Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— «…карантин сможем снять, если в ближайшую неделю не появится новых больных. Молюсь об этом непрестанно и прошу ваших о том же молитв, хоть нынче в просвещенных кругах и не принято уповать на господню волю…»

При этих словах мужики, не сговариваясь, осенили себя священным знамением. Так же медленно староста дочитал письмо — доктор надеялся, что принятые дворянским собранием меры будут выполнены, а там и по всей стране «наш уезд примером другим станет».

— А теперь давайте покажу, что за зелье мы в колодцы сыплем.

Глава 46

Хотя я и велела мальчишкам прятаться вместе с женщинами, один из них вертелся рядом. Я послала его за посудой, Марью за углем и воронкой, а Петра за хлоркой, велев много не брать. Сама двинулась в сторону ближайшего колодца. Мужики потянулись за мной. Когда я взялась за ворот, Иван оттеснил меня.

— Негоже вам, барыня, ручки трудить. Мы уж сами.

Когда ведро утвердилось на краю сруба, я закрыла крышку колодца. Взяла у мальчишки кружку и ложку.

— Порошок этот волшебный, бесов убивает. Но, если использовать его без ума, действительно отрава получится.

— Вот, я же говорил! — снова вылез Яшка. Мне остро захотелось накормить его чистой хлоркой, но пришлось сдержаться.

— Поэтому сперва берем совсем немного порошка, на такое ведро наперстка хватит.

Я отмерила чайную ложку хлорки, плеснула воды, размешивая до однородного раствора. Мужики поморщились от резкого запаха.

— Не понимаю, барыня, — сказал староста. — В колодце у вас вода как слеза была, любо посмотреть, ни соринки. А теперь в кружке…

— Погоди, это начало. Смотри, ждем, когда муть осядет, и вот эту прозрачную водицу сверху добавляем в ведро. Она-то бесов и убивает. Теперь надо подождать, летом полчаса, зимой — час, чтобы отрава выветрилась. Но, если ждать не хочется… — Я глянула на Марью. Та, сообразив, подставила еще одно ведро и воронку, заполненную углем. — Можно сделать вот так.

Мотя спрыгнул с моего плеча, закрутился у ведра. Едва я убрала воронку, поставил лапы на край и начал лакать. Мужики засмеялись.

— Раз кот пьет, значит, не отрава, — сказал Степан.

— Кот — животная глупая, — возразил ему Яшка.

Я молча зачерпнула из ведра чистой кружкой. Запах был уже едва уловим, но я отвыкла от хлорированной воды, и меня немного замутило. Пришлось пить медленно, маленькими глотками, но это и к лучшему, народ смог рассмотреть как следует, что это не фокус. Я показала мужикам опустевшую посуду.

— Я ношу под сердцем ребенка. Стала бы я рисковать своей и его жизнью ради черного колдовства? Позволил бы мой муж так поступить?

Ответить мужики не успели. Из-за дома на взмыленной лошади вылетел Стрельцов, а следом — Зарецкий, и я едва удержалась, чтобы не схватиться за пистолет. Мотя спрыгнул с моего плеча, сиганул едва ли не под копыта лошади Зарецкого. Та заржала, заплясала, но, к моему сожалению, не взвилась на дыбы и понести не попыталась.

— Здравствуйте, господин исправник, — улыбнулась я. — Рада вас видеть.

— Принесло, чума на его голову, — буркнул под нос Виктор.

Исправник легко слетел с коня, Зарецкий спешился с куда меньшим изяществом. Выглядел он так себе: шляпа сдвинулась на затылок, узел шейного платка свернулся на бок, сюртук запылен. Вот были ли крупные капли пота на лбу результатом слишком быстрой скачки или моей чрезмерной живости — если принять, что именно он натравил на меня толпу, — я сказать не могла.

Мужики встревоженно переглянулись: от исправника они ничего хорошего не ждали. Виктор поспешил разрядить ситуацию.

— Граф, вы весьма кстати. Мы как раз обсуждаем с людьми, как лучше уберечься от мора. Народ обеспокоен: все же и правда страшное время. Но, похоже, мы нашли общий язык.

Стрельцов задумчиво оглядел меня с пистолетами за кушаком, взволнованных крестьян, вежливо улыбнулся.

— Похоже, я вовремя.

— Очень, — я вернула ему улыбку. — Позвольте представить вам народных депутатов.

Я тут же прикусила язык, но, к счастью, иронии опять никто не понял. Мужики ошалело заморгали от такой чести, начали кланяться, пока я называла имена.

— Пойдем мы, — заюлил Яшка. — Дома, поди, заждались.

— А куда вам торопиться? Погодите немного, я велю дать вам хлор… порошка от бесов. Отдам старосте, а тот уж сам решит, по домам раздать или поставить кого у колодцев караулить.

Староста погладил бороду.

— Всем раздать, кто-нибудь да не так сделает. Знаете ведь, заставь дурака богу молиться. То сыпанет много, а то время не выждет или через уголья прогнать поленится. Я уж сам со своими решу, а может, и не понадобится от бесов, ежели то что Иван Михайлович пишет сбудется. Мы тоже всем селом молиться будем.

При упоминании коллеги доктор сделал такое лицо, словно у него заныли все зубы разом. Было видно: он уже пожалел, что приехал. Конечно, он заметил, что хозяева его подчеркнуто игнорируют, но пока не находил возможности распрощаться под благовидным предлогом.

В отличие от Яшки, который со всех ног припустил к воротам.

— Крысы первыми с корабля бегут, — негромко заметил Виктор, наблюдая за его поспешным отступлением.

Я не стала останавливать беглеца, помня, что рассказывал мне зимой муж про деревенские нравы. Кто «мир» под удар подвел, того поучить надобно, а под «научением» мужики понимают только один метод. И если парней, едва не сгоревших в людской, мне было жаль, то этого — нисколько. Если бы в толпе не нашелся пяток разумных людей, дело кончилось бы большой кровью.

Она и сейчас могла пролиться, если кто-то что-то сделает не так.

— Только вы, барыня, не погнушайтесь своей ручкой написать, как правильно поступить, — попросил староста. — Наука для нас новая, как бы и самим не перепутать чего.

— Конечно. — Я обернулась к своим. — Петр, принеси, пожалуйста, мешок хлорки. Марья, возьми у меня на столе в папке записки.

Инструкций я написала уже бесчисленное количество, в том числе и про запас — вдруг кому-то еще понадобится. Вот и пригодилось. Чем быстрее я выпровожу отсюда народ, тем лучше. Хорошо, что исправник приехал без солдат. У него-то нервы крепкие, а если кто-то из вооруженных людей занервничает и спустит курок не вовремя, недалеко до беды.

Не успела я додумать эту мысль, как невесть откуда появился Мотя. Вспрыгнул на колодезный сруб, положил перед собой маленькую, с мужскую ладонь, тетрадь в потертой кожаной обложке. Как только донес в зубах!

— Откуда ты это взял? — изумилась я.

Зарецкий переменился в лице, метнулся к лошади исправника, выхватывая из седельной кобуры пистолет. Грохнул выстрел.

Охнула Марья, присели мужики, кто-то вскрикнул. Виктор опустил дымящийся пистолет. Я заметила, как его свободная рука на миг дернулась ко мне, но он сдержался: не время было для проявления чувств. Зарецкий рухнул ничком, из-под груди медленно растекалась лужа крови. Мотя прижал уши, съежился, накрыв собой блокнот. Яшка завизжал:

— Убили! Насмерть убили! — задергал ворота.

Толпа взвыла, заорала на разные голоса. С рук Стрельцова слетел раскаленный шар, взмыл в небо, рассыпавшись оглушительным грохотом, так что громкий его голос — «Молчать!» — донесся до меня словно сквозь вату.

Эффект, кажется, вышел обратный — толпа забурлила. Кто-то рвался к ограде — спасать своих, кто-то, наоборот, пытался выбраться из первых рядов, чтобы удрать куда глаза глядят. Ржали лошади, и над всем этим безобразием несся истошный визг:

— Помогите! Убивают!

Федор Игнатьевич прикусил ус, взмахнул рукой, собираясь активировать щиты. Они удержат, теперь я в этом не сомневалась, но тогда давка, которая и без того вот-вот начнется, станет еще сильнее, передним рядам еще и током достанется.

Я взлетела на колодезный сруб, потянулась к магии. Даже посреди яркого солнечного дня столб разноцветного полярного сияния, развернувшийся надо мной, оказался слишком ярким, чтобы остаться незаметным.

А усиленный магией голос показался гласом с неба: