Заложник (СИ) - Француз Михаил

Илья сообщил мне, что осталось пятнадцать минут до посадки, где-то минуты за три до удара, разворотившего самолёт. Ещё минуты две ушло на приведение себя, Ильи и самолёта в относительный порядок. Итого: пять. То есть, до предполагаемой посадки — десять. Ну, допустим, ещё десяток-полтора минут можно накинуть сверху, отмазавшись чрезвычайностью ситуации — покружить немножко над аэропортом. Но не дольше. Дольше уже будет «не круто», дольше — смажется впечатление. Так что: двадцать пять минут — это самый край того, на что вообще можно рассчитывать в нынешнем положении. Тут не то, что минуты — секунды на вес золота будут.

Так что, стилет вместо меча. И ножны под него самые простые, дюралевые, без вообще каких-бы то ни было украшений или узоров.

Дальше одежда…

Странно, наверное, что в такой момент, я думаю об одежде и том, как появиться перед журналистами, а не о своём выживании или защите?

Да нет. Ничего тут странного. Смысл мне париться о такой ерунде, когда мой полёт целых четыре Богатыря прикрывают?

Не очень понятно? Я поясню.

Это был не мой план, а отца. Самолёт имеется в виду. Мне-то самому, для того чтобы в Питер к нужному часу добраться, никакая техника в принципе нужна не была. Я мог своими силами добраться: просто долететь, даже никаких «аэропланов» из воды не выстраивая. Даже быстрее бы получилось. И незаметней. Для радаров, по крайней мере.

Но… нет. Проблема так не решается, к сожалению…

Если бы я прилетел сам, тихо и незаметно, меня бы точно так же тихо и устранили. Где-нибудь на подступах к аэропорту: у «охранки» возможностей и ресурсов для этого много. Даже больше, чем достаточно.

Значит, что? Значит, лететь надо заметно, открыто и «официально», как «нормальный» человек — личным самолётом. Заранее сообщив о своём намерении и согласовав маршруты, соблюдая выделенные воздушные коридоры.

Это сократит возможности и места для моего устранения до всего лишь одного варианта: сбития на подлёте к порту. Атака опасного «террориста-одиночки», никак не связанного с официальными властями и «охранкой».

«Народники» на эту роль не подходят — слишком слабы они против Ратника. Не может у них быть такого оружия, которое способно было бы упокоить Одарённого такого серьёзного Ранга! Потому, что, если у них такое, вдруг «самозародится», то это вынудит сообщество Одарённых слишком серьёзно и жёстко на данный факт отреагировать. Что привлечёт к происшествию дополнительное ненужное организаторам пристальное международное внимание.

А вот второй Гранд или Авапхуру из того злосчастного посольства, подходят идеально: личная месть, и никакой политики.

Вот я и полетел на самолёте с одним лишь пилотом на борту — в качестве приманки. Живца, на которого должен был клюнуть исполнитель, кем бы он ни оказался. Тогда как «охотники» (или рыбаки?) летят чуть сзади и намного выше. На своём традиционном транспорте: на «крылатых» конях, готовые тут же прихлопнуть засветившегося «исполнителя».

Всё, что требовалось от меня… это пережить самый первый удар. Поработать живой мишенью. Привлечь к себе всё внимание. Получить этот удар демонстративно, так сказать — «официально». Дать повод Богатырям вмешаться.

Именно поэтому — самолёт. Именно поэтому, главная проблема теперь — одежда, а не защита. Не от кого уже защищаться: Гранд против сразу четырёх серьёзно настроенных Богатырей не играет. Он, скорее всего, уже мёртв — не зря же я в тишине, установившейся после замолкания разрушенных двигателей самолёта, прозвучали — то ли взрыв сильный, то ли вообще хлопок, какой был бы, если бы по земле хлопнули гигантской ладонью… или мухобойкой.

Поэтому и надо думать не о защите, а о том, как эффектно приземлиться и появиться на публике, не смазав своим жалким видом всё впечатление от идеально проведённой операции! А я голый сижу!!

И ни одной хоть сколько-то целой тряпки во всём самолёте! Одни клочки. И времени — двадцать минут до посадки. Эх! Как-то мы с отцом упустили этот момент в своих планах — слишком уж он был… неочевиден.

От напряжения я даже закусил губу, хоть раньше никогда этого не делал, помня наставления тренеров о том, что в бою нельзя этого делать: ударят в голову — сам её откусишь от неожиданности и резкого толчка. А теперь вот закусил.

Сам же сосредоточился на том, чтобы одновременно и самолёт удержать от полной потери формы, и кокон воды прямо на себе удержать. Кокон, внутри которого, вода поднимала с пола клочки ткани и собирала из них, как пазл из деталей, мою порезанную одежду. Пусть не всю, пусть, хотя бы только штаны и рубашку.

Собрать, сложить и… сшить. Сшить вместе. Хоть чем-то. Хоть чем-то, чем я могу работать быстро. И выбор этого чего-то был небольшой: шерсть, шёлк, хлопок, синтетика даже — всё это не годилось — слишком сложная структура. Моего контроля и понимания не хватит для синтеза чего-то хоть отдалённо похожего, а на эксперименты времени нет.

Зато, есть алюминий. Авиационный. Много алюминия. Который довольно просто поддавался моей обработке. Да и нити из него, пусть и совсем не долговечные, получались легко. И «сшить» ими получалось не просто куски ткани, а сами нити, составлявшие структуру этой ткани. Каждый обрыв каждой ниточки. Они буквально срастались между собой, соединённые перемычкой из этого лёгкого, податливого металла.

Я спешил. Не было времени обдумывать то, что я делаю, прикидывать или сомневаться. Получалось хоть что-то — уже хорошо. В конце концов, это намного проще, чем сращивать ткани человеческого организма — ниток в штанах и рубашке гораздо, гораздо (!) меньше, чем клеток в организме.

* * *

Я справился. Минуты просвистели, словно не минуты то были, а пули из автомата выпущенные. Но я справился.

Рубашка, брюки, ремень перевязи (этот пришлось именно сшивать, пусть мелкими стежками, но сшивать. И не «ниткой» уже, а проволокой — «нитка» не выдерживала нагрузки', болтающийся на нём стилет в ножнах… и водные башмаки на ногах. «Водные» — из воды с очень большим количеством растворённого в ней металла. Таким, чтобы она перестала быть прозрачной.

Самолёт мягко и тихо опустился на ВПП в каких-то пятидесяти метрах от собравшейся на ней внизу делегации, в составе которой обнаружился даже лично Император.

К самолёту тут же подлетели, искрящие своими «мигалками» пожарки. Экипаж скорой помощи остановился поодаль, рядом со встречающими. Из машины выскочили медицинские работники с чемоданчиками и носилками и побежали застывшей на брюхе «птичке». Но я вышел раньше. Не дожидаясь врачей. И вышел сам. По самому же себе организованному трапу.

Вышел спокойно, уверенно и даже вальяжно, старательно заставляя себя не спешить (нельзя мне было спешить — «алюминиевые швы» могли порваться). Вышел, спустился и направился к ждущим меня людям, аккуратно придерживая стилет у пояса (с той же целью — чтобы ремень от рывков не оборвался).

— Ваше Императорское Величество, — учтиво поклонился-поприветствовал я Императора, который окинул меня несколько удивлённым оценивающим взглядом.

Но ответить он не успел, так как именно этот момент выбрали Князья: Долгорукий, Стародубский, Черниговский и Сатин, чтобы опуститься на своих «крылатых» конях с небес на бетонную полосу совсем рядом с собравшимися.

Понятно, что не сами они конями правили — с каждым из них (кроме Черниговского — тот сам Богатырь Воздуха) сидел Воздушник из их Дружины.

Опустились на бетон, кони высекли из него искры подковами, а отец бросил вниз, чуть ли не под ноги Императору отрубленную голову Гранда. Молча.

Император тоже промолчал. Молча посмотрел на голову. Молча тронул её носком своего сапога, молча её подопнул в сторону от себя, после того как достаточно внимательно рассмотрел.

Правда, он не был единственным, кто эту диковинку разглядывал. На столь занимательную вещицу не смогли не обратить своего внимания все присутствующие.

Кстати, о присутствующих. Тут были не только Лицеисты, Булгаков, представители Германской стороны, несколько Гвардейцев, сам Императр, знакомый мне уже Граф, но и… Катерина. И вот её глаза, обращённые не на голову, а на меня, смеялись.