Рубиновый рассвет. Том I (СИ) - Неволин Евгений

Джереми — его гладкое, как полированный камень лицо оставалось невозмутимым. Голос звучал сухо:— Он адаптировался. Клетка больше не эффективна.

Он постучал костяшками пальцев по прутьям — Свет взвыл протестующей сиреной, но Гилен даже не дрогнул.

Сайлос, не отрываясь от блокнота, произнес:— Нужен новый протокол. Круглосуточный дозор. И... — его взгляд скользнул по Гилену, — пересмотр методов сдерживания.

Бернан скрестил руки, его латы блеснули — под сталью мерцали защитные руны:— Я останусь первым. Мои чары не обмануть.

Джереми достал хрустальный шар с дымящейся фиолетовой жидкостью:— А я усилю круг. Пусть попробует не сжечь себя теперь.

Он вылил содержимое на пол — руны вспыхнули багровым адским светом, боль в каждой клетке усилилась втрое.

Гилен сжал зубы до хруста, но не издал ни звука. Только тонкая струйка крови вытекла из уголка рта.

Сайлос закрыл блокнот с решительным щелчком:— Я вернусь с новыми инструментами.

Его взгляд скользнул по Гилену в последний раз — в этих холодных глазах не было страха, только безжалостный ледяной расчет охотника, оценивающего добычу.

Глава 12

Гилен сидит в самом сердце нового рунного круга, скрестив ноги, будто монах в медитации. Его Алый Взгляд — два уголька, тлеющих в полумраке, — медленно скользит по свежим символам, выжженным в камне. Каждая черта, каждый завиток, оставленный Джереми, вспыхивает в его сознании, как строка кода на мерцающем экране.

Ошибки. Они проступают перед его внутренним зрением, как артефакты на потрескавшейся голограмме. Здесь — нарушен ритм, последовательность активации спутана, словно музыкант, играющий не в такт. Там — лишний символ, ядовитый шип, вплетенный в узор, создающий брешь в защите. А вот это — бессмысленный повтор, детская каракуля, будто ученик, не понимая сути, механически копировал заклинание.

Пальцы Гилена едва заметно шевелятся, кончики их чертят в воздухе невидимые поправки. Он уже видит, как перепишет эти руны, если захочет. Как стер бы их одним движением, оставив лишь пепел на ветру.

Джереми стоит рядом ним, его бледное лицо искажено тенью от магических огней, пляшущих по стенам. Лысина блестит, как мокрый камень под луной, а глаза — два узких лезвия — впиваются в Гилена с холодной одержимостью.

— Ты понимаешь, что теперь перед тобой?

Голос его шипит, как раскаленный металл, опущенный в воду.

— Это не просто подавление. Это подчинение.

Пауза. Тишина сгущается, как смола.

— Скоро ты захочешь рассказать нам всё.

Его пальцы дрожат — слишком много сил вложено в этот круг. Слишком много надежд.

Бернан хрипло смеется где-то в темноте. Его латы скрипят, как кости старого зверя, а дыхание тяжелое, словно он только что поднялся по лестнице.

— Не обманывай себя, Джереми.

Глаза его, маленькие и острые, как гвозди, сверкают в полутьме.

— Реми тоже думал, что контролирует ситуацию.

Его массивный топор лежит на столе, лезвие тускло отсвечивает в свете рун. Но он не берет его. Пока. Гилен медленно поднимает голову. Усмешка, тонкая, как лезвие бритвы, скользит по его губам.

— Даже если бы вы не ошиблись... вряд ли это сработало бы.

Он тычет пальцем в воздух, обводя невидимые для других изъяны.

— Вот здесь — лишний цикл. Здесь — незакрытая скобка.

Пауза. Его взгляд останавливается на одном особенно нелепом символе.

— А это...

Он фыркает, будто увидел шутку, слишком глупую, чтобы над ней смеяться.

— ...просто смешно.

Джереми морщится. Лицо его дергается, как будто под кожей шевелятся черви, но пальцы продолжают водить по воздуху, активируя круг.

— Ты заговорил. Значит, уже боишься.

Но Гилен видит — его уверенность трещит, как лед под тяжестью шагов. Он знает, что круг неидеален.

Бернан тяжело дышит, его пальцы сжимаются в кулаки.

— Не слушай его. Запусти уже.

Где-то за дверью — шаги. Тяжелые, мерные.

Джереми заканчивает последнюю руну. Его пальцы, обычно такие точные, сейчас дрожат — будто старик, выводящий дрожащим пером последние строки завещания. Чернила магии вязкие, густые, как кровь, и каждый символ дается с усилием, будто вырывается из самой глубины его существа.

И вот — круг завершен.

Алый свет вспыхивает, как пролитое вино на черном бархате. Символы оживают, закручиваются в спираль, сжимаясь вокруг Гилена, словно змеи, обвивающие жертву перед удушением.

— "Подавление Воли — Кольцо Расколотого Сознания! Активирую!"

Голос Джереми звенит, как натянутая струна, готовящаяся лопнуть.

Заклинание ударяет.

И... Ничего. Тишина, будто густой кисель, сдавила виски инквизитора. И только легкий треск магического напряжения, рассеивающегося в воздухе, будто искры от погасшего костра.

Гилен стоит посреди круга, неподвижный, как статуя. Его рубиновые глаза за темными стеклами холодно наблюдают за Джереми, будто ученый, рассматривающий под микроскопом тщетные попытки муравья сдвинуть камень.

Давление заклинания должно было раздавить разум, превратить его в покорного раба, в пустую оболочку, готовую шептать любые тайны.

Но воля Вечного — это океан, бездонный и безграничный. А их магия — жалкий ручеек, бессмысленно бьющийся о скалы. Он даже не напрягся.

Джереми застыл. Его лицо, обычно такое надменное, искажается от недоумения, словно он только что увидел, как законы физики перестали работать.

— Это... невозможно.

Голос его звучит хрупко, как тонкий лед под ногой.

— Круг идеален!

Он тычется пальцами в символы, проверяет их с лихорадочной поспешностью, словно отчаянно надеясь найти ошибку — хоть что-то, что объяснит этот провал.

Но ошибок нет. По крайней мере, в его понимании. Бернан хрипло смеется, скрестив массивные руки на груди. Его латы скрипят, будто смеются вместе с ним.

— Или ты облажался, или он тебя переиграл. Что вероятнее?

Джереми резко оборачивается. Его глаза горят яростью, но в них уже нет прежней уверенности — только страх, пробивающийся сквозь гнев, как лезвие сквозь ткань.

— Я не ошибаюсь!

Но его голос дрожит. Впервые за долгие годы он не уверен в своей магии. Гилен наблюдает за этим с ледяным спокойствием.

— Ты не ошибся.

Пауза, словно набат, снова ударяет в виски опытного инквизитора.

— Ты просто бессилен.

Тишина в комнате сгущается, становится тяжелой, как свинцовый туман. Бернан напряженно сжимает челюсть. Его пальцы медленно, почти незаметно, скользят к рукояти топора.

— Значит, Сайлос был прав.

Глаза его сужаются, в них мелькает осознание — и опасение.

— Ты не демон.

Топор приподнимается на дюйм от стола.

— Ты что-то другое.

И в этот момент дверь скрипит. Где-то в коридоре — шаги. Тяжелые. Знакомые. Тяжелая дубовая дверь отворяется беззвучно, будто кто-то приглушил сам звук. В проеме, окутанный дымкой тусклого света из коридора, возникает Сайлос де Сильва. Его появление - как внезапное падение температуры в комнате.

Холодные серо-голубые глаза, похожие на льдины в горном озере, методично осматривают сцену: новый рунный круг, еще дымящийся от магии, Джереми с его побелевшими от напряжения пальцами и лицом, искаженным не столько злостью, сколько животным страхом непонимания.

— Прекратите это, — его голос ровный, отточенный годами командования, но в глубине — стальная жила, готовая прорезать любые возражения.

Он делает шаг вперед. Черный кожаный плащ, потертый на сгибах, шуршит по каменному полу, задевая осколки склянок — остатки предыдущих неудачных экспериментов. Они звенят, будто оплакивая тщетность усилий.

— Это не демон. Возможно, даже не просто тварь Тьмы.

Сайлос подходит к массивному дубовому столу, медленно снимает перчатку. Его пальцы — длинные, с тонкими шрамами от давних порезов — ложатся на потрепанный кожаный переплет фолианта, который он с глухим стуком опускает перед собой.

"Трактат о Падшем: Забытые культы и осколки божеств"