Двадцать два несчастья 2 (СИ) - Сугралинов Данияр

Но Валера ждать часик не желал. Он хотел здесь и сейчас. Прям в сыром виде и с костями! И свирепо верещал, словно пожилая одесситка на Привозе, которая обнаружила, что цены опять взлетели.

Игнорировать эти крики было сложно, и я уже раздумывал, а не поступить ли мне так, как в свое время Мальвина, заперев Буратино в чулане? Чулана у меня не было, но зато имелась роскошная ванная комната.

Но выполнить задуманное я не успел — зазвонил телефон.

Втайне надеясь, что это Диана и я прощен, взглянул на экран — звонил Михалыч.

Глава 16

— Алло, Сергей Николаевич? — спросил Михалыч, когда я ответил на вызов.

Я удивился. Честно говоря, он во все дни после моего попадания сюда называл меня либо Серым, либо лохом, либо еще какими-нибудь неблагозвучными эпитетами. Так что переход на имя-отчество и уважительный тон явно свидетельствовали о том, что дела у него не ахти.

— Слушаю, — сказал я. — Как дела у вас, Александр Михайлович? Вы сделали колоноскопию, биопсию и все остальное? Анализы сдали?

— Да… Вот об этом я хотел с тобой поговорить, — немного запинаясь, пробормотал Михалыч. — Ты понимаешь, Серый… то есть вы понимаете, Сергей… Николаевич? Я это… хм…

Он стушевался и некоторое время ничего в трубку не говорил.

— Александр Михайлович, насколько я понимаю, диагноз подтвердился? — решил помочь ему я, видя, что он все никак не может принять этот факт.

— Д-да… — растерянно пробормотал Михалыч. — К сожалению, подтвердился. Знаешь, Серый, если бы ты не выявил это сразу, то… я думаю, да и врач сказал, что могло дойти до запущенного состояния и быть даже летальный исход. Я просто даже не знаю… не знаю, что и думать… так все в жизни перевернулось, с ног на голову… но ты не подумай… я тебе благодарен… и в общем… Я тут подумал и решил… это будет по понятиям… э… то есть батюшка сказал… короче, я решил простить тебе долг… — Он окончательно стушевался и умолк.

Подумав, я помотал головой. Нет, если должен — верну.

— Александр Михайлович, я ценю ваш жест, поверьте. Но давайте не будем смешивать разные вещи — здоровье и деньги не должны находиться на одних весах, это, согласитесь, порочный путь для любых отношений. Долг я верну, это даже не обсуждается. Однако буду признателен, если вы дадите мне еще немного времени — я уже работаю над этим. А вот принять ваше прощение именно сейчас, когда вам предстоит лечение… Нет, на это я пойти не могу.

— Да погоди ты, Серега, — сказал Михалыч. — По сути, это же мы тебя присадили на картежную игру!

Я обалдел — даже не думал, что Серега из Казани, в тело которого я попал, является еще и агрессивным картежником, игроманом. То есть догадывался, увидев тот притон, но…

— Как бы то ни было, это мой просчет, — твердо сказал я. — Раз подсел на игру, раз позволил себя облапошить, проиграл деньги — значит, долги я верну. Как у вас говорят? Карточный долг свят? Обязательно верну! Добавите мне немного времени — и за это я вам буду признателен. А если нет так нет, — повторил я.

— Да добавлю, сколько надо, столько и бери, мне не к спеху, — сказал Михалыч. Хмыкнул и сказал: — А ты мужик, Серый. Извини, сразу не разглядел. Гордый?

— Мне недавно один знакомый сказал, Сан Михалыч, что долги — это как яд.

— Умный человек твой знакомый, — одобрил он. — Жаль, молодежь этого не понимает. Наделают долгов, потом… А, да ну их. Короче… Ладно, я о другом. Слушай, тут такое… ты понимаешь… — Он опять замялся.

— Да, говорите. Я все понимаю.

— Да… в общем… ч-ч-черт… короче, врачи хотят меня оперировать, причем вот уже через три дня.

— Ну так это же замечательно! — сказал я. — Обычно на операции, тем более на такие, очередь, это вам еще повезло. Либо кто-то отказался, либо поехал в другой город делать операцию, либо еще какой-то случай. Не переживайте! — Я не стал говорить, что кто-то, может, не дожил до этого. — Если вам предлагают сделать операцию быстро, без ожидания — это замечательно. Вы сейчас все сделаете — и будете жить дальше спокойно.

— Слушай, Серега… — опять замялся Михалыч, и голос его явно дрожал, словно он вот-вот расплачется.

— Да, я вас внимательно слушаю. Что вы хотели сказать? Может, проконсультироваться? Вы сейчас в больнице находитесь? — Я намеренно говорил тем обволакивающим докторским голосом, который помогает пациенту немного прийти в себя.

Я как никто знаю этот ужас: когда человеку вдруг объявляют страшный диагноз, впереди маячит операция. Сколько раз я видел, как пациента, идеально подготовленного по всем показателям, привозят в операционную, а у него от страха подскакивает давление до ста восьмидесяти — и приходится возвращать в палату, стабилизировать гемодинамику, иначе на столе можно получить инсульт или инфаркт.

С Михалычем происходило то же самое. Здоровый мужик, несгибаемый, железный, который, судя по всему, держал в кулаке гопников и бандитов своего района — и вот он банально боится стать инвалидом, ходить с калоприемником, как сам выразился. Но операция ему была нужна, тут без вариантов. Иначе…

— Так что там, Михалыч? — напомнил я.

— Да вот, понимаешь, мне тут посоветовали одно дело, — сказал он. Голос его при этом звучал как-то… смущенно, что ли?

Я сразу почему-то подумал, что ему посоветовали делать операцию не у нас в Казани, а как минимум в Москве или даже где-то в Германии или Израиле, но тем не менее переспросил:

— Что именно?

Михалыч меня удивил. Голос его вдруг потеплел, наполнился какой-то почти детской надеждой:

— Да вот, в Красноярском крае живет бабка Лукерья, говорят, наложением рук убирает любые опухоли. Решил съездить к ней сначала, попробовать. Зачем мне эта операция, если можно без ножа?

— Вы бы еще к Агафье Лыковой съездили, чтоб уж наверняка! — не выдержал я.

— Но-но, не забывайся, Серега! — посуровел Михалыч.

— Александр Михайлович, я серьезно. Вас ставят на операцию через три дня — вы понимаете, что это значит? Это значит, что онкологи видят быстрый рост. Ваша вторая стадия — это еще хороший прогноз, но если опухоль прорастет в серозную оболочку… Не, Сан Михалыч, вам точно нельзя до такого доводить. Да, вам сделают резекцию участка кишки, сформируют временную колостому — да, тот самый калоприемник, — но через несколько месяцев ее уберут, восстановят непрерывность кишечника, и будете жить нормально. А вот если затянете… Две недели туда-обратно к этой бабке — и оперировать может быть уже нечего. Или некого.

Я сделал паузу, давая ему осмыслить.

— И потом, сами подумайте: вы здесь нужны, люди на вас рассчитывают. Если надо, я вашим пацанам позвоню, они вас до этого Красноярска просто не выпустят. Хотите так авторитет терять — под конвоем собственных ребят?

В трубке повисла тишина. Я понял, что попал в точку, и надавил еще:

— Вы человек верующий, я знаю. Сходите к батюшке, спросите его мнения. Он вам скажет то же самое: все эти бабки-целительницы — в лучшем случае пустышки, а в худшем крадут время, которого у вас нет. Сделайте операцию, а потом хоть к десяти знахаркам езжайте, я слова не скажу.

Михалыч молчал. Я слышал в трубке его тяжелое дыхание.

— Если хотите, — добавил я мягче, — поговорю с вашим хирургом, уточню стадию и прогноз. Чтобы вы понимали полный расклад.

Пауза длилась, наверное, с минуту. Потом Михалыч тяжко вздохнул.

— Ладно, ты и мертвого уговоришь, Серый, — нехотя сказал он склочным голосом. — Как вот помещаются в одном человеке то, что он такой глупый лох, и то, что такой хороший профессионал? Ладно, останусь и сделаю операцию. Но помни, Серега, если со мной что-то случится, виноват будешь ты!

— Хорошо, — сказал я и не удержался, пошутил: — Можете вычеркнуть меня из своего завещания, раз так.

Михалыч рассмеялся и отключился.

Я положил телефон на стол и откинулся на спинку стула.

Вот ведь как бывает. Михалыч прошел Крым, Рым и медные трубы — такие ситуации, в которых любой другой сломался бы. Выжил, поднялся, стал лидером в своей бандитской иерархии. А банальная опухоль в кишечнике подкосила его так, что он готов бежать к шаманкам в Красноярский край. Впрочем, страх перед калоприемником — это я понимаю. Не все готовы принять такую жизнь, даже временную.