Мы продавали пирожки по пять фитшей, а вот горшочки с вареньем и повидлом — по пол сетша. Для начала я давала опробовать повидло на мелко порезанном пироге. Почему-то для здешних жителей стало настоящим открытием, что яблочное повидло отлично подходит для пирогов.
Варенье у нас закончилось первым. Следующими ушли ватрушки. А вот пирожков с капустой, признаться, осталось с пол корзины, чему я даже обрадовалась. Будет чем перекусить, когда мы доберемся домой! Таким образом, к обеду у нас опустели почти все корзины, и мы направились на соседнюю площадь, где обычно проходили выступления Императора.
Площадь гудит, как огромный улей, воплощая в себе настоящий водоворот красок, звуков и запахов. Шаг за шагом, мы с детьми пробираемся к самому её сердцу. Хотя лоток опустел, у меня до сих пор ноют плечи, но радость от заработка перевешивает усталость.
Я здесь впервые, поэтому не отказываю себе в удовольствии поглазеть по сторонам. Ратуша возвышается посреди площади, точно строгий страж, солидный и надежный, а вокруг здания царит настоящий хаос. Прилавки тут не такие, как на утреннем рынке, где мы торговали. Здесь их гораздо меньше, и каждый украшен с особым тщанием. Ткани пестрят красно-синими узорами, сверкают на солнце лакированные шкатулки, а на одном из столов переливаются зелеными и голубыми оттенками стеклянные флаконы. Над всем этим витает густой аромат трав, перемешанный с горьковатым дымком жаровен.
Музыка льётся откуда-то с центра площади. Несколько музыкантов в ярких одеждах стоят полукругом, выводя зажигательную мелодию на скрипках, лютне и дудочке. Веселые ритмы создают праздничное настроение, и я ловлю себя на том, что пританцовываю, пока иду с Мией за руку. Она увлеченно таращит глазки на уличного акробата неподалеку — тот, кажется, готовится перепрыгнуть через целую пирамиду из бочек!
Я вижу, как малышка вздыхает, глядя на лоток с керамическими фигурками, из которых одна ярко-синяя птица особенно притягивает взгляд. Наверно, от усталости я стала слишком мягкосердной, потому что мой утренний режим «зарабатываем и тратим только на необходимое» внезапно меняется на «ну как тут откажешь детям в маленьких радостях?!»
Собираю вокруг себя своих маленьких помощников, все еще таких непривычных в одетом на них Сераном мороке, и велю каждому выбрать себе что-нибудь в пределах половины серебряной монеты. Кто-то выбирает себе медовые карамельки, кто-то — керамические фигурки или яркие ленточки. Каждый раз, покупая детям милые пустячки, меня кроет радостью от их улыбок.
Но в глубине этой радости гнездится зудящее беспокойство. Никак не могу забыть предсказание Лики. Мне то и дело кажется, что в этой толпе чьи-то глаза слишком пристально за нами следят. Я машинально поправляю поясной кошель, тяжело оттягивающий бок, и крепче сжимаю руку Мии.
Пока дети восторженно заглядывают в витрину пекаря, я останавливаюсь, оглядывая площадь. В свете дня она полна жизни, блеска и веселья, но где-то на периферии сознания шевелится мысль: а что, если я упускаю что-то важное?
Глава 55
Я крепко держу Мию за руку, с подозрениям оглядывая толпу. Рядом идут остальные, а Леон замыкает нашу процессию. Точно мама-утка следит, чтобы никто не потерялся. Лика идёт слева от меня. Её рыжие волосы сияют в лучах солнца, как пламя.
Мы движемся в сторону постамента, у подножия Ратуши, где уже выстраиваются императорские гвардейцы в черно-золотых мундирах. Толпа оживляется, слышатся крики: «Да здравствует Император!» и вот наконец он выходит. Высокий, статный, красивый, облачённый в алый плащ, — цвет монархов — расшитый золотыми узорами. Он поднимает руку, призывая к тишине, и площадь замолкает.
В наступившей тишине меня обдаёт странное, ледянящее чувство. Будто ветер вдруг ударил мне в лицо, хотя день теплый и безветренный. Что-то не так. Сердце сжимается в тревоге, я невольно оборачиваюсь.
— Лика… — зову менталистку, и она тут же оборачивается ко мне.
— Меня почему-то трясет, — тихо говорит она. — Тут кто-то из наших, из одаренных… Он странный. Очень растерянный. Точнее, отчаявшийся.
Лика прикрывает глаза, замирает на мгновение — и вдруг широко их распахивает.
— Он там, с краю толпы!
Не сговариваясь, мы с Ликой и всеми детьми начинаем пробираться сквозь толпу. Люди недовольно оглядываются, кто-то фыркает, но я неумолимо шагаю в нужную сторону, а за мной хвостиком следуют дети.
В голове тем временем мелькают мысли, которые никак не могут состыковаться в цельную картинку. Что здесь делает юный маг? Тут, на самом крупном празднике, не должно быть других одаренных детей. Другие — либо живут в Интернате, либо прячут свой дар от родных и близких, всячески избегая больших сборищ народа.
Мальчик, о котором говорила менталистка, сразу бросается в глаза. Сегодня все одеты в праздничные, яркие наряды, а он облачился в серую рубаху, слишком большую для худенького тела. Ему лет пятнадцать. Бледен как полотно, мышцы напряжены, а в кулаке он что-то сжимает. Поймав мой пристальный взгляд, в его глазах мелькает ужас вперемешку с отчанияем, мальчик кривит губы, точно пытаясь выкрикнуть что-то.
Своей мимикой мальчик напоминает мою племяшку с ДЦП, душа которой оказалось запертой в непослушное тело. Его рука медленно поднимается, словно преодолевая невидимые путы, стягивающие его движения, и я замечаю в ней метательный нож. Когда острое лезвие отбрасывает солнечный блик, меня обжигает холодным страхом. Не понимаю... Не собирается же он кидать нож с такого расстояние в Императора?! Я, машинально загородив собою Мию, выдыхаю:
— Лика!
Но девочка уже действует. Она замирает, её взгляд буквально прожигает юного незнакомца, движения которого тут же замедляются, будто воздух мигом стал густым, липким. Рука с ножом дрожит в полувзмахе. Мальчик тяжело дышит, глаза полны ужаса, растерянности, но теперь он стоит неподвижно, словно живая статуя, дрожащая от напряжения.
Я подхожу ближе и мягко говорю:
— Тише, мальчик. Тише.
Он пытается что-то сказать, но вместо слов выходит рваный всхлип. Нож падает из его руки, со звоном ударяясь о каменную мостовую. Грегор бросается к ножу, поднимает, отходит в сторонку. Наверно, чтобы точно никто не пострадал. Лика, ослабив ментальный захват, чуть отступает. Она, не отрывая взгляд от мальчика, бросает:
— Он не хочет этого делать. Его заставляет другой менталист. Сильный. Очень сильный.
— Не хочет делать чего? — развожу руками.
— Убивать Императора.
Мне вдруг кажется, что сплю и вижу кошмар. Не может быть, чтобы в реальности такое происходило! Протягиваю руку, медленно, чтобы не спугнуть.
— Ты ранен? Кто тебя заставил? Расскажи мне, что случилось?»
Мальчик наконец находит в себе силы говорить. Его голос вибрирует страхом и отчаянием.
— Я… не могу больше. Они забрали мою семью… Сказали, если я не убью его, их тоже… Но я все равно отказался… И тогда… Меня сюда привели... Как куклу на веревочках.
Толпа гремит позади, Император произносит торжественную речь. Его слова о Единой Империи звучат издевкой на фоне того, что этот мальчишка пережил минуту назад. Этот правитель реально не понимает, что происходит в его пенатах?
Я сжимаю губы, подавляя бурю эмоций.
— Кто “они”? — спрашиваю с напором, но мальчик только качает головой, лицо его бледнеет ещё сильнее.
Он вот-вот рухнет.
— Мы тебе поможем, — говорю, кивая Марту и Леону, чтобы они поддержали юношу. — Но ты должен всё рассказать.
Я оборачиваюсь к Лике.
— Ты спасла не только его, но и нас. Держись, милая. Мы ещё не закончили.
Внутри всё бурлит: гнев, страх, жалость к этому мальчику и ярость на тех, кто им манипулировал. Но времени мало. Мы должны понять, откуда грозит настоящая опасность.
Внезапно, изо рта Грегора раздается сдавленный всхлип, и он, прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, размахивается и запускает метательный нож в Императора. В голове успевает мелькнуть мысль, что с такого расстояния нож чисто физически долететь не может. Лишь когда нож замирает перед лицом Императора, вспоминаю, что Грегор - единственный из нас, кто владеет телекинезом.
