Былые - Кэтлинг Брайан

— Этим, глупый.

Глава двадцать седьмая

В оставшиеся светлые часы Измаил велел своим людям кружить по известным тропинкам. Тем, что были нарисованы на выцветшей карте в домике станции. Они кружили в поисках отметин и намеков, а потом возвращались с докладом. Нигде и ничего — лишь пара выдохшихся признаков давно отсутствующих гостей и свежие следы мимохожей безразличной дичи. Все знали, что не найдут лимбоя с первой же попытки. Это было ритуальное упражнение, разминка для глубокой вылазки завтра на заре. Измаилу выделили собственную палатку. Изначально предполагалось, что он разделит ее с Антоном и Урсом. Огромная, с двумя отдельными комнатами и наклонным входом. В ней можно было выпрямиться во весь рост и расставить вещи на выданной складной мебели. Поставили ее подчиненные Вирта. Здесь назначили их базовый лагерь, охранявшийся днем и ночью.

Измаил сидел под скатом внешней комнаты со стаканом теплого джина и сигарой. Букет табака и пахучего брезента окружал спокойствием. Он был рад, что двое других остались у поезда; хорошо иметь такое жилище для себя одного. Он рассредоточил глаз, позволив матерчатой комнате разгладиться в плоскую картину. Это случалось часто, когда он расслаблялся. Впервые началось в доме Небсуила после операции. Во время выздоровления он многими часами перебирал коллекцию странных книг старого волшебника. Немало наслаждался репродукциями картин. Шедевров, разжигавших воображение и нужду. Они входили в глаз и мозг плоско и чисто, как и надо проецироваться всему остальному миру. Он не сомневался, что все двуглазые люди от разделения мозга и биполярной сложности зрения выгадывают лишь путаницу.

Мысли вернулись к Шоле, к складкам и твердости ее тела. Изгибу спины и силе бедер. Ясности ума. Во все еще влажном воздухе поднимался пар, и он увидел арабески ее шрамов и пышных длинных волос, и спросил себя, почему сидит в этом пропащем лесу, а не в ее постели. Снаружи рептилии и амфибии начали звать звезды, пока изнутри деревьев выдавливались тени и всеодолевающая тьма с легкостью протянула бесконечное через личное.

Он поднял тонкий черный шарф — который ему подарила она. Который, по ее словам, Небсуил связал из ткани от собственных червей. Измаил прятал его глубоко в кармашке кожаной наплечной сумки. Подальше от цепких глаз Сирены. О ней он не вспоминал ни разу. Такое вторжение лишь раздражало. Тут он вспомнил о гостинце Небсуила и зарылся в сумку, чтобы достать кожаный кошель. Вскрыл его лезвием и вынул латунную трубку, внутри которой нашелся свиток. Вышел на самое яркое место в угасающем свете. Почерк был крохотный и убористый. Сперва Измаил принял буквы за персидские или финикийские; затем понял, что это сжатая и старая саксонская форма немецкого. Поднес бумагу поближе к лицу и прочел:

Через полог пролился первый тонкий дождь, принося в Ворр новый звук. Новый как минимум на этот сезон. Команда шла цепью. С мачете наготове. Измаил и Вирт были третьим и четвертым, единственные шагали бок о бок.

— И как ты получил рану? — спросил Вирт.

Измаил склонил голову, позволив дождю сбежать с полы водонепроницаемой шляпы.

— В конфликте, какой мне бы хотелось забыть, — солгал он, стараясь умерить интерес этого мужлана.

— Во Франции? — допытывался Вирт.

Измаил неразборчиво пробормотал.

— Не слышу. Говори внятно.

Южноафриканский акцент Вирта коробил своей уверенностью и ярил узконаправленной настойчивостью. Они аккуратно продвигались по лесу.

Внезапно вклинился порыв и вопль животной жизни. Под ногами пробежал и над головой пролетел переполох существ, осыпая листья и вороша травы. Существа бежали от чего-то пострашнее людей. Вирт остановил цепь одним словом: «К оружию».

Все заняли позиции, примкнув оружие к плечу. Все прислушались и приглядывались к деревьям, откуда сбежала живность. Ничто не шелохнулось, кроме последней потревоженной растительности, ленивой рыбой проплывшей через их напряжение и мягкий дождь. Несколько мгновений спустя, когда под шум леса снова скользнула тишина, они продолжили шаг, прорубаясь вперед и выглядывая следы.

— Как думаешь, что это было? — спросил Измаил.

— Ничего, просто звери, может, леопард, — сказал Вирт.

Эта тема была получше, чем происхождение лица, так что Измаил решил не сходить с нее. Хотел узнать больше об этом человеке.

— Ты много путешествовал по бушу, сержант Вирт?

— Провел какое-то время в Брентисхогте и еще недолго в Итури в Заире.

— Охотником?

— Иногда.

Измаил почувствовал, как из-за его расспросов растет нервозность. Возможно, подумал он, в этих местах лучше не будить любое лихо.

— Как думаешь, глубоко могли зайти лимбоя? — спросил он, соскочив с темы.

— Бог знает, куда делись эти странные ублюдки.

— Но думаешь, они держатся вместе?

Вирт отер лицо тыльной стороной косматой и потной ладони.

— А хрен знает, ты их когда-нибудь видел? Работал с ними?

— Да нет, — сказал Измаил, услышав слабость в своем голосе.

— Странные ублюдки. Нагоняли на меня страху. Знаешь, я был знаком с Маклишем, — он взглянул в лицо Измаила, проверяя, понятно ли ему имя, потом продолжил. — Я пришел, когда он набирал надсмотрщиков. Думал, попробую недолго. Ничего работенка, хорошо платили. Одна беда — день напролет торчать с этими. Как они на тебя глядели. Стоишь, а они тебя как будто не видят. Смотрят насквозь. Привыкаешь. Это еще ладно. Тут ни с того ни с сего чувствуешь на себе их взгляды, оглядываешься — а на тебя таращится целая шайка. Смотрит прямо в душу. Мурашки по коже. А некоторые даже лыбились, как гребаные обезьяны, — он помедлил, чтобы снова вытереть лицо. — Приходилось гонять их кнутом или прикладом. Вышибать из них ухмылки.

— Они опасны?

— Хрен знает, что они такое. С ними только Маклиш управлялся.

— Как у него получалось?

Какое-то время Вирт молчал, и Измаил уже решил, что тот не услышал вопроса.

— Думаю, с наркотиками, — вдруг сказал Вирт, словно репетируя слова. — Зачастую Маклиш работал сообща с доктором Хоффманом. Два сапога пара, все секретничали между собой. Я забросил работу после их охоты на чудовище.