Похоже, я попала 3 - Фарг Вадим

– Не могу, Шишок, – глухо ответила я, глядя на своё отражение в тёмной воде. Оттуда на меня смотрела осунувшаяся девчонка с огромными тёмными кругами под глазами. Совсем чужая. – Если я сейчас сбегу, эта «счастливая чума» расползётся по всему княжеству. И тогда прятаться будет уже негде. Ни в одной пещерке.

Мы поехали дальше. И когда я уже совсем отчаялась, думая, что этот бесконечный, проклятый лес никогда не кончится, он вдруг резко расступился. Перед нами раскинулась широкая, залитая солнцем долина, а в её центре, на берегу чистой, как слеза, речки стояла деревня. Да не просто деревня, а настоящий городок – с крепкими бревенчатыми домами, мощёными улочками и даже высокой каменной колокольней, весело блестевшей на солнце.

– Ого! – присвистнул Шишок у самого уха, мгновенно оживившись. – Цивилизация! Ната, гляди! У них там, кажется, пекарня! Я чувствую божественный аромат свежих булочек с маком! Поехали скорее, я умираю от голода и культурного шока!

Городок, который, как мы выяснили у первого же встречного деда, назывался Добродеево, и впрямь был как с картинки. Идеально чистые улочки, свежевыбеленные дома, украшенные искусной резьбой и горшками с геранью. Повсюду сновали люди – румяные, улыбчивые, одетые в чистые, нарядные рубахи. Они приветливо кланялись нам, желали доброго дня, и улыбки не сходили с их лиц. Но что-то в этом было… неправильное. Слишком идеальное. Слишком приторное, как мёд, в котором утонула пчела.

Мы остановились у постоялого двора с весёлой вывеской «Добрый путник». Хозяин, молодой мужик с окладистой бородой, тут же выбежал нам навстречу, сияя такой широкой улыбкой, что, казалось, лицо треснет.

– Добро пожаловать, гости дорогие! Проходите, располагайтесь! Лучшая комната – для вас! И коня вашего накормим отборным овсом, напоим ключевой водой!

– Сколько с нас? – спросила я, сжимая в кармане несколько монет и настороженно оглядываясь.

– Что вы, что вы! – всплеснул он руками с неподдельным ужасом. – Какие деньги в нашем славном городе! Мы живём в мире и согласии, помогаем друг другу от чистого сердца! Всё для вас – даром!

Шишок на моём плече издал такой восторженный писк, что я испугалась, как бы он не лопнул от счастья. Даром! Это слово было для него самой сладкой музыкой на свете. Но меня оно только сильнее насторожило. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я видела, как в соседней лавке торговец отдавал женщине отрез дорогой ткани, а та уходила, даже не сказав спасибо, лишь одарив его всё той же блаженной улыбкой. Все улыбались. Постоянно. Одинаковыми, застывшими улыбками.

Вечером, сидя в безупречно чистой, уютной комнатке, я не могла отделаться от липкого чувства тревоги. Шишок, наевшись до отвала дармовых пирогов с капустой, сладко посапывал на подушке, а я подошла к окну. Внизу, на центральной площади, люди водили хоровод при свете фонарей. Их движения были плавными, выверенными, слаженными, как у заводных игрушек в музыкальной шкатулке. Никто не сбивался, никто не смеялся громче других, никто не пытался ущипнуть соседку. Идеальная, жуткая гармония.

Я достала из сумки подарок Кощея. Старое, тусклое зеркальце в медной оправе. «Оно покажет не то, что есть, а то, чем является», – сказал он тогда. Я поднесла его к лицу.

Я, затаив дыхание, я направила его на площадь, на весёлый хоровод. И от того, что я увидела в отражении, у меня потемнело в глазах и подогнулись колени.

Там, в зеркале, по кругу двигались не люди. Там были куклы. Деревянные, грубо вырезанные марионетки. Их кожа была полированным деревом, волосы – крашеной паклей, а глаза – безжизненными стеклянными шариками. Улыбки были не живыми, а просто вырезанными на их лицах застывшими гримасами. Их руки и ноги двигались на шарнирах, дёргано и неестественно. Они не танцевали. Их кто-то дёргал за невидимые ниточки.

Я отшатнулась от окна, едва не выронив зеркало. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Город кукол. Живых, улыбающихся, но совершенно пустых внутри кукол.

На следующий день я попыталась поговорить с хозяйкой постоялого двора, улыбчивой женщиной по имени Марья.

– У вас такой замечательный город, – начала я издалека, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Все такие счастливые.

– О да, – с готовностью закивала она, и её резная улыбка ни на миг не дрогнула. – Мы должны благодарить за это нашего Доброго Хозяина. Он избавил нас от всех бед и печалей.

– Доброго Хозяина? – переспросила я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

– Да, это дух нашего леса. Он очень мудрый и добрый. Раньше мы жили как все. Ссорились из-за пустяков, завидовали соседям, печалились, когда что-то не получалось. А он пришёл и сказал: «Зачем вам эти лишние терзания? Я дарую вам вечный покой и безмятежное счастье. Просто доверьтесь мне».

– И вы… доверились?

– Конечно! – её стеклянные глаза восторженно блеснули. – И теперь у нас всё хорошо. У нас нет желаний, а значит, нет и разочарований. У нас нет злости, а значит, нет и ссор. У нас нет печали, а значит, нет и слёз. Мы просто живём и радуемся каждому дню. Хозяин обо всём заботится.

У меня внутри всё заледенело. Я поняла. Этот «добрый» дух, желая им блага, сделал самое страшное, что только можно вообразить. Он не просто забрал у них боль, как Пожиратель Скорби. Он забрал у них всё. Их волю, их желания, их право на ошибку, их право быть людьми. Он превратил их в своих идеальных, послушных марионеток.

Вечером я снова посмотрела в зеркало, направив его на Марью, которая мела двор. Отражение стало ещё страшнее. Я отчётливо видела, как сквозь её кожу проступает древесная текстура. Как её пальцы становятся всё более угловатыми, деревянными. Процесс ещё не закончился. Они медленно, но верно превращались в настоящих кукол не только внутри, но и снаружи.

– Шишок, просыпайся, – я грубо растолкала фамильяра. – У нас дело.

– Какое ещё дело? – сонно пробормотал он, сладко потягиваясь. – Опять кого-то спасать? Ната, мне тут так нравится! Тут кормят! Много и бесплатно! Может, останемся здесь навсегда? Я буду твоей ручной, очень упитанной шишкой! А?

– Здесь некого спасать, Шишок, – твёрдо сказала я, глядя в окно на засыпающий, идеально тихий город. – Здесь нужно ломать.

Я посмотрела на свои руки. Моя сила, здесь она была нужна как никогда. Нужно было вернуть этим людям не просто боль и слёзы. Нужно было вернуть им их человеческую, несовершенную, но живую суть. Вернуть им право желать, злиться, плакать и смеяться по-настояшему, от всего сердца.

Я должна была найти этого «Доброго Хозяина» и сломать его кукольный театр до основания. Даже если за это меня снова проклянут.

Глава 5

Утро в Добродеево оказалось таким же приторно-идеальным, как и прошедший вечер. Солнце светило не по-настояшему, а как нарисованное в детской книжке – ярко, назойливо, без единого облачка. Птицы выводили свои трели настолько слаженно, будто перед ними стоял невидимый дирижёр. А люди… эти улыбающиеся куклы снова вышли на улицы. Они выплывали из своих пряничных домиков, и на их лицах застыли всё те же безжизненные, приклеенные улыбки. Они желали друг другу доброго утра такими ровными, спокойными голосами, что хотелось закричать, лишь бы нарушить эту мёртвую гармонию. Это была не жизнь. Это был спектакль в морге.

– Ната, ты только понюхай! Какой божественный аромат! – раздался над ухом восторженный писк. Шишок, который устроил себе гнездо в моих волосах, наконец-то соизволил проснуться и теперь жадно втягивал воздух. – Это же булочки с маком! Горяченькие! С пылу с жару! И я почти уверен, что они бесплатные! Пойдём скорее завтракать, а то всё самое вкусное съедят! А потом возьмём пирожков с яблоками! И ватрушек! У меня уже готов целый план! Мы объедемся до отвала! Это не город, это просто пищевой рай!

– Это не рай, Шишок, – глухо отозвалась я, не отрывая взгляда от идеально чистой улицы, где даже пылинки лежали в строгом порядке. – Это склеп, в котором покойники притворяются живыми.