Резкий поворот (СИ) - Мясоедов Владимир Михайлович

— Ох, милые мои, ох, сладкие мои… — Тянет она неслышное слово, не раскрывая губ говорит, настраивает сама себя и собственное восприятие на грядущую задачу. — Как вы будете петь в моих объятиях… Только станьте моими, обязательно станьте!

Противник не особо готов к ее появлению, они все потрясающе беспечны, особенно в плане того, что практически не имеют на себе активных артефактов защитного типа достойных их могущества. Но она не спешит их недооценивать, она ощущает внимательное и коварное сканирование среднего из тройки — этот магистр явно изощрен в ясновидческом восприятии, но и она не раз работала против ясновидцев. Возможно, не таких сильных, но однозначно весьма опытных — в среде демонических миров любителей прознавать истину всегда было даже чрезмерно много, так что любой достойный зваться истинным старшим над клинками, а не просто погонщиком плети и хлыста, поневоле заботился о том, чтобы против подобных прознаний работать. Иначе и не доживал до своей силы, а дожив, не жил еще сколь-либо долго. Она должна справиться, должна, иначе не может быть.

Иное дело, что даже внезапная атака не даст ей гарантии успеха — она может попытаться их убить и, если сумеет первым ударом выбить сильнейшего повелителя бурь и гроз, то справится. Абсурдно сильный, он тоже был скороспелкой и тоже неопытным — внезапная атака от нее имеет шансы его уничтожить, пусть и куда меньше, чем уцелеть самой. Но ей нужно не просто убить, а после сожрать потроха, нет. Ей нужно убить их незаметно, не привлекая внимание людских магов, а в идеале еще и взяв всю тройку живьем, чтобы получить из их душ и плоти максимум возможного. В обычных условиях — задача нереальная, она и браться бы не стала, но сейчас у нее есть в руках козырь, каким можно сыграть эту пьесу. Пусть этот козырь и совсем не к этим картам, пусть ей придется несколько натянуть поводки своих клятв, пусть и придется, случись что, держать ответ перед Владыкой за потраченный впустую дар его.

Нет, не придется! Если она сумеет взять эту тройку, если успеет усвоить взятое, то с принцем Генрихом она справится и сама, без помощи переданного в ее полную власть и привязанного к сути ее дара! Несколько секунд высшая суккуба тратит на нерешительность, а после изгоняет ее из себя принудительным погружением в боевой экстаз. В руках появляется вытащенная из сокрытого в собственной плоти пространственного хранилища шкатулка, а следом шкатулка раскрывается, обнажая идеально гладкую и довольно крупную, с голубиное яйцо ярко-синюю, словно небеса полуденные, жемчужину. От нее доносятся одновременно волны демонической скверны и терпкие, омерзительно-жгущие ароматы божественной благодати.

Настоящая реликвия великого храма, должным образом оскверненная, обработанная и тщательно подогнанная под единственную цель — слишком самоуверенного принца, прозванного архимагистром только в угоду его матери, лестью возвышенный и ею же обманут. Именно ей была вручена часть принца взять, а после доставить пред глаза явившегося Владыки. Принца, в чьих жилах текла кровь одной из правительниц сего тварного мира, самой, наверное, опасной и достойной своего положения, пусть и не самой сильной личным могуществом. Той, кто и так уже жила через силу, той, кому могло хватить и единственного толчка правильно подобранным проклятием, пришедшим через неосмотрительно оставленного отпрыска.

Да, это подойдет, должно подойти! Оно ведь должно было продавить защиту принца Генриха, не пренебрегающего свитой и артефактами, продавит и эту тройку тоже! Реликвия даже не разрядится, нет, там хватит силы и на большее, ее изначально заполняли с запасом, не говоря уж о том, что созданная из сердцевины оскверненного алтаря Иштар реликвия и сама силы восполняет, только медленно. А уж частичное ослабление от потери настройки на принца Генриха… это она легко компенсирует мощью собственной, скакнувшей в столь глубокие бездны, что она не могла удержаться. Любые кары, любые казни, любое наказание за своеволие или даже прямое предательство — подобный приз стоил подобного и еще большего, от такого шанса не отказываются, сколь бы ни был он ничтожным, сколь бы мучительным не оказался провал.

И она бы не назвала этот шанс ничтожным!

Сброшены на пол платье и прочая ткань, ей не нужна подобная подпорка, главное ее оружие сейчас она сама, да дар Владыки, следом сползает, неспешно стекает, будто вода с обнаженного тела, наложенная и так долго удерживаемая иллюзия. Она месяцами не снимала ее, подновляла и все сильнее укрепляла, опасалась мистера Хиллза, опасалась раскрытия и тревожного набата церковных колоколов над Канберрой. Поздно, теперь пути назад уже нет. Истинный облик высокой, фигуристой, маняще-изящной и обманчиво-мягкой демоницы с фиолетово-алой кожей стал бы пиком наслаждения для любого, кто ее бы увидел сейчас, но свидетелей нет. Только пустой чердак, пыль да паутина под балками, только пара пауков, заранее ею уничтоженных, просто на всякий случай — знавала она парочку стервецов из свиты Повелителя Мух, они и не таких гадов в качестве глаз собственных использовали.

Облик демоницы размывается, стает полупрозрачным, а после пропадает вовсе, словно и нет ее здесь, аура исчезает из большей части стандартных и немалой части нестандартных спектров восприятия и того быстрее. Миг, и уже нет никого на старом и пыльном чердаке, еще миг, и теперь здесь взаправду никого нет. Она не спешит, кружит вокруг занятого высшими магами дома неспешной спиралью, ища ловушку, дополнительную защиту, хитрый план и коварный замысел. Ища и с радостным удивлением, испытывая непомерное наслаждение, осознает, что никакой хитрости нет, вообще ничего нет, только то, что она видит.

«Совершенно непуганные зверушки, непростительно беспечные». — Тянется в ее мыслях, пока она неспешно вскрывает имеющуюся на доме защиту и попадает внутрь. — « Как же можно так себя не беречь-то? Дикие, совсем дикие смертные, не многим лучше тех дикарей, каких я брала первые месяцы на континенте».

Она не думает о том, как будет сражаться, не собирается сражаться, она сама себя убеждает и накладывает поверх мыслей внушение о том, что вообще не планирует никаких ударов, нет, только смотрит, желает только хорошего, только наилучшего. Любой видящий, интуит, оракул или провидец легко распознает угрозу самому себе, чем ближе та угроза, тем легче распознает. Сравнительно легко заблокировать дальнее видение будущего или глубокое прознание прошлого, но этот последний предел шепота, момент, когда кинжал уже занесен над беззащитной спиной — это скрыть сложнее, особенно если у жертвы столь много свободной силы, столь ярко пылает очаг его дара. Сложно, очень сложно, но она умеет, она справляется до поры, понемногу подбираясь все ближе и ближе к цели.

Вот она внутри, уже внутри и начинает неслышно петь, давая звук столь тихий, что он просто неслышен даже чуткому уху многоликой, что от изначальной своей природы, похоже, была близка волкам-перевертышам. Эта мелодия еще только начинается, еще будет ей время и место, а она, погруженная в транс, лишь созерцает, лишь наблюдает. Сейчас она не может и не станет атаковать, буквально не может — собственная магия суккубы покорила ее разум, на уровне необоримых инстинктов запрещая даже помыслить о причинении не то что зла, а просто неудобств в адрес наблюдаемых. Настолько глубокая перестройка личности самой себе вполне поможет обмануть не только допрос у менталиста или клятву на контрактном свитке, но и предчувствие оракула. Демоница неслышно поет, а еще внимательно слушает, слушает и не приминает никакого участия в судьбах окружающих, просто выпадая из тех судеб, становясь для них параллельной чертой, что не пересекается с основой.

И могучий видящий лишь чуть передернул плечами, задумчиво почесывая под глазом, проводя взглядом по своему убежищу и прислушиваясь к сканирующим чарам.

Так ничего и не найдя.

— Дык, значится, башенка-то их, это самое, стеклянная, ажно гудит от силы! — Разбирать речь сильнейшего из тройки просто невероятно сложно, несмотря на то, что суккуба превосходно владеет русским, но, увы, им, похоже, не владеет говорящий. — Ветер, дык, который рядом с той, ух, хреновиной, веет, он туды и подлететь-то страшится! Словно, дык, обожжет его, это самое, света поле. Аки зверь у порога, токмо, на цепи покамест.