Хозяйка расцветающего поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

— Застыли все!

Они и в самом деле застыли — воздух наполнился потрескивающим электричеством, и каждый, кто пытался двинуться, чувствовал, как волосы встают дыбом, а одежда липнет к телу, сковывая движения. Словно невидимая сеть окутала толпу — достаточно сильная, чтобы удержать, но не настолько, чтобы причинить вред.

Холодный дождь пролился с неба, остудив и самые горячие головы, — это спохватился Виктор. Намокшие рубахи облепили тела, с бород капало, а кто-то уже поеживался от стремительно остывающей одежды. Недовольства, впрочем, никто не выказывал — не до того было.

Первым рухнул на колени многодетный Степан:

— Святая!

Вслед за ним и остальные парламентеры. А там и толпа, затихнув, уставилась на меня, как на чудо.

— Никакая я не святая, — пробурчала я, слезая с колодца. — Святую так просто не разозлить, а я сейчас очень зла.

— Не скажите, барыня, — усмехнулся в усы староста, хотя почтительности в его голосе изрядно прибавилось. — Эти людишки и святого до белого каления доведут.

Я подошла к ограде. Мановением руки распустила заклинание — передние тут же бухнулись класть земные поклоны, задние, глядя на них, тоже. Яшка хватанул ртом воздух и сполз по ограде, из-под него потекло. Я не стала корчить брезгливую гримасу: на участке и не того насмотришься.

— Расходитесь по домам, — приказала я.

Не добавляла в голос магии, но кто-то, похоже, сделал это за меня, потому что он опять прозвучал гласом с неба.

— Семьи вас ждут, дети малые. Работы полно. Встаньте и расходитесь.

Люди потянулись прочь в ошалелом молчании. Я забеспокоилась — как бы не простыли, но солнышко жарило вовсю, ни ветерка, высохнут быстро.

Во двор вбежали солдаты — взмокшие и раскрасневшиеся.

— Вас только за смертью посылать, — пробурчал Стрельцов.

Федор Игнатьевич хмыкнул.

— Ладно вам, ваше благородие, вы-то на лошадке о четырех ногах, а они на двух.

— А я? — проскулил Яшка. — Барыня, а я?

— А ты…

Я обернулась к Стрельцову:

— Господин исправник, арестуйте этого человека за подстрекательство.

— Этого — увести, в Ольховку, пока в погреб, — приказал исправник.

Яшка завизжал, но солдаты крепко держали его под руки.

— Погодите, пусть хоть напьются, — опомнилась я. — Марья, распорядись. И чтобы с собой им дали что-нибудь.

Марья исчезла — и не скажешь, что старуха.

Народные депутаты запереминались.

— Барыня, а мы…

— А вам сейчас велю налить по чарке, после такого в самый раз будет. Заберете мешок с порошком от бесов и записи и свободны. Надеюсь, успокоить и образумить своих вы сможете.

— Благодарствую, барыня. — Староста, похоже, был самым непоколебимым из всех, не зря на своей должности сидел. Остальные смотрели на меня с суеверным ужасом.

Марья, умница, приказала не только насчет воды. Появившиеся парни накрыли труп брезентом. Стрельцов веско произнес, глядя на мужиков:

— Барин ваш, обезумев, пытался выстрелить в представителя власти. Князь спас мне жизнь.

Вообще-то я отчетливо видела, что дуло пистолета поворачивалось в мою сторону, но спорить с представителем власти не стала. Хотя в любом случае действия Виктора квалифицировались бы любым судом как самозащита, суд — дело долгое и хлопотное.

— А кто теперь нашим барином будет? — полюбопытствовал староста. — Без барина нельзя.

— Если у господина Зарецкого наследники не объявятся, тот, кому императрица выморочные земли пожалует, — сказал Стрельцов.

Мужики задумчиво переглянулись, но если что-то и хотели сказать, то явно друг другу — все же мы оставались чужими.

Девчонка пришла с ведром и кружками, начала зачерпывать из ведра и сразу отдавать солдатам, те приняли воду с благодарностью. Следом появилась Дуня, поднесла мужикам по стопке со смородиновой наливкой и блюдо с ломтями черного хлеба, присыпанными крупной солью. Мужики брали тонкую стеклянную посуду осторожно, двумя пальцами, пили с поклоном, степенно закусывая хлебом. Наконец и они удалились.

Едва за ними закрылись ворота, я тяжело оперлась о руку Виктора: напряжение схлынуло, и силы кончились разом. Его ладонь тут же легла поверх моей, сжала успокаивающе, словно говоря: «Все позади, я рядом». И только сейчас я заметила, что его пальцы чуть подрагивают, — видимо, и ему стоило немалых усилий сохранять внешнее спокойствие все это время.

— Анастасия Павловна, вы необыкновенная женщина, — покачал головой Стрельцов. — Я думал, вас придется ловить из обморока, а вы едва всех остальных в обморок не вогнали.

Я нервно хихикнула:

— Пойдемте в дом, расскажете, как этот… — Говорить о покойнике плохо не полагалось, но и доброго слова с моей стороны он не заслуживал. — …за вами увязался.

— Минутку.

Он отдал приказ, и солдаты, подхватив уже притихшего Яшку в мокрых штанах, удалились.

— Мы нарушили карантин, но, надеюсь, это не повлечет за собой непоправимых последствий, — сказал исправник.

— Посуду я продезинфицирую, а вам придется как следует вымыть руки прежде, чем браться за чай, — успокоила его я. — Пойдемте в дом.

Глава 47

Мотя, о котором я благополучно успела забыть во всей этой суете, громко мяукнул. Я повернулась к нему. Кот все еще сидел, опираясь передними лапами на блокнот в кожаной обложке.

Я взяла его. Страницы сами раскрылись посредине. Неровным почерком Настенькиного отца было написано: «Но я же сам, своими глазами читал в ее записках! “Клад чудесный, сокровище, равных которому нет, достанется не любому, а тому, кто будет достойным моим наследником”. Неужели я не достоин? Неужели нет способов узнать…»

Дальше буквы размывались: что-то пролили на листы.

— Мотя, где ты добыл дневник Нас… — я так ошалела, что едва не проболталась, — моего батюшки?

Мотя неспешно подошел к телу, уселся рядом.

— Так вот почему он сорвался с катушек, — догадалась я.

— Сорвался с…? — переспросил Стрельцов.

— Сошел с ума, — подсказал Виктор. — Иначе как безумием эту одержимость нашим кладом объяснить нельзя.

На самом деле мы оба знали, что я имела в виду попытку выстрела, едва не ставшую роковой для меня. Но, кажется, об этом стоило поговорить позже, в семейном кругу.

Стрельцов приподнял бровь.

— Пожалуй, нам с вами действительно есть что обсудить за чашкой чая.

Мы расселись в гостиной. Марья подала чай, без спроса бухнув в мою чашку пару ложек меда. Виктор молча придвинул ко мне конфеты из сухофруктов и орехов. Я положила себе на блюдце побольше и с удовольствием раскусила одну. Хотя я чувствовала себя прекрасно, устав больше морально, чем физически или магически, но береженого бог бережет. Тем более сейчас, когда магическое истощение может непонятно как отразиться на ходе беременности. Малыш тихонько шевельнулся, будто давая мне понять: все хорошо, я здесь, все в порядке. Я улыбнулась то ли себе, то ли ему, хотя рассказ исправника поводов для улыбки не давал.

— Евгений Петрович прискакал, когда мне уже оседлали коня. Сказал, что крестьяне взбунтовались при вести о карантине и пошли громить имение Анастасии Павловны.

— Долгонько он собирался, — фыркнул Виктор. — Мальчишка успел прибежать к нам, рассказать все и умчаться к вам.

— Этого я не знал. Однако меня озадачила такая осведомленность черни о том, кто был инициатором противоэпидемических мер. К тому же собрание состоялось не сегодня и о возможном карантине крестьяне должны были узнать еще вчера. Стихийные бунты редко зреют долго — судя по происшествиям на юге страны, откуда пошел мор. — Стрельцов помолчал. — Но если предположить, что это не стихийный бунт, а Зарецкий намеренно мутил воду, то все встает на свои места. Мы еще порасспрашиваем этого…

— Якова, — подсказала я.

— Да. Думаю, он расскажет, кто его надоумил.

— Странно, что доктор сделал ставку на дурачка, — заметил Виктор.

— Умный бы не был таким легковерным, — вмешалась я. — Потому и крестьяне не видели подвоха. Что у дурня на уме, то и на языке. Может, доктор и не обещал ему ничего, только напугал черной птицей и ядом в колодце. Дурню проще поверить в теории заговора.