Крепостная (СИ) - Брай Марьяна

— Умно, умно, - покачала я головой, представляя, что тем самым врачи спасают этих дурочек, вынуждают обратиться к доктору.

— Да. Не понимаю, зачем это сделала ваша Клара. Замужняя жена, первый ребенок, супруг так ее любит, - Владимир недоуменно покачал головой.

— Нам остается это узнать или только догадываться, Владимир. Вы нам очень помогли, оказавшись здесь в самое нужное время! Осип Германыч здоров, только вот сердце иногда пошаливает. Я хотела вас попросить поговорить с ним. Чтобы меньше переживал. Он ведь молчит, не жалуется никогда, все в себе держит. А это, я знаю, вредно очень для сердца.

— Согласен, не полезно. Поговорю с ним. А еще надо с Петром побеседовать. Я его знаю по Петербургу. Он мне помог открыть кабинет. Ведь даже там, будучи студентом, он не позволял себе столько… - Владимир указал на опустевший штоф.

— Вам, мужчинам, это виднее. Но это он в последние дни, только с вашим вот приездом и потянулся к наливке. Думаю, переживает из-за Клары, - я «наматывала» всю полученную информацию туда, куда надо. Но все равно логики в происходящем вообще не видела.

Мужчины в нашем доме молча переживают, скрывают свои беды. Так, глядишь, и вовсе без хозяев останемся. Три бабы и Фирс. Вот тогда «веселье» и начнется. Нас крестьяне из деревни и дворовые вилами в первый же день заколют.

На следующий день я поехала в мастерскую без Осипа. Доктор оставил хозяина в доме до своего отъезда, чтобы и его проверить, прослушать да советов дать.

А мне было даже веселее ехать туда одной. Не стесняясь рассматривать людей, спешащих по делам, краснощеких парнишек, снующих по площади или вываливающих из изб с исходящими паром подносами с пирожками или калачами. Жизнь здесь кипеть начинала очень рано.

Николашка встретил меня одной готовой крышкой для шкатулки. Выпуклой, ровной и гладкой.

— Саму шкатулку я тебе какого хошь размера сварганю. Гляди, если пойдет, сначала ишшо одну сточу, - он подал мне изделие еще до того, как я разделась.

— Точи! Самый раз, Николай! – довольно ойкнув, ответила я и представила, что на этой небольшой крышке можно попробовать сделать выпуклые, словно камешки, бутончики цветов. Для этого можно набрать крупных опилок и вперемешку с краской они добавят объема.

— Интересная жысь пошла с тобой, Надя. А то эти колгушки да вазы уже вот где стоят, - он приложил ребро ладони к горлу, и я засмеялась. Уж больно серьезное у него было лицо.

До позднего вечера я просидела, доделывая первый поднос, подправляя лепестки, добавляя мазки. Раскрасила первую крышку шкатулки и принялась пробовать свою задумку с бутонами на привычных уже деревянных обрезках.

На следующий день Петр с раннего утра уехал из дома. Выяснилось, что он ищет покупателей на землю. И цену ставит совершенно смешную, по словам Осипа.

Доктор помог в одном: донес до моего возрастного мужа, что переживания и их замалчивание его сгубят. И самой действенной причиной, чтобы отпустить эти его душевные метания, оказались крестьяне, люди, живущие сейчас в его усадьбе. Владимир, будучи хорошим знакомым Петра, оказался совершенно замечательным человеком. И нашел в нашем Осипе тоненькое место, что-то очень важное, чего тот в себе даже не видел. И сумел надавить на это место.

— Он мне знаешь чего сказал, Надя, доктор-то наш? Он сказал, что Пётр не беден, не раздет, и не голоден. Проблемы его закалят. Да и место сможет себе найти, если и не самое высокое, но сможет. А вот народ, что на меня надеется… народ сам ничегошеньки не сможет, коли я себя нервами своими сгублю, - сообщил мне муж, когда мы поздним вечером ехали из мастерской.

— Правильно сказал, Осип Германыч. В самую точку. А мастерскую мы с вами поднимем! Если не до Петербурга узнают о ней, то всю Оренбургскую губернию я вам обещаю! – уверенно сказала я.

— Ух ты! Удивительная ты, Надежда. Словно не молодая девчонка, а сто лет прожила, опыт имеешь. А уверенности столько, что зависть берет, - сложив губы дугой, Осип поднял брови и сказал обо мне то, что я старалась скрыть.

Глава 42

Первые покупатели на землю появились в середине апреля. Когда новость о том, что Митрошин продает землю почти даром, облетела город, Петр дома стал появляться совсем редко.

Новые законы о земле не делали ее дороже, а вот проблемнее – да. Единственное, на что приходилось надеяться хозяевам, так это на то, что ближайшие лет десять – пятнадцать можно выжать из нее достаточно, коли правильно с крестьянами себя повести.

Получалось, что землю крестьянам продавали в рассрочку. Кто не мог купить, тот пользовал, а работать продолжал на барина, потому что жить на что-то надо. А раз больше барину не принадлежишь, то и заботы все теперь только на тебе.

Петра в деревни мужики не пускали. Сказали, что беседу держать будут только с Осипом. Петр перестал туда ездить и решил сдать все, как он выразился, «с потрохами».

Одно только вызывало недоумение: начинают договор, и через пару – тройку дней покупатель отказывается, будто передумывает, находит причины, чтобы не встречаться. Петр договаривается со следующим… и то же самое.

Вечерами напивается, ночами встает и просит ужин. А то и вовсе не спит до утра, ведя разговоры сам с собой о планах, хохочет, обещает Кларе, что заживет она с ним как царица.

Эти его пьяные бредни я слушала несколько ночей. И ни разу его жена не пришла и не позвала его в постель. Она ведь было переехала в его комнату до приезда доктора и случая с ее отравлением. А потом как будто что-то между ними произошло, и она вернулась в гостевую.

Я не слышала, чтобы они в гостиной беседовали о чем-то. И не верила, что молчат один на один. Мягкотелость Петра полностью отвела от него все мои подозрения. Выходило, что Клара сама все это задумывала, находила лихих людей. Только не понятно, с чьих запасов платила им?

Я молилась, наверное, пуще самого Петра, чтобы земля скорее продалась, и они оставили нас в покое, съехали и пропали в этом огромном городе. Даже стыдно было признаться в таких мыслях и себе, и Осипу.

Мы с раннего утра до позднего вечера проводили время в мастерской. Подносы я теперь могла расписывать хоть с закрытыми глазами. Николай сделал сразу десять штук, опираясь только на свою «чуйку да глаз вострый».

Удобно было раскрашивать сразу несколько. Потому что уходило дней семь-восемь на все слои. Как только заканчивала очередной слой, ставила на просушку и брала в руки шкатулки. Была у меня мысль на них не только цветы рисовать, но и сцены из жизни городской, пейзажи, но понимала, что не потяну подобного.

Осип, как мы и договорились, коли начинал переживать, вслух говорил о своих думках. И мы их обсуждали. Николаша стал будто членом семьи, который полностью владел темой. А потом я начала замечать, что слов от нас понахватался и теперь их везде пихнуть к делу и без дела пытается.

Смешной и добрый парень старался изо всех сил, чтобы нам угодить. И очень расстраивался, когда мы не приезжали. Такое хоть и редко, но случалось.

Очередной раз спину пересекло у Осипа к концу апреля. Что-то поднял сам резко, ойкнул и замер.

— Как статУя барин там встал и ни разогнуться, ни согнуться не может, - забежал в мастерскую Николай.

— Фирса кличь. Сама я его не усажу. Домой надо ехать. Лучше не в карете, а в санях. Чтобы лег, - я оставила роспись, прикрыла шкатулку крышкой и, наскоро одевшись, выбежала во двор мастерской.

— Дык тады не надо Фирса. Я чичас Степанову лошадку с санями запрошу. Коли не дась, то и сам останетси без ремонту, - Николаша выбежал за мной и ринулся к воротам.

— Надя, я даже дыхнуть не могу, то ли щекотно, то ли больно. Как обычно, в общем, - Осип стоял в позе метателя ядра, без пальто, без шапки и часто дышал.

Я вынесла из дома его пальто с меховым воротником и накинула сверху. Осип застонал.

— Терпи, казак. Сейчас если Николай обещанное исполнит, погрузим тебя в сани, а дома Фирс из них поможет.