь, как будто в нём бултыхалась не моча, а куча ржавых гвоздей. Хотелось жрать.

Долгожданный привал ситуацию никак не изменил. Стало только хуже. Еда закончилась, приходилось жрать лесные ягоды. Изголодавшая стая держалась из последних сил, чтобы нас не сожрать. Но я думаю, что это была некий блеф, внушаемый мне вожаком. Если вдруг звери решат кинуться на нас — не останется тут никого живого. У нас был договор, и никто не собирался его нарушать. Белый волк мне тогда сказал, что в этом лесу можно забыть об охоте. Стая готова терпеть, но только до следующей ночи. А там уже и сам вожак не в силах будет сдерживать свои гормоны. Инстинкт — он обретёт верх над разумом. Услыхав эту новость, Борис качнул головой, мол всё будет заебись! Нужно только потерпеть.

Надеюсь!

Мы развели костёр.

В шаре тёплого света, накрывшего наш отряд, на глаза мне попалось тело белого вожака. Я принялся его разглядывать, всматриваясь в каждый сантиметр. Всё как у Пича. Те же трещины, та же корка из засохшего гноя, и стружка из струпьев, обваливающаяся на землю при каждом движении. Любопытство скребло в затылке как короед в дупле. А почему бы и не спросить⁈

И я спросил. Мысленно. И я был услышан. Он уставился на меня уставшими глазами.

— Как я могу тебя называть?

— А как тебе удобно?

Я задумался. Только одно название лезло в голову.

— Альфа. Ты не против?

— Нет, человек.

— Меня ты можешь называть: Инга.

— Инга… — с сомнением говорит Альфа.

— Я хотел спросить… по поводу твоего тела. Что с тобой случилось?

Альфа принялся разглядывать меня, искал что-то в моих глаза, пробовал заглянуть в душу, но всё это время молчал как партизан. А потом резко отвернул морду, словно увидел что-то гадкое и противное. Лег на землю и свернулся калачиком. Вот и весь разговор! Да и не это было важно. Наше главное достижение — сегодня мы могли позволить себе сон. Спокойный, мирный сон, не боясь, что ночью тебе перегрызут глотку. Мужчина, тот, что с кольцом в ухе, захрапел первым, но меч продолжал держать в руке. Дэру перевязали все раны; ему повезло, что они были не такими глубокими, но, если бы мы прошли мимо — до утра бы он не дотянул. Из толстых веток смастерили ему носилки, а он, чтобы не так тяжко было его тащить, играл нам песни. Лучше бы он просто лежал и смотрел в небо, а то его жуткая музыка, испорченная стонами от боли только жути наводила. Осси дала ему попить воды, после чего он сразу же заснул. Пич давно посапывал у моих ног, протяжно пердя как жирный мужик в сортире фастфуда. Но один человек всё никак не унимался. Борис продолжал бодрствовать, почёсывая спину о кору дуба, словно огромный медведь. Свой меч он не держал в руке, но его взгляд держался не хуже бетонного моста над черным морем, улавливая каждое движение зверей. Не знаю, сколько он еще провёл времени в режиме постоянного сканирования, мои глаза сомкнулись раньше.