Тьма. Том 7 (СИ) - Сухов Лео

И плевать ей было на Теневольского, который явно с симпатией к ней относился.

Вот и сейчас он сочувственно погладил девочку по плечу. А я её утешать не собирался. Только покачал головой, глядя на ручьи Ладиных слёз.

— Странно, что он так подставился… — хмуря брови, заметила Авелина. — Он ведь неглупый человек, да?

— Этот Кафаров, он… Понимаете, ваши благородия… — Теневольский замялся. — Вы уж простите мою прямоту, но кобель он. Вот ни одну женскую задницу пропустить не может!

Я заметил краем глаза, как вздрогнула, как от оплеухи, Лада. Ну да, этот самый орган, который задница, был у неё выдающимся. В нижних пропорциях ей даже Вася проигрывала. При этом Лада была не толстушкой. Видимо, хорошо следила за собой. Можно сказать, работала в нужном направлении.

— Если он такой кобель, как пробился настолько высоко? — продолжала удивляться Авелина.

— Он хитрый, подлый и изворотливый, — неодобрительно покачал щеками Антон Михайлович. — А что касается девушек… Я с ним не так часто общался, но заметил, что стоит ему увидеть красотку, он все силы бросает на то, чтобы её охмурить. Да и внешность у него необычная. Смуглый, нос с горбинкой. Приехал откуда-то с юго-запада.

— Напористый, уверенный в себе, мужественный, — проговорил я. — Во всяком случае, наверняка так кажется девушкам.

— Вы с ним встречались? — удивлённо подняла на меня взгляд Лада.

Кажется, впервые за весь наш разговор.

— Чтобы описать придурка, необязательно с ним встречаться, — мрачно ответил я, заставив Ладу покраснеть и снова уткнуться взглядом в пол.

— Всё равно не верится, чтобы серьёзный человек так глупо подставился… — вздохнула Авелина.

— Лина, у него при виде красивых девушек процесс мышления переходит из головы в другое место, — пояснил я. — А когда думаешь одновременно головой и другим местом, немудрено ошибиться. Даже с опытными людьми такое бывает.

Я не удержался и скосил глаза на Ладу, которая, видимо, страдала тем же недугом, только женской его разновидностью.

— И что вы собираетесь делать? — осторожно спросил Теневольский, когда взаимное молчание затянулось.

— А что тут делать? Лада остаётся пока у нас здесь, под охраной. Всю эту историю не я должен расследовать. Кафаров с подельниками не просто так ополчились на нас… — я вздохнул и, наконец, решил отпить чаю, дымившегося в чашке и ждавшего меня. — Тут явно казнокрадство маячит. Пусть с этим его сиятельство разбирается. Ну а к вам и «Ишимскому вестнику» у меня больше вопросов нет. Как только вы опубликуете опровержение, мы отзовём иск.

— А что будет с Ладой? — заволновавшись всей своей массой, не сдержался Теневольский.

Чем-то всё-таки зацепила старика эта профурсетка. Бывает иногда такое. Андрей не раз видел подобные примеры. И всякий раз этим скрывалась личная и глубоко спрятанная история.

Может, Лада напоминала Теневольскому старую любовь, ну или молодую родственницу. Дочь, возможно, или любимую внучку. А может, его самого напоминала в молодости. Чужая душа — потёмки.

Однако топтаться по чувствам Теневольского я не собирался. И, опережая колкий ответ Авелины, которая уже приоткрыла рот, поторопился сказать сам:

— Лично к Ладе мы тоже обвинений не имеем. Надо бы, конечно… Но раз обещали, то против неё в суд подавать не станем. А пока история с Кафаровым тянется, пускай, так и быть, поживёт у нас. После двух нападений этот особняк защищён, пожалуй, не хуже, чем кремль. А когда всё закончится, может идти на все четыре стороны.

— Спасибо, ваши благородия! — от всего сердца обрадовался за эту дурёху главный редактор. — Лада, ты слышала?

— Да…

— Остаёшься тут. А как всё закончится, сразу же позвони мне! — строго погрозил ей пальцем Теневольский.

Но я видел, что она не позвонит. Как только мы выпустим дурёху из особняка, она рванёт до ближайшего вокзала, возьмёт билет на ближайший поезд — и уедет куда-нибудь подальше, чтобы там попытаться начать всё заново.

— Обязательно, Антон Михайлович! Спасибо вам! — соврала Лада, и глазом не моргнув.

Пока мы разговаривали, Давид успел уехать в сопровождении двух десятков. Поэтому я обратился к его заместителю Льву, чтобы тот выделил охрану для нашей гостьи, а сам пошёл договариваться с рабочими, чтобы оборудовали комнату с функциями камеры.

Когда вернулся, Теневольский уже уходил. Он попрощался со мной и Авелиной, снова искренне поблагодарил, а затем радостно поспешил прочь через разрушенную площадь.

И, провожая его взглядом, я подумал, что он, пожалуй, единственный человек, которого мне жалко во всей этой истории…

— Как ты вообще её выдерживаешь? — то ли возмутилась, то ли удивилась Авелина, когда мы вернулись в покои. — Я бы эту дуру лично придушила…

— И получила бы Антона Михайловича в личные враги, — заметил я с улыбкой, притянув жену к себе поближе. — Оно тебе надо?

— И чего он её защищает? — насупилась та. — Она же почти плёха! Свербигузка чёртова! Предаст его снова и на поминках не заплачет!

— Ну знаешь… У каждого свои недостатки! — улыбнулся я, в очередной раз увидев непривычную сторону вечно царственной и спокойной на людях Авелины. — Пусть живёт. А нам чиновников надо прижать.

— Будешь князю сообщать? — переключилась жена на деловой лад.

— Пока Бубну наберу. Заодно узнаю, что там по записям Лампы… — решил я.

Однако не успел. Явились следователи из Полицейского и Тайного Приказов. К счастью, из последнего прибыл Арсений Булатов, который по-прежнему тепло ко мне относился. А при нём полицейские хоть и возмущались моим самоуправством, но не слишком рьяно.

Пока общался с ними, пришёл посыльный с приглашением на сегодняшний вечер в кремль, где под приглядом Дашкова должен был решиться вопрос с выплатой моей награды. Ехать не хотелось, конечно, отчаянно — а можно мне эти деньги просто на счёт перевести, а? — но надо было. В случае таких приглашений отказы обычно не принимаются.

Ну а поскольку Дашков пригласил не только меня, но и Авелину, пришлось ей тоже собираться. Может, подобный приём и нельзя было сравнить с Рождественским, но платье всё равно стоило бы подобрать. И это из не слишком большого набора «приличных» туалетов, который был у жены.

Надо, кстати, будет её гардероб расширить… Красивая жена — не только радость моих глаз, но и почёт и уважение в обществе.

Шучу. Просто Авелина до сих пор радуется, как ребёнок, качественным обновкам. И вроде бы у деньги у неё и раньше были… Однако, во-первых, не так много, а во-вторых, обновки ещё надо куда-то носить. А вот с этим у моей жены раньше была проблема, да…

Провожая следователей, я «на дорожку» всучил им наших пленников, которые бледно выглядели и нездорово вздрагивали при виде меня. Возможно, оттого что я им это здоровье слегка подпортил. О чём полиция и «тайники», само собой, сразу догадались.

— Надеюсь, ваше благородие, вы у себя дома всё это творили, а не где-нибудь ещё? — пробурчал следователь от Полицейского Приказа.

— Исключительно после того, как они меня оскорбили. И даже пытались убить ядовитой слюной! — с видом очень законопослушного человека подтвердил я.

Была в царском указе, том самом, который портил жизнь двусердым, маленькая лазейка. И рода, имевшие собственные вотчины и особняки, периодически её использовали.

Та лазейка, которая не позволяла всяким «безтёмовцам» с целью погромов врываться в эти самые вотчины и особняки.

На своей земле дворянин имел право наказать врага, если уж тот имел глупость на ней оказаться. Беда в том, что обычные люди и неродовитые двусердые не имели своей земли: они её лишь арендовали у царя. Да, на огромные сроки, что-то порядка двухсот пятидесяти лет. Однако всё-таки аренда есть аренда.

И только дворянин мог, пусть и за безумные деньги, приобрести землю в собственность. Ну или получить её же в дар от царя. Что и произошло с нашим особняком. И пусть выделил мне землю Дашков, но ведь произошло это по приказу царя…

Как объяснил мне Пьер, эта земля теперь приравнивалась к родовой вотчине. Так что… Именно здесь мне сошло бы с рук что угодно, в крайнем случае — даже убийство.