— Империя есть империя, — сумрачно произнес Артиго. — Она и была, и пребудет.
— Да, — согласилась Елена. — Но Старая Империя и новая, это совершенно иные сущности. Название одно, содержание абсолютно разное. И если… — она помолчала, вновь переживая катастрофический дефицит понятий в общем языке Ойкумены. — Если сейчас наступил черед нового… перелома, империя тоже необратимо изменится. Вновь. Прежние времена уже не вернуть, если бежать за этой телегой — проиграем. Кроме того…
Слог к слогу, слово к слову, и сами собой получались фразы, отраженные в рассуждениях смыслы, над которыми женщина задумывалась множество раз.
— Империя сейчас и прежде — дом, который собран из кирпичиков обоюдных клятв. Есть умный человек, администратор — есть дело и успех. Нет человека — нет дела и тем более успеха. Но это как… — Елена даже пощелкала пальцами, выбирая нужные слова. — Детские штанишки на лямке. Из них надо вырастать. Пора вырастать, за столько веков то… Государство должно стоять на общеобязательных правилах, институтах и кодексах.
Тут Елена поймала взгляд Артиго. Подросток смотрел на женщину округлившимися глазами, чуть приоткрыв рот, и ораторша поняла, что, увлекшись, вставляла в речь привычные русские слова — «кодекс», «институт», «государство».
— Я объясню, что это значит… позже, — пробормотала она.
Артиго медленно закрыл рот, по его лицу будто прошла невидимая волна, стирая эмоции. Несколько мгновений — и парень снова казался оживленной куклой.
— Изобрести новую… Ойкумену? — уточнил он.
— Да. Придумать идею империи, которую можно продать людям.
— Продать… идею… — процедил Артиго с таким видом, словно пробовал на вкус новые слова.
— Да. А большой город — это церковь, люди божьи, которые знают Свитки хоть как-нибудь. И Шапюйи — юрист. Чтобы делать умные вещи, надо общаться с умными людьми, которые знают больше нас.
Артиго помолчал, затем кивнул и ответил:
— Соглашусь. И танцы.
— Что?..
— Учитель танцев, — Артиго посмотрел на женщину с недетской строгостью и напомнил. — Этикет! В бою ты движешься с изяществом змеи. Однако вне сражения твои жесты грубы, лишены изящества. Грация должна быть во всем и всегда. Иначе ты не станешь своей в беседах со значимыми людьми. Тебя будут и дальше воспринимать лишь как моего охранника и лекаря, не более.
— Да-да, фамильяр должен соответствовать гос… покровителю, — досадливо кивнула женщина и задумалась, пытаясь вспомнить, когда она последний раз танцевала. Получалось, что в прошлой жизни. Девочка Лена танцами особо не увлекалась, а затем… не до того приходилось.
— Танцы, — повторила она, мечтательно щурясь и представляя, как здорово было бы пуститься в пляс, нагрузить мышцы не сотнями повторений убийственных приемов, а веселой беззаботной усталостью.
Артиго размеренно, как механический болванчик, трижды кивнул и отвернулся, показывая всем видом, что разговор пока завершен.
Однако удивительный собрался табор, в котором смешались разные люди всех сословий. И мы все же направляемся в славный город Дре-Фейхан, подумала Елена. Долгим, извилистым путем, который стал изрядно скользким от пролитой крови, однако все же идем. Поневоле задумаешься о божьем промысле, он ведет покорного, а упрямого тащит, прикладывая попутно физиономией о все кочки.
Сложившаяся уже привычка решать внезапные проблемы толкнула женщину к приближающемуся Кондамину Шапюйи. Но тут некстати (или наоборот) одна из медицинских лошадей переступила слишком сильно, тряхнув носилки, Кадфаль пришел в себя. Искупитель застонал сквозь зубы, мешая ругательства с обрывочными словами молитвы Параклету. При этом раненый повторил несколько раз странное, неизвестное лекарке слово «Катехон».
И Елена решила: хватит с нее инициатив. Сначала думать, семь раз отмерять, внимательно слушать понимающих людей и так далее. Потом делать. Необдуманные поступки «от всего сердца» дороговато обходятся, и ладно бы ей самой. Елена жестом позвала Витору, чтобы помогла с Кадфалем. Горбун-костоправ тоже подобрался сбоку, очень похожий на краба. Он подсматривал и слушал с жадным вниманием человека, искренне увлеченного своим ремеслом и жаждущего новых знаний. Женщина ловила на себе удивленные взгляды новых членов компании, однако демонстративно игнорировала их, открыв медицинский сундучок. Оный требовал изрядного пополнения, что опять же намекало на необходимость идти в город.
Гамилла справится, подумала Елена. Умная, осторожная дворянка и боец. А я буду лечить людей. И учиться сама. Много, старательно учиться.
Так закончилась эпопея с защитой деревни под названием «Чернуха» — мимолетный эпизод, который не оставил сколь-нибудь значимый след в хрониках. Можно сказать, это был едва заметный мазок на огромном полотне смуты, что разворачивалась неторопливо, зато с размахом, в масштабе всего континента. Доселе города женщине счастья не приносили, каждая остановка плохо заканчивалась, однако Елена предполагала и надеялась, что тенденция, в конце концов, изменится.
Сомнительное кровопролитие в Чернухе — и спокойное пребывание за стенами Дре-Фейхана, где всех забот лишь делать грозную физиономию пред сумасбродными претензиями барона… как его там. Имя с фамилией женщина успела позабыть. Определенно, все участники этого кордебалета, старые и новые, заслужили отдых, покой и кусочек мирной жизни хотя бы на какое-то время.
Что ж, Елена ошибалась. И к счастью своему, она в самых смелых предположениях не смогла бы угадать — насколько.
* * *
Песня барона — Рёрик, «Вдоводелы»
Герб вольного города — герб немецкого Косфельда, только там бычья голова вместо свинячьей.
Эпилог
Эпилог
В торжественном зале, издавна именовавшемся «Галерея Славы», шумела толпа, многолюдное скопище дворян высшей пробы, а также самые нужные, самые доверенные сподвижники, которым дозволили присутствовать близ высокородных тел в исторический момент. Стены дворца были очень стары, они помнили Старую Империю, хаос, последовавший за ее падением, долгий, мучительный подъем к новому величию. Однако древнему камню редко доводилось быть свидетелем столь необычных и многочисленных собраний.
«Галерея» была огромна и в то же время проектировали ее так, чтобы ненавязчиво подавлять зрителя. Гость должен был чувствовать себя малым и слабым в окружении граненых колонн, сложноорганизованных сводов, чем-то похожих на ребра гигантского зверя. Ноги в изящной обуви ступали по плитам серого цвета из слегка шершавого, будто не до конца отполированного камня. Черно-зеленые стены из базальта скрывались когда-то под свитками ординарий с перечислением благородных семейств, а также трофейными знаменами эпохи завоевания королевств и превращения их в провинции единой Империи. Отсюда и пошло название. Знамена давно уж сгинули, не пережив эпоху распада и хаоса, но камень остался и вновь немо слушал раздающиеся под высоченной крышей воинственные призывы…
Бономы и приматоры кружились в сложнейшем танце, словно экзотические насекомые, облаченные в многоцветье богатых одежд, усыпанные драгоценностями, закованные в золото, серебро и платину. И как насекомые же, они с предельной чуткостью ощупывали друг друга усиками слухов, намеков, сплетен. Пытались торговать небытием предположений, словами пустых обещаний, тысячекратно превосходя в этом искусстве любых фокусников и жуликов. Воздух, пропитанный ароматом чистейшего масла из ламп, благовоний и духов, за одну лишь каплю которых простолюдин мог бы купить себе год пристойной жизни, буквально содрогался и вибрировал от скрытого напряжения.
Каждый старался принять вид уставшего декадента, утомленного жизнью всезнайки, для которого не осталось тайн у Двора и Престола. Каждый выглядывал из-под этой маски, жадно ловя обрывки теней лживых слухов. Никто не знал всего — и каждый имел завершенное мнение обо всем.
