Былые - Кэтлинг Брайан

— Я подумывала привести ее сюда сегодня днем.

Теперь их тела сжались, головы неодобрительно качались.

— Если приведешь, нам придется прятаться. Не быть здесь, — сказал Сет. Частицу «не» произнесли все хором. Теперь-то их осанка и речь стали понятны Гертруде. То вовсе не раздосадованное беспокойство из-за встречи с посторонним или безусловное утверждение табу. Или нежелание испортить, как они твердили, их уникальные отношения. Все куда проще. Это страх.

— Почему вы ее боитесь?

Ответ стал мгновенным и неожиданным. Они отключились. Все еще соприкасаясь телами, уставившись на нее. Они перещелкнулись на неподвижность. Конец связи. Гертруда ждала дольше десяти минут. Ей даже хватило смелости постучать Сету по макушке.

— Есть кто дома? — спросила она. Потом, не получив ответа, удалилась к двери, на пороге в последний раз оглянувшись в поисках движения. Его не было, и она поднялась в некогда вменяемый мир дожидаться Мету.

Сезон дождей закончился, и, пока из вечернего неба выжимались последние капли, Гертруда нашла ключ от сада — заросшего и буйного от жизни. Попросила Муттера расчистить тропинку и сделать островок рядом со скамейкой и столиком. Остальную аккуратную уборку сказала отложить на другой раз. Она прекрасно понимала его подсечно-огневое мышление. Тонкое устройство сада, даже дико заросшего, находилось выше его понимания. В этой уединенной обстановке они садились вместе с Метой и наблюдали, как день становится ночью. Пуще всего им нравились ранние сумерки. При том держались за руки, а для зрения она касалась живота Меты. Всевозможная крылатая живность оставляла хрустальные следы. Шафранки радовали больше других. Летали парами, ныряли и кружились по бешеным неровным орбитам, постоянно повторявшимся, пока они не отправлялись шалить где-то в другом месте или не спешили восвояси до появления летучих мышей. От переплетения трепещущих бороздок поистине захватывало дух, каждый нюанс двух пар крыльев сучил в воздухе тончайшую скань. Иногда стрекозы побольше сталкивались и вдвоем трепетали крыльями, словно японскими веерами, но их следу, хоть и прекрасному, не хватало многогранных крапин шафранок. Так они вдвоем сидели, завороженные, иногда сжимая друг другу руки в своей новой радости от сближения над пропастью утраты и тревоги. Когда вылетали летучие мыши, представление прекращалось. Плиссированные небесные рисунки высоких ласточек портились твердым рикошетом исковерканного света от летучих мышей. В те часы — без их ведома — дружба их углублялась, раскрывая оголенный шов любви. Близость тел разжигается лишь близостью душ. Все прочее — скудная, преходящая похоть. Какая на тот момент оставалась за пределами их самых шальных ожиданий.

Ошметки радости, увлечения и печали сплетались в единый текст: в свиток истории, в ткань, уже имевшую вес и цвет, хоть сами они того и не знали. На том островке, средь бурьяна и экзотичной растительности, они становились едины. Сперва — в том месте, где кого-то не хватало, а позже — сливаясь своими глубинами.

Вновь пошли теплые дни, и они стали неразлучны. Изредка Гертруда отправлялась вниз узнать, что происходит, и попытаться продолжить расспросы. Но это было невозможно. Родичи оставались все в том же положении — отключенные и сгрудившиеся, как арктические овцебыки, сомкнувшие тела в защите от морозных ветров и волков. Поразительный акт отрицания, коли действительно непритворный. Гертруда сомневалась в их выдержке. Тоскливо представляла, как, стоит ей уйти, они расцепляются и продолжают свои обычные малопонятные обязанности. В ту же секунду, как в подвальной двери поворачивался ключ, они сбегались обратно в неподвижный кружок раньше, чем она ступала на последнюю ступеньку. Она изучала их вблизи в поисках признаков жизни под полированными бурыми корпусами. Ничего. Мысль об их вечном стазисе начинала ужасать — ползучий образ преступал даже границы их с Метой уникального мирка. После одиннадцати дней она была сыта по горло, решила сдаться и выкинуть их из головы. Снова спустилась и обратилась к раздражающей скульптурной группе.

— Ну хорошо, вы победили, я не расскажу о вас Мете.

Тут же они разошлись, вернули прежние позы, словно просто отмотали пленку.

— Хорошо. Тогда нам не придется уходить. Мы хотим оставаться поближе к тебе, — сказал Сет так, словно перед продолжением речи не брал паузу даже на то, чтобы перевести дыхание или задуматься.

— Иногда вы точно дети малые, — рассердилась Гертруда.

— Мы не испытывали это состояние, — сказала Лулува.

Гертруда выслушивала сарказм в пощелкивающем стрекоте речи, но поняла, что его там не существовало.

Через два дня без объявления явилась Сирена. К ее величайшему удивлению, дверь открыла Мета.

— Здравствуй, Мета, не ожидала тебя здесь найти. Как ты, дорогая моя, после всех этих ужасных происшествий?

— Очень хорошо, мадам, — отвечала Мета.

Сирена что-то уловила в куцем ответе и языке тела, что мигом ее заинтересовало.

— Гертруда дома?

— Да, мадам.

И снова что-то сквозило в том, как крошечная фигурка перекрывала дверь.

— Тогда мне можно войти?

— Конечно, мадам, — и она сдвинулась с места.

Гертруда слышала звонок и голос Сирены у дверей и поспешила встретить подругу в коридоре. Они обнялись, улыбнулись и рука об руку направились в студию, оставляя Мету придерживать дверь против света внешнего мира. Та никогда не ощущала ревности по-настоящему, так что эта горечь поднялась в ней незнакомо и непроизвольно. Она закрыла дверь и подошла ближе к тому, что говорилось.

— Да, мы с Метой крепко ладим. Она поддерживает меня в эти трудные времена.

— Трудные? — невпопад переспросила Сирена. Гертруда пропустила это мимо ушей и продолжала.

— Мы планировали, чем займемся по возвращении Ровены.

Она повела рукой, словно подразумевая, что Мета поблизости. Та увидела это снаружи и поспешила к дружественному охвату. Сирена тоже это заметила. Ничто не ускользало от зорких умных глаз и незрячего прошлого, проведенного за угадыванием расположения по интонации. Сколько человек присутствует рядом, пока говорит только один?

— Сюда, дитя, — скомандовала она подошедшей Мете. Которая была только на середине комнаты.

— Теперь она здесь, Гертруда, можешь продолжать.

— Э-э… я говорила, что мы планировали… планировали…

— Ты ее все еще не видишь.

— Что…

— Ты ее не видишь, верно?

Гертруда запаниковала, ее глаза прокатились по комнате.

Мета молча двинулась к ней и коснулась ладони. Та тут же схватилась, опустила взгляд и несколько успокоилась.

— Мы… Мы…

— Что происходит? — Сирена потребовала ответа уже не так дружелюбно.

Гертруда струхнула и лишилась дара речи под натиском вопроса.

— Прошу вас, мадам. Госпожа Гертруда может меня отчасти слышать и видеть, когда держит за ладонь.

Сирена смотрела на парочку, отчаянно схватившуюся за руки, на свою подругу, переводившую умоляющий взгляд с нее на служанку, что с беспокойством и восхищением взирала на свою хозяйку. Сцена прямиком из мелодрамы или мрачно-сентиментальной викторианской картины. Сирена поперхнулась подавленным смешком.

— О чем вы? — спросила она равно театральным голосом.

— Это правда, я могу ее воспринимать, только когда мы касаемся. И то лишь как позабытую мысль, — сказала Гертруда. — Ты ее видишь?

— Я вижу вас обеих, и картина выходит чудная. Измаила готовят к казни. Твоей дочери нет и следа. Ты не выходила из этого дома несколько недель, а теперь я нахожу вас вдвоем, словно сбрендивших старых дев в грозу. Да что у вас за игры?

Сирена не собиралась оглашать такую тираду. Но сказалось напряжение из-за суда, проступавшего из будущего во все более и более леденящих душу подробностях. А Гертруда ни разу не связывалась с ней и не навещала Измаила.

Глава сорок вторая

Они пришли за Гектором. Воскресным утром в Уайтчепел вошли Комптон и еще трое, маскируясь и сливаясь с ордами, привалившими на рынки Петтикот-лейн и Клаб-роу. Очередная компания зевак в поисках хороших цен, гостинца в последнюю минуту до Рождества. Пересекают границы и века, чтобы поторговаться с библейцами и жидами и урвать что по дешевке. Лежал тонкими лоскутами снег. Толпа проталкивалась с утепленной решимостью, чтобы прочесать всю мишуру помятых товаров до единого дюйма. Торговцы вытаптывали холод из своих монотонных зазываний и пытались впитать тепло и деньги из вспухшего прилива накатывающей толпы.