Мужские и женские голоса звучали приглушенно, возносясь к высоченным сводам, обрезали друг друга, перебивали, сталкивались, порождая Звук — низкий рокот, похожий на рычание предгрозовых волн.
— Его Величество…
— Цены вновь растут…
— Укротить скотскую сущность навозных червей! Привязать к земле, приковать, если понадобиться. Каленым железом и плетью указать мужичью его Богом назначенное место…
— Ох уж эти утонченные пристрастия средней дочери…
— Говорят, что Безземельный…
— Да что вы говорите⁈..
— Церковники совсем потеряли уважение к сильным мира сего, этот сброд уже позволяет себе жаловаться Императору…
— Тише, умоляю, в наше время даже сквозняк и пламя свечи обзавелись чутким слухом…
— Тако же и с городскими вольностями надлежит поступить, ибо дух попустительства суть яд, отравляющий здоровую плоть Империи…
— Трупы сбрасывают в реку без голов и рук… Поистине это дочь самого Ювелира, подменыш в колыбели…
— Все-то десяток монастырей разорили на все герцогство… Зачем попам земля и ценности?..
— Замолчите, ради Господа нашего и собственной жизни! Вы же знаете, кто нынче ее…
— И я ответил, что скорбеть о покойном — моя забота, как брата. Вдове же найдут нового мужа, и если эта баба продолжит выть, отведает плетки…
— Вроде бы платят золотом старой чеканки…
— И тут она берет фрелессу за рукав и увлекает в покои, представляете⁈..
— Говорят, он просил ее руки… Конечно, выскочка и вообще вряд ли графа можно поименовать человеком чести… но Его Величество благоволит этому мяснику…
— Неужто благородный человек вновь сможет обрести достоинство в бою с равными? И обогатиться выкупами, а также честным грабежом…
— Предатель предал дважды, как оригинально и ново…
— С этакой будоражащей властностью, словно алчущий хищник невинного ягненка. И там, за закрытыми дверями, благородные дамы изволили пребывать от заката до полудня. Этакая восхитительная непристойность, доложу я вам!..
— Она заявила, что, дескать, следует вести учет всему, что есть в Империи…
— Закупают солонину?.. это любопытно, у меня доля в свиноводстве…
— Разве в Свитках написано, что церковники должны копить богатства. словно купцы или благородные люди? Нет, их удел — молитвы, а чтобы молиться, серебро не нужно!..
— Ловагам обещают платить серебром, а не вознаграждать хлебным пайком…
— Какая непристойная гадость! Однако, друг мой, я требую подробностей…
— Человек достойного происхождения не станет пачкать себя низменным трудом…
— Говорят, штаны снова будут в моде, какой позор! Мужчины вновь одеваются как пешие оборванцы…
— В то время как истинно благородные фамилии, чья кровь гуще меда, вынуждены совать каким-то чинушам прошения, долгими неделями домогаться аудиенции…
— Тем более мзда с разведения вонючих тварей… Я решительно осуждаю…
— Только чулки! Единственно удобная и достойная кавалера одежда…
— Напрасно Император приблизил безродного выскочку… тем более этот мужик настоящий калека!..
— Какой изысканный, оригинальный фасон! Это и есть загадочный «новый взгляд» с юго-запада? Разделение платья на юбку и укороченный кафтан… дьявольская дерзость, бесстыдный вызов общественной морали… и божественное вдохновение!..
— Все-лишь оприходовал служанку, а криков было столько, будто мальчик по меньшей мере обесчестил графиню…
— Король ведет себя крайне вызывающе… Он провокатирует…
— Конечно же, распутную девку немедленно вышвырнули на улицу. Пусть скидывает ублюдка в скотном дворе, из которого выползла на свет…
— Вартенслебены слишком уж потяжелели, сразу трое в фаворе…
— Его высочество Чайитэ можно понять, ведь Малэрсид находится, по сути, на землях королевства, но все ярмарочные доходы идут в императорскую казну, почти все приличные леса тоже принадлежат Его Величеству…
— Турнир Веры, это любопытно. И, быть может, весьма прибыльно…
— Одна убила пятерых на круговой дуэли? А, так их было уже девять… Любезный, это же смешно, кто в здравом уме доверит слабой женской ручке настоящий клинок? Слухи, всего лишь досужие слухи…
— Маги затаились подобно крысам. Их и раньше-то почти не было заметно, теперь же приходится искать эту нечисть, чтобы заплатить ей. Не оскверняют взор богобоязненного человека, это хорошо, но, Господи, как же неудобно…
— Полемарх ныне трудится над посланием-энцикликой в осуждение мужской одежды на женских телесах. Штаны и особливо чулки, обтягивающие то, чему надлежит быть сокрытым от взглядов, наполненных грехом и похотью…
— Не стоит указывать Его Величеству, что он может и чего не может… Даже за глаза. Сие чревато…
— Да, да, рушатся устои… время, какое тяжкое время…
— Усобицы начинают портить всяческую торговлю… Разумеется, труд есть удел низших, но чем заполнять наши скарбницы, если нет арендных платежей и даров?..
— У короля положение то ли самовластного правителя, то ли наместника при Его Величестве. Треволнения «Псов» можно понять…
— Поделом горделивой стерве, развратнице, что служит дурным примером для благовоспитанных дочерей из хороших семей…
— Ха, островной выродок сбежал, кто же и кому донесет на меня, спрашиваю я вас?..
— Король был зарезан презренным бретером? Я не удивлен! Вот к чему приводит потакание черни, распущенность городских нравов! Город суть гнилостная отрыжка купеческих надобностей, а торговец — червь, что не производит ничего, но грызет плоть созидающих…
— Но как она может биться в конном бою наравне с рыцарями?..
— Не менее ста тысяч воинов отправятся в поход… по крайней мере, так шепчутся…
— Мой астролог составил гороскоп на весну, и рассудок бедняги помутился от грядущих ужасов…
— Пусть вольнодумствуют, лишь бы платили подати…
— Снегопады укроют пашню, быть может, самое страшное обойдет нас, спаси и убереги Пантократор!..
Зазвенели чистыми серебряными голосами трубы, каждая настолько велика и длинна, что вилась вокруг тела трубача, подобно змее, и носить инструмент приходилось на перевязи. Чуть выждав, грозные барабаны добавили в мелодию зловещий рокот.
— Тишина! — провозгласил Первый герольд, и его трость громко застучала металлическим шипом в каменные плиты. Гулкий звон разнесся под сводами зала, в тот же момент гетайры Его Величества трижды ударили стальными перчатками по кирасам. Личная гвардия императора насчитывала уже немало воинов, так что получилось крайне внушительно.
— Его Величество! — представил герольд, единственный, кто (за исключением стражи) не склонил голову. — Его Величество Император Оттовио Доблестный, Законотворец, Отец Ойкумены, Защитник Веры, Столп Истинного Полудня, Кормчий бурных морей, Владыка и Повелитель восьми сторон света, чья длань простерта над Подлунными Горами!
Оттовио, как обычно, скорым шагом, заложив за спину левую руку с пальцами, сжатыми в кулак, пересек галерею, оказавшись рядом с троном. Изначальный престол Старой Империи тоже был утрачен, порублен в костер. Новый представлял собой обычный массивный стул из граба. По легенде первый император ветви Готдуа, использовал для сидения свой походный табурет, которому приколотили спинку. Менять знаковый предмет, с коего началось правление новой династии, потомки не стали, а чтобы стул не выглядел совсем уж нищим, его обтянули паучьим шелком высшей пробы, окрасив драгоценным пурпуром и приколотив обивку золотыми гвоздями с изумрудиками в шляпках.
Говаривали, что некоторые Демиурги были этим весьма недовольны, предрекая династии Готдуа ужасные беды и страшный закат. Дескать, негоже соединять величественный символ монархии с поганым изблевом демонов-человекоядцев. Пантократор терпелив, однако и чаша Его выдержки имеет пределы. Но кто слушает скорбных разумом, что играют на дудках мужичью?..
Император несколько мгновений помедлил, то ли наслаждаясь моментом, то ли выказывая скромность, и сел на престол, небрежно поправив короткий — до талии — плащ. Вновь зазвучали трубы, лязгнула сталь гетайров. Полемарх двинулся по залу от края до края, громко вознося молитву, прося Отца Всего о снисхождении, а также ниспослании правителю мудрости, здравомыслия и милосердия. Служки подбросили в лампы благовоний, и сизый ароматный дымок поплыл, завиваясь причудливыми узорами.
