Тьма. Том 5 (СИ) - Сухов Лео

На балке я представлял собой идеальную мишень. И мне это очень не нравилось. Настолько, что даже коробка с тамгой, врезавшаяся в самый чувствительный мужской орган, не помешала. От страха за свою жизнь и здоровье, я пролетел по узкой полоске над морем, будто у меня крылья выросли. И даже не подумал хоть как-то подстраховаться.

В последний момент я всё же начал терять равновесие, но успел ухватиться за поручень. А, выровнявшись, перескочил на балкон и опрометью рванул в номер с криком: «Ложись!». Вдруг та русская парочка ещё на месте?

Тем более, краем глаза я успел увидеть проклинателя, который, чуть на вывалившись из выбитого окна, наводил на меня автомат.

Для дважды дырявого он двигался на удивление быстро.

Пролетев через номер, где, к счастью, всё-таки никого не было, я чуть не выбил плечом дверь. А затем, путаясь в собственных пальцах, всё же отпер замок и буквально вывалился в коридор «княжеской палубы».

После чего, не останавливаясь, рванул вперёд. Да так, что ветер в ушах засвистел.

Позади раздался мощный удар по переборке, отсекавшей хранилище от жилой палубы. Дверь, запертая автоматикой, пока держалась, но… Даже если её вынесут, я уже окажусь вне досягаемости.

Если буду очень-очень быстро бежать.

По лестнице я мчался, распугивая случайных пассажиров револьвером и зажатым в руке ярлыком опричников.

— Дорогу! Дорогу! — только и повторял я, отталкивая с пути самых нерасторопных.

На развлекательную террасу вылетел, уже тяжело дыша: дыхание сбилось. Всю дорогу я думал о том, как хорошо бы уметь планировать, перелетая с террасы на террасу. Однако это были несбыточные мечты.

Для меня.

Когда я пробежал полпути до воздушного шара, то понял, что по сравнению с некоторыми — пока ещё голимый неудачник.

Под крики столпившихся людей, откуда-то сверху прилетел носатый.

Вот ведь гад…

— Сто-о-о-о-ой! — долетел до меня его крик на русском.

Ну да, уже стою, конечно!..

К шару я выбежал взмыленный, тяжело дыша и готовясь порвать любого, кто попытается мне помешать. Хоть голыми руками, хоть пятью последними патронами в «пушке».

Авелина выполнила то, что я просил. Надутый шар, покачиваясь, висел над палубой, а вокруг толпились люди. Кто-то требовал объяснить, что происходит, а кто-то кричал, чтобы шар спустили обратно и дали им улететь. Большая часть криков вообще была на греческом, и я их не понимал.

А старичок-оператор шара, кажется, вообще готов был на что угодно, лишь бы прекратился царящий вокруг хаос.

Однако свободе его решений сильно мешала лапа Тёмы, нежно елозящая когтями по морщинистой шее.

— В сторону! Дорогу! — заорал я, врезаясь в толпу.

Меня попытались схватить: кто-то даже кинулся наперерез, и «пушок» дёрнулся, посылая в воздух пулю… А затем в толпе разглядели ярлык, и чей-то голос с сильным греческим акцентом заорал:

— Опритсник!!!

В тот же миг толпа отпрянула от меня, как от бешеного. И это позволило мне заскочить в корзину.

— Живой! — громко выдохнула Авелина.

— Ходу, ходу! — заорал я и дёрнул старичка-оператора за плечо, не дав ему сбежать, едва когти Тёмы убрались с шеи. — Как огня добавить⁈

— Ручка там, крути! — пискнул тот на прощание, всё-таки вырвавшись и удрав от нас.

Ручка на сопле нашлась легко, и Авелина выкрутила её так, что горелка дала мощный столб пламени. Шар, и так уже висевший в воздухе, дрогнул и поплыл вверх. И тут же по нему с рёвом ударило что-то огромное и огненное, расплёскивая вокруг капли, которые падали на людей внизу.

С палубы раздались крики и визг тех, кому не очень повезло, но шар остался целым. Видимо, защита Авелины приняла на себя основной удар.

Мы поднимались всё выше и выше, а потом вдруг корзину дёрнуло. Это натянулся удерживающий её канат. Приставив револьвер к натянутой верёвке, я выстрелил дважды. Волокна лопнули, и шар, наконец-то получивший свободу, понёс нас дальше в небо.

Снизу в корзину ударил тугой комок воздуха. Должно быть, это было что-то убийственное, но защита Авелины опять отразила атаку. Правда, шар всё равно резко качнуло в сторону, заставив нас с девушкой упасть на дно корзины, ещё и старательно придавив собой Тёму. Иначе у всех троих были бы неплохие шансы вывалиться в море.

— Держись! — крикнул я, прижимая к себе девушку и шипящего от ужаса кота, пока корзину мотало, как взбесившиеся качели.

— А-а-а-а-а! — кричала Авелина без какой-либо цели.

— Ш-ш-ш-ш-ш! — надрывался Тёма, вытаращив и без того круглые глаза.

Плетения били в щит, не переставая. Шар мотало, относя всё дальше и дальше от корабля в сторону Руси. Однако и защита уже дрожала от силы мощнейших ударов. Стоящий на корме корабля носатый, что-то яростно крича, обрушивал на шар всё, что было в его арсенале.

А было у него, по всей видимости, немало. Я столько и представить себе не мог.

Я и Покровская сумели подняться, вцепившись в канаты. Возможно, зря. Но очень уж хотелось встретить смерть лицом к лицу.

Мы стояли, глядя, как защита Авелининого артефакта теряет прочность и съёживается. Снизу тихо скулил Тёма, видимо, понимая, что в открытом море и ему бежать некуда.

— Я боюсь, — тихо шепнула Авелина, прижимаясь ко мне.

Я обнял её, но ничего не ответил. Только прижался щекой к макушке.

— Мы умрём… — Авелина подняла лицо, взглянув на меня. — А ты хорошо целуешься…

Ну ещё бы! За две жизни-то можно было научиться… Хотя мысли, конечно, глупые и не о том…

Надо было думать, как выжить.

А я думал о поцелуях, о прижавшейся ко мне девушке, о её губах, о том, что чувствую, как стучит её сердце…

Я даже не понял, как мы слились в новом поцелуе… Шок сыграл своё, наверное. И даже Тёма, испуганно дравший мне штаны когтями, не помешал.

А щит, закрывавший нас от верной смерти, между тем, почти пропал…

К нам рвались ракеты, снаряды, пули… Греки использовали весь арсенал, чтобы остановить маленький воздушный шарик. И даже то, что им противостоял флот и авиация Руси — их не остановило.

А потом возникло странное ощущение… Будто мы оказались в урагане теньки. А Тёма, вцепившийся мне в ногу, вдруг успокоился и зафырчал.

Оторвавшись от губ Авелины, я посмотрел вокруг теневым зрением. И не поверил тому, что вижу.

У наших с Авелиной ног раскинулось облачко, а из него тугими струями рвалась энергия. Прямо в ней, как купальщик в море, с блаженным видом сидел Тёма.

А дальше, поднимаясь вверх, энергия втягивалась в короб с яйцом.

И щит вокруг нас наливался свежей неукротимой силой, отражая и заклятия носатого, и летящие с греческих кораблей снаряды…

И даже ракету типа «воздух-воздух», выпущенную с греческого самолёта.

Это всё прямо по нам летело, кстати. При том, что внизу русский и греческий флоты чуть ли не таранили друг друга. А в воздухе хватало уже и русских истребителей, которые остервенело пытались «куснуть» своих греческих коллег, отвлекая от маленького воздушного шара.

А наш шар, между тем, вырвался из смертоносного облака, будто пересёк незримую границу. Вот ещё вокруг царит огненный ад, а вот — мы летим над морем, и никто в нас не стреляет, никто не пытается убить…

И я не сразу понял, что мы просто пересекли границу Руси. Греки остались там, в ничейных водах. Их корабли отворачивали, беря обратный курс на юг. Их самолёты возвращались на базы, а «Автократорос Леон Исаур», прорвавшись сквозь границу, уходил за горизонт.

И только парочка вертолётов с эмблемами иностранных СНО ещё кружила, но хотя бы на приличном отдалении.

Подняв рубашку, я достал коробку и приоткрыл крышку. Внутри, мерцая гранями символа, безмятежно лежал артефакт, из-за которого закрутился весь сыр-бор.

Авелина снова прижалась ко мне и тоже заглянула внутрь:

— Это оно?

— Не знаю, — честно признался я. — Но все считают, что да.

— Странно, мой родовой артефакт на него откликается, но не вступает в борьбу…

— А должен был? — удивился я.