Тьма. Том 3 (СИ) - Сухов Лео

— Ты довольна? — я тоже не удержался от улыбки.

— Шутишь? Да я!.. — девушка осеклась, посмотрела по сторонам и, выразительно округлив глаза, очень тихо закончила: — Чуть не описалась от счастья! Лошади такие удивительные!..

Нет, я не разбирался в лошадях от слова совсем. Но к концу спича Васи, растянувшегося на десять минут, кажется, их вынужденно полюбил. А ещё начал терять ориентацию в пространстве и времени. Хотя и не подавал виду, внимательно слушая и деловито кивая.

Спас меня Васин брат, которого звали Арсением. Он незаметно присоединился к монологу сестры, затем начал вставлять свои пять копеек, которые быстро разрослись до небольшой речи… А потом, будто вспомнил что-то, коснулся лба и извинился: мол, надо бы и с другими гостями поговорить.

Вася скосила на него глаза, скорчила недовольную мордочку, но всё же пошла отдавать аристократический долг. А я решил, что уже выполнил положенную норму общения, и ретировался к одному из диванов.

Тому самому, на котором в одиночестве сидела Покровская в небесно-голубом платье. Кстати, выглядела она ничуть не хуже именинницы. Просто не так демонстративно приковывала взгляд. Шёлковая ткань струилась по точёной фигурке, пытаясь скрыть высокую грудь и округлые бёдра, однако всё было напрасно…

В общем, я решил смотреть Авелине в глаза и только в глаза. Не хотелось бы смутить девушку недружеским вниманием.

— Не будешь против компании? Тут, конечно, не крыша, а всего лишь балкон, но… — спросил я с улыбкой.

— Присаживайся! — Авелина отсалютовала бокалом. — Больше со мной всё равно никто не сядет, так что не смущайся.

— Неужели боятся находиться рядом? — мягко усмехнувшись, спросил я.

— Родовитые всегда очень волнуются, что про них подумают! — пожала плечами девушка. — Раньше я не понимала, почему так… Но пообщалась с тобой и, кажется, догадалась. Знаешь почему?

— Расскажи, — предложил я.

— А потому что представляют из себя что-то только потому, что этого «чего-то» добился их род, — Покровская усмехнулась. — Отрежь их от рода, и они ничем не будут отличаться от тебя. Или вон того мальчика, который сидит в углу с грустным видом.

Я посмотрел туда, куда указала одними глазами Авелина, и увидел Сашу Емелина.

— И ты это поняла, всего лишь пообщавшись со мной? — удивился я.

— Ну ещё я покопалась в сети! — неопределённо повела плечиком девушка. — Много читала новостей, другого сетевого мусора… В общем, раньше этот вопрос как-то выпадал из моего поля зрения.

— А что изменилось? — уточнил я.

— Я решила, что ты прав… Надо просто избавиться от имущества рода, — очень серьёзно сказала Авелина. — Но если я так сделаю, то стану обычной, хоть и двусердой… А значит, надо знать, как вообще живут такие люди… Да?

— Ты права, — не мог я с ней не согласиться. — Но всё равно удивляет то, как быстро ты в этом начала разбираться.

— Ну… Чем ещё заняться, когда целыми днями не выходишь из комнаты? — Покровская усмехнулась. — Кстати… А ты знаешь этого грустного мальчика?

— Это Саша Емелин, он с первого года обучения, — ответил я.

— Если вы знакомы, то сходи к нему… Я-то привыкла в одиночестве, а ему, похоже, тоскливо! — пожала плечиком Покровская, заставив шёлк заструиться, а меня снова посмотреть на Сашу.

— Пожалуй, и вправду схожу… Но я ещё вернусь, наверно! — предупредил я девушку.

— Я весь вечер буду здесь, — ответила она, а затем, подумав, добавила: — Буду рада обществу.

Фраза была очень вежливой и выверенной. А вот голос и интонация Покровскую выдали. Её действительно порадовало бы моё присутствие. Похоже, Авелине отчаянно не хватало если не друзей, то, как минимум, приятелей, с которыми можно поговорить и не заиндеветь от ледяного равнодушия.

В общем, как-то так и проходил вечер… То с Сашей пообщаюсь, то с Авелиной, то ещё с кем-нибудь из знакомых… Ну и, понятное дело, разок выходил в туалет, который тут оказался в общем зале — точнее, на общем для всех двусердых балконе, причём ближе к лестницам.

Что и неудивительно: постройка-то временная. А значит, и туалеты временные. И пусть кабинки и располагались в специальных комнатах, но запах от них всё равно просачивался наружу. Поэтому и разместили их как можно дальше от зрительных мест. Дабы не оскорблять носы собравшихся малоприятными запахами.

Ну а потом началось выступление, и внимание родовитых детишек сосредоточилось на сцене. Даже Покровская два-три раза вставала с диванчика, чтобы подойти и посмотреть, что происходит внизу. А я, ожидаемо не впечатлившись тем, что поют местные звёзды, сидел и наслаждался одиночеством.

Вскоре мне это наскучило, и я решил выйти на общий балкон: посмотреть, как всё проходит у других двусердых. Охранники, ещё когда я выходил в туалет, спрашивали, куда я направляюсь. Поэтому в этот раз я сходу им сказал, что иду прогуляться в общем зале. Естественно, получил предупреждение о том, что там меня, в случае чего, не смогут защитить. И ответил — под запись, само собой — что всё понимаю и претензий иметь не буду.

Мне было интересно посмотреть на простых двусердых. На тех людей, которые будут, можно сказать, нести мне деньги. Это же важно! И память Андрея подсказывала, что клиентов своих надо знать хорошо — тогда и продажи пойдут.

А я ведь совершенно не знал двусердых! Вот и выбрался в люди: чтобы подслушивать и подглядывать. Если не приближаться к сцене, то на балконе всегда можно было услышать обрывки разговоров, посмотреть на людей, ну и вообще обогатиться социальными знаниями. Полезное занятие, к слову!

У стойки кабака я купил себе стакан с пивом, а затем пристроился у одной из колонн, поддерживающих свод феатрона, и поглядывал на людей.

Там-то я и познакомился с Бубном. Он сам так представился, когда внезапно подошёл ко мне.

— Здарова, молодой! Чё стоишь, как неродной? Меня Бубном звать! Пивом угостишь? — получив от меня стакан, он его разом осушил, крякнул и сказал: — Хорошо!.. Не, ты не подумай — я при деньгах! Но ща натрясся там… Пока очередь отстоишь, уже не пить, а ссать охота станет, да? Но я тебя угощу, братка! Полный стакан!

— Федя! — представился я, понимая, что, кажется, этот мужик от меня сегодня не отстанет. — Да не беспокойся… Рад был помочь. А пиво я и сам возьму… Или сбитень. Там ведь был сбитень?

— Да там всё есть! — обрадовался Бубен. — А пошли бахнем, а? Столик отожмём, постоим, поболтаем… Тебе ведь здесь скучно, да?

— Да как-то так, — не стал скрывать я.

— Мне тоже… Думал, весело будет. А оно скучно… — Бубен вздохнул. — В моей молодости всё это проходило веселее… Конечно, и музыка была другой… Но я так тебе скажу, братка! Лучше два придурка с балалайками, которые еле-еле пальцами попадают по струнам, чем это вот поганое разделение на обычных и двусердых… Когда я был молодой, на выступлениях все держались вместе, и ничего, очень даже весело!

Бубну на вид было лет пятьдесят. Довольно высокий и грузный, как и многие при сидячей работе, но, что удивительно, почти без брюшка. Да и дряблость его одолеть не сумела: видно было, что о физических упражнениях Бубен хотя бы изредка вспоминал.

А, кроме того, у него имелась чёрная отметина на щеке. Поэтому, возможно, Бубен был намного старше, чем выглядел. И в молодости вполне мог застать «доуказные» времена, когда указ царя Петра ещё не разделил общество на обычных и двусердых.

И это было интересно! А ещё было интересно пообщаться с ним, узнать, кем работает, чем живёт… И я согласился. Мы купили напитки, закуски, заняли стол — и, пожалуй, вот тут мне, наконец, перестало быть скучно.

И не только потому, что Бубен был настоящим кладезем информации — а он был — а потому что так гораздо веселее. Со сцены надрываются звёзды, а ты стоишь, попиваешь всякую гадость, закусываешь ломтиками прожаренной картошки или сухариками — и слушаешь интересные рассказы.

— В моей молодости, сам понимаешь, такого великолепия не было. Снимали какой-нибудь дом культуры: угар коромыслом, звук в колонках хрипит, как умирающий… Но весело же было! Людей много, есть с кем пообщаться, есть с кем подраться…