Крепостная (СИ) - Брай Марьяна

— А меня подождать не собирались? – обиженно спросил Николаша.

— Да я и сам только глаза опустил! – попытался оправдаться Осип. – А тут ведь и правда, чудо как хорошо! – он вертел поднос на свету, потом понес его в другой конец мастерской, где угол освещала масляная лампа. С ее помощью Осип доводил поверхность изделий до идеальной ровности и гладкости: тени от неровностей были видны просто отлично.

— Как живые, - выдохнув, оценил Осип. И выглядит так, будто выпукло, Наденька! Как это ты сделала? И где наумелась? – он уставился на меня и даже сдвинул брови, что означало одно: не ври!

— По рынку ходила, барин. Смотрела долго, а потом пробовала. Сам видел, сколько дров раскрасила, прежде чем вот так вышло. Я еще знаешь, о чем подумала? Шкатулки вы делать умеете? Простенькие, прямоугольные, но крышечку лучше выпуклую. Вот на ней-то такой рисунок еще лучше будет!

— Будет тебе шкатулка, - Николай с видом ценителя относил поднос подальше от глаз. - Ить и правда, будто чичас из-под лепестков шершень вылетит и в нос вцепится!

— Шершень тебе вцепится, коли до завтрева не управимся, - поторопил его мужик с улицы.

И наш «коллега» ушел расстроенный.

— Надя, значит, у тебя не просто умение, у тебя к этому и руки, и сердце лежит! Вот где учиться надо было. А не замуж за старика идти, - снова взяв в руки мою первую работу, подытожил Осип.

— Нет, барин. Меня учить – только портить. Мне больше спину мять нравится. Руками чую каждую мышцу.

— Это я уже заметил. Без тебя не ходил бы. А то ишь, и палку оставил, и женился, - Осип захохотал так, что я поддержала его.

За ужином Осип рассказал о моей работе и пообещал привезти поднос в дом, как только высохнет до нужной кондиции.

Клара аккуратно расспрашивала, что на нем да где я научилась и как это начала подносы расписывать. Я отвечала да на Петра поглядывала. А тот тихонько наливку подливал себе да подливал.

После чая его Фирс в комнату и отнес. Жил он теперь в спальне Домны, аккурат через спальню барина от меня. Так что его рулады ночные коли я слышала, то Осип подавно.

Утром Петр перестал выходить на завтрак, и еще через неделю весь дом видел, что он спивается. Но Кларке нашей до этого совершенно не было дела. И его пьяные лобызания она терпела с огромным трудом.

Доктор пообещал Осипу «полечить» Петра каким-то удивительным, заморским, совсем безлекарственным способом.

Мне было безумно интересно, что это за способ, но присутствовать мне вряд ли бы кто-то позволил. Надеялась я, что это первые зачатки нейролингвистического программирования, известного в моем времени как НЛП. Но я бы согласилась даже, чтобы его «закодировал кузнец» из анекдота. Самый отличный, на мой взгляд, метод для такого нехорошего человека.

Поскольку дома я теперь бывала только за завтраком да вечерами, сама я ничего не знала. А вот мои подруженьки имели и уши где надо, и глаза с хорошими диоптриями.

— Она за им, значица, ходит, как собака голодная за хозяином. Доктору-то видно, что опостылела. Знамо дело, привечают, кормют, комнату выдали. Знай трубку свою дымную дуй. А тут Кларка со своим хранцусским! – вытащив меня после ужина на улицу, делилась Глафира.

— Может, тебе показалось, Глань? Он ее ведь лечил, наблюдает теперь. И барину сообщил, что с дитём все хорошо, сердце слышно. Да и Петр отцу утвердил, что ребеночек его! – пыталась я угомонить ее следственные мероприятия по вычислению у Клары нашей других отрицательных черт.

— Я ить, может, проста, да не дурна, Надьк! Ходить и ходить она за им! Он сначала сядет читать толстенную книжку свою, а она тут как тут. На своем лепечет. А он отвечает-отвечает, да лицо больнючее сделает и уходит в спаленку, вроде как поплохело ему. А откуда ему поплохеет? Кур жрет, только кости хрустят! Сам ить доктор! А они не болеют. Это я точно тебе балакаю!

— Ладно. Присмотрюсь я, прислушаюсь. Кое-какие слова понимаю, - чтобы отвязаться от этого разговора, ответила я. Да и не хотелось влезать в новые расследования, когда вроде все только устаканилось. Да и пионы мои опять же!

— Святой крест, Наденька, чую, чего-то она снова задумала. Живот-та теперь видать, а вот мозгов-то в голове не прибыло у ней!

В постели, перед тем как заснуть, вспомнился этот Глашин монолог о пропащей Кларке, и я задумалась над этим серьезнее. Вот она, зараза, нашла, когда свои идеи преподнести! На ночь глядя! Ночью и кошки чернее, и думки глупее.

Утром я проснулась разбитой. То ли оттого, что заснуть долго с этими мыслями не могла, то ли настроилась уже остаться и понаблюдать за будущей мамочкой. Своих двоих я хоть и родила в один день, но помнила все крепко.

Глава 41

Осип заметно расстроился, когда узнал, что я не еду с ним в мастерскую. Удобно было сказаться нездоровой, так как женщины здесь болели часто, как минимум раз в месяц болели. Естественно, не крестьянки.

Велев доктору меня осмотреть, он потоптался в гостиной и уехал с Фирсом, пообещав отправить его обратно в усадьбу.

Мне представилась прекрасная возможность застрять в общей комнате, чтобы понаблюдать за объектами в их естественной, так скажем, среде.

Как только все разошлись после завтрака, я уселась в кресло, положила на лоб платок, на колени положила раскрытую книгу и притворилась дремлющей.

Из-под моего платка я могла подсматривать. И когда в гостиную вышел наш Владимир, ставший уже частью этой болезной семьи, проследила, как он подошел к шкафу с книгами, выбрал одну и присел на диван.

Через несколько минут появился Петр. Посмотрел на меня и доктора. Доктор приложил палец к губам, давая понять, что я сплю и будить меня не стоит. Петр прошел к буфету, открыл и, не обнаружив там графина с наливкой, которую вчера прикончил, тяжело вздохнул и уселся в кресло.

Еще через несколько минут нарисовалась Клара, осмотрелась и присела на ручку кресла рядом с мужем.

— Попроси найти Нюру. Пусть принесет наливки, - на французском попросил Петр, и та с радостью ушла в крыло, шепотом подзывая Марью.

Нюра прибежала минут через пять и сначала заговорила громко, но когда все зашикали на нее, перешла на шепот:

— Вы звали, барин? Может, самовар поставить?

— Наливки принеси, - коротко приказал Петр.

Нюра нехотя направилась в наш коридор, потом стукнула дверь.

Принесенную наливку мужу наливала Клара. Наливала щедро, не думая, что еще нет и десяти часов. Потом, когда он выпил, добавляла в его рюмашку, шепча что-то и подбадривая.

Я чуть не заснула вправду, но очнулась от шепота.

— Доктор, вы уедете в Троицк? – на французском спрашивала Клара.

— Сначала в Троицк, а потом в Петербург. У меня там практика, свой кабинет. Ну, вы знаете, Клара.

— Я не могу уговорить Петра вернуться туда. Мы должны продать землю. И только потом… Мне уже нашли там прехорошенькую квартиру.

— Всему свое время, всему свое время… - я услышала в голосе Владимира раздражение.

— Так вы сможете передать письмо? Я щедро заплачу вам, Владимир, - не унималась моя невестка.

— Хорошо, передам. Думаю, завтра вечером я уеду, чтобы попасть на утренний поезд из Троицка.

— О! Я буду вам благодарна! – Клара даже забылась и перестала шептать.

И я решила, что время «проснуться».

— Вы спрашиваете доктора о Петербурге? У вас там семья? Отчего же они не приехали на ваше венчание? – спросила я, выпрямляя спину и потягиваясь. – Страшно болела голова, а сейчас вздремнула, и будто просветлело в голове.

— Нет, мои сьемия в Пари-иж! – ответила Клара и захлопала в ладоши, заметив вернувшуюся с самоваром Нюру.

Вышел на голоса уже достаточно захмелевший Петр, и мы сели пить чай. Молодой барин чередовал чай с наливкой и к одиннадцати часам увел Клару отдохнуть. Ушла она с превеликой неохотой.

А вот доктор выдохнул.

— Так чего она напилась? Хотела скинуть? – тихо спросила я.

— Это трава. На нее недавно пошла мода, но она безопасна. Шарлатаны на ней хорошо наживаются. Но есть огромный плюс: она вызывает сильную тошноту. И женщины идут к доктору. И мы сразу видим, что было принято и зачем. Тут не проведешь уже. Некоторые специально про эту траву слух пускают. Хоть не смертельно.