Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Отведайте копченых сыров, — с благодарностью подхватила я. Марья, умница, подала новый деликатес к чаю: с клубникой и каплей меда получилось очень вкусно. — Без ложной скромности: они вышли изумительные, хотя, конечно, это больше заслуга Софьи. Из плохого продукта не сделать хорошего, как ни старайся.

— Ты все же скромничаешь, и совершенно зря. Это испортить хорошее легче легкого…

Мне пришлось напомнить себе, что не стоит видеть в каждой фразе намек. Сейчас мы о продуктах. Исключительно о продуктах.

— Но улучшить и без того отличную вещь — настоящее искусство, и тебе это удалось, — продолжала свекровь. — Думаю, Соня тоже будет в восторге.

Я кивнула, старательно отгоняя мысль, что золовка теперь возможно и не захочет иметь со мной дел. Или пересмотреть условия. Но, видимо, я не сумела совладать с лицом. Свекровь коснулась моей руки.

— Настя, я не стала тебе говорить — думала, это и так очевидно, но, похоже, нужно все-таки сказать. Соне неинтересны чужие семейные дела. Ей нравится иметь собственный доход и не зависеть от благосклонности мужа. Поэтому можешь не волноваться: ваши с ней договоренности останутся в силе. Как и наши с тобой. Я обещала прислать мясо по осени, и я его пришлю. Так что готовь дрова для коптильни.

— Непременно. И банки для тушенки.

— Тушенки? — переспросила свекровь.

— Неужели я не хвасталась вам мясом в банках? И рыбными консервами?

В самом деле, не хвасталась. Надо исправить упущение.

— Останьтесь на обед, я велю подать с молодой картошкой, и мясо, приготовленное таким образом, тоже очень хорошо.

Разговор снова перетек на хозяйство, мы прогулялись по огороду, и я совсем успокоилась. Свекровь пообедала со мной, но задержаться на пару дней отказалась, а я не стала настаивать: в ее имении сейчас дел наверняка не меньше, чем в моем.

Когда подали коляску, княгиня спустилась с крыльца, но вместо того, чтобы сразу направиться к экипажу, потянула к себе ветку отцветшей сирени. Я вспомнила, как срезала букет в надежде, что он достоит до возвращения мужа, и прикусила губу. Рана была еще слишком свежа. Ничего. Справлюсь.

— Я собираюсь в город к нотарию, — сказала вдруг свекровь.

— Вам нездоровится? — встревожилась я.

Она рассмеялась.

— Я чувствую себя лучше, чем в молодости. Но человек предполагает, а господь располагает, поэтому о завещании следует заботиться, особенно когда есть что завещать, чтобы безутешные родственники не вцепились друг другу в глотки.

Она выпустила ветку, повернулась ко мне.

— Мой сын унаследовал от отца немало и преумножил наследство. Дочерям я оставлю капитал — они все твердо стоят на ногах и сумеют достойно распорядиться им. А Сиреневое я хочу оставить тебе.

Глава 37

Я ошарашенно хватанула ртом воздух.

— Матушка, я… Не сочтите меня неблагодарной, но это слишком щедрый дар. Ваши дочери…

— Они получат капитал, я же сказала, и распорядятся им с пользой, все четыре. А Сиреневое слишком мало для того, чтобы его делить. И я хочу оставить его тебе не как невестке, а как женщине, которая сумеет сберечь то, что мне дорого, когда меня не станет.

Она помолчала.

— Последние несколько лет я только ждала смерти, устав от болезни. Не знаю, как ты сотворила это чудо, но сейчас я снова радуюсь каждому дню и хочу жить еще долго…

— И будете жить долго, — заверила я ее.

Сколько ей? Сейчас, когда недомогание отступило, княгиня выглядела моложе, чем при нашей первой встрече. Лет шестьдесят, не больше, жить еще да жить.

— Твои бы слова да богу в уши, милая, хотя мне и так грех жаловаться на судьбу. Как бы то ни было, имение — небольшая благодарность за все, что ты сделала.

— Я… не знаю, что сказать.

Я действительно была ей благодарна, тронута до глубины души. И в то же время это наследство — пусть пока только обещанное — пугало меня. Не ответственностью и не новыми заботами; мне и так хватало и того, и другого. Но ценностью, неизмеримой никакими деньгами.

— Вот и не говори ничего. — Она улыбнулась. — Надеюсь, господь в самом деле пошлет мне еще много лет, и я проживу их с радостью, наблюдая, как растет еще один мой внук… или внучка. И как ты превращаешь Ольховку в настоящий райский сад.

Я помогла ей взобраться в коляску и долго смотрела вслед. На душе было тепло и тревожно одновременно.

Через пару дней явилась еще одна неприятность, словно мало их свалилось на мою голову. Эта приехала в почтовой карете на казенных лошадях. Двое мужчин выглядели живой иллюстрацией «Толстого и тонкого»: дородный, важный с красным лицом гипертоника и характерными сизыми прожилками на носу и семенящий за ним человечек с серой незапоминающейся внешностью и папкой бумаг наперевес.

Толстый представился статским советником, чиновником особых поручений по взысканию недоимок губернской казенной палаты, тонкий оказался его письмоводителем.

Настроение у меня последние недели было отвратительным, и визит налогового инспектора, очевидно, улучшить его не мог. Даже если бы упомянутый инспектор и вел себя прилично, а не смерил меня сальным взглядом, задержавшимся на шароварах, торчащих из-под укороченной рабочей юбки, а потом приклеившимся к груди вместо лица. Даже если бы он обратился ко мне как положено, а не «госпожа Северская».

— Простите, я не принимаю у себя самозванцев, — холодно улыбнулась я, выслушав его. — Господин статский советник наверняка знает, как обращаться к княгине. Боюсь, я вынуждена позвать людей, чтобы выпроводить вас, и написать в канцелярию губернатора о том, что некие подозрительные личности пользуются именами и чинами его сотрудников.

— Ваша светлость! — Он произнес это таким тоном, что титул превратился в издевательство, но тон к делу не пришьешь. — Губернатору еще меньше понравится известие, что кто-то осмелился напасть на чиновника восьмого класса. Вот предписание вице-губернатора, подтверждающее мое имя и полномочия.

Он помахал бумагой перед моим лицом.

— Будьте любезны. — Я протянула руку.

Если отдернет бумагу, я кликну сторожей — к счастью, Виктор по-прежнему держал слово и их не отозвал. Но я переговорила и с охраной, и с деревенским старостой, Марьиным братом, подготовив замену на случай, если князю вдруг надоест тратить деньги на женщину, с которой он больше не желал иметь ничего общего. Сторожа не зря ели свой хлеб — вон, двое уже замаячили за деревьями, только намекни, и выставят любого.

Чиновники бывают двух видов. Одни следуют духу и букве закона и находят способ тебе помочь, не нарушая их. Вторые не заслуживают доброго слова. К какой категории принадлежал этот, было очевидно.

Все же он оказался не совсем дураком, позволил мне взяться за край бумаги и внимательно ее изучить. Куда внимательней, чем следовало бы, но недостаточно долго, чтобы взбесить гостя окончательно.

— Что ж, ваше высокоблагородие, пройдемте в дом. — Я повысила голос. — Дуня! Проводи господина статского советника в гостиную. А господина письмоводителя пусть встретят в сенях, позволят присесть и дадут напиться.

Тонкий все же пока ничем меня не обидел, так что не стоило унижать его просто так, заставляя стоять на улице, но и пускать в дом еще одного незваного гостя я тоже не собиралась.

В гостиной я указала чиновнику на стул, сама устроилась в кресле рядом со столиком.

— Итак, чем обязана?

— Как вам, верно, известно, для нужд государственных пороховых заводов требуется селитра, — начал он назидательным тоном. — А для ее производства необходим навоз. И небрежное отношение к кизячному сбору свидетельствует о небрежном отношении к судьбам нашего отечества.

— Кто бы мог подумать, что судьбу отечества решают нечистоты, — не удержалась я.

— Ваши слова слишком легкомысленны, ваша светлость. Или вас вовсе не заботит безопасность страны?

— Безопасность страны заботит меня в той же мере, как и любого достойного гражданина, — заверила его я. — И очень похвально, что она заботит и господина статского советника, чья непосредственная задача — взыскивать недоимки. Так все же чему я обязана вашим визитом?