Побочный эффект - Панов Вадим Юрьевич

— Что за команда? — почти безразлично осведомился Уваров.

— Скорее всего, это была голосовая команда — определённое сочетание слов, которое Рог произнёс, когда понял, что влип. Или это были наши слова, например, «Вы в Биобезопасности» или что-нибудь в этом роде. Узнать, какая фраза стала убийственной, невозможно. Но она прозвучала, и Рог умер.

— Как заклинание.

— Можно сказать и так, — согласился Терри.

— Но ведь биочип сконструирован таким образом, чтобы препятствовать появлению тромбов и прочих вредных образований.

— Поэтому я уточнил, что ему взломали биочип, — вздохнул Соломон. — Жаль, что ты её не услышал.

Грустная ирония в его тоне, конечно, присутствовала, но не в тех количествах, чтобы обидеть напарника.

— Я всегда немного теряюсь в таких случаях, — признался Уваров, продолжая смотреть на лес. — Генофлекс даёт возможность продлить активную жизнь на несколько десятков лет, быть сильным, выносливым, здоровым. Да, частично искусственным, но, когда тебе за пятьдесят, такие вещи перестают волновать, главное — продлить молодость. У Рога впереди было лет двадцать активной жизни — без генофлекса, и лет пятьдесят — с ним. Он был умным и весьма небедным человеком, но отказался от жизни, в которой ему было бы не так скучно и грустно, как многим. Он отказался и убил себя ради идеи.

— Рог верил, — тихо сказал Соломон.

— Мы тоже верим.

— Пытаешься понять, готов ли ты убить себя из-за убеждений?

— И это тоже, — не стал скрывать Уваров.

— Мы каждый день рискуем жизнью, Айвен. Просто считаем это рутиной, обычной работой. Спроси у своей подружки, дёргается ли она, когда ты выходишь из дома — узнаешь массу интересного.

— Твоя дёргается?

— У меня нет постоянной подружки. — Соломон помолчал и, чтобы не позволить Уварову задать следующий вопрос, продолжил о делах: — У Рога не было доппеля. Его коммуникатор чист, значит, есть второй, незарегистрированный, нужно его найти, чтобы выйти на поставщика и узнать, в конце концов, откуда на его фабрику свалился утренний товар.

— Ты когда-нибудь добирался до производителей палёного генофлекса? — вдруг спросил Уваров. — Я имею в виду до той лаборатории, в которой его синтезировали, до ребят, которые его испортили, до компьютера, в котором хранится информация, что именно они изменили в препарате, чтобы он стал смертельно опасным?

— Однажды это удалось провернуть, но не мне…

— Эту операцию изучают в Академии, — оборвал напарника Иван. — Ты добирался?

— Нет.

— Ниточки всегда обрываются на большом оптовике. Дальше — обезличенные счета и запутанная логистика. Одна-единственная удачная операция за тридцать лет, которая позволяет нам верить, что добраться до производителя возможно.

— Значит, скоро будет ещё одна, — неожиданно произнёс Соломон.

Уваров резко повернулся, и мужчины почти минуту смотрели друг другу в глаза, убеждаясь, что думают об одном и том же. Думают о том, о чём лучше не думать.

— Никогда не задавался вопросом, откуда берётся левый генофлекс? — спросил Иван, вновь глядя на лес. — Даже не палёный, а левый.

— Всегда задаюсь, когда иду по следу.

— А я — когда след обрывается.

Вновь тишина. Затем Терри улыбнулся:

— Ты ведь понимаешь, о чём я сейчас думаю?

— О том, что я тебя провоцирую.

— Да.

— Для чего?

— Не «для чего», а «потому что». Потому что внутренняя безопасность любит ловить нелояльных сотрудников, — ответил Соломон. — А я не хочу ломать карьеру и заканчивать жизнь в пыльном полицейском участке какой-нибудь просроченной Юты или вообще на Аляске. Меня всё устраивает. Но меня удивляет, что ты решил заговорить со мной о том, что понимает любой разумный детектив. Понимает, но молчит. А ты не смолчал, ты мне вопрос задал, а значит, либо ты сотрудничаешь с внутренней безопасностью, либо устал думать об этом в одиночку. Я не могу быть уверен ни в том, ни в другом, поэтому промолчу.

— Синтез генофлекса — сложнейшая биотехонологическая процедура, — ровным голосом произнёс Уваров. — Он требует не только точнейшего оборудования, но и уникальных компонентов. Ни то, ни другое на маркетплейсах не продаётся. Для изготовления генофлекса необходим цикл производства, который можно обеспечить только на корпоративных предприятиях. А там, если я правильно понимаю, ведётся строжайший учёт готовой продукции. Вот и получается, что или готовый генофлекс похищают со складов

Би-3, но я не слышал ни об одной такой истории, или…

— Корпорации специально передают часть продукции для реализации на чёрном рынке, — закончил за него Терри. — Если кто-то не может себе позволить покупать генофлекс через официальных поставщиков, он обращается за дешёвым аналогом, который является дешёвым, но не аналогом, а таким же оригинальным препаратом.

— Они отказываются от части прибыли, чтобы насытить рынок. Чтобы каждый мог позволить себе больше генофлекса.

— С точки зрения бизнеса это правильный ход, — помолчав, произнёс Терри. — Главное — постоянно увеличивать объём, пусть даже в ущерб прибыли.

— Но, если мы с тобой правы и левый генофлекс поступает на рынок со складов Би-3, поскольку никто больше не способен синтезировать препарат, возникает ещё более неприятный вопрос: откуда берётся палёный?

— Этого вопроса я и боялся, — угрюмо признался Терри.

— К сожалению, он лезет в голову.

— К большому сожалению. — Соломон сплюнул и выругался. — Получается, они сами подрывают собственный рынок?

— Рынок подорвать невозможно, ведь генофлекс защищает нас от SAS, — не согласился Уваров. — Зато палёный препарат создаёт человечеству глобального врага — террористов, на роль которых выбраны дарвинисты. Террористы отравляют препарат, защищающий нас от SAS. Этот враг понятен каждому, этот враг всех пугает и вызывает лютую ненависть. Этот враг плох по определению, враждебен каждому человеку на планете, но если он вдруг исчезнет, то его место сможет занять только один кандидат…

— Корпорации, — тихо сказал Терри.

— Совершенно верно, — подтвердил Уваров. — И не потому, что они действительно плохие, а потому что других кандидатов не существует. Исчезнут террористы — возникнет колоссальное гражданское напряжение.

Какое-то время мужчины молчали, наслаждаясь лучами раннего, но тёплого солнца, а затем Соломон поднялся и потрепал напарника по плечу:

— Ночь была долгой, Айвен, нужно поспать. Встретимся в середине дня и займёмся написанием очень скучного и очень обстоятельного отчёта.

УТРО, КОГДА ВСЁ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Приглашение ожидало Кравеца в гостиной, а не в коммуникаторе: вернувшись в апартаменты, Эдмонд увидел на столике конверт, в котором обнаружилось написанное от руки послание: «Милый, давай продолжим наш увлекательный разговор за завтраком. А».

Отказов Альбертина не принимала, поэтому поставила точку, а не знак вопроса. Кравец об этой милой особенности молодой женщины знал, приказал разбудить себя в девять, хотя намеревался спать минимум до обеда, ровно в десять явился в апартаменты Донахью и, едва поздоровавшись, жадно выпил бокал апельсинового сока. И приказал повторить.

— Бурная ночь, — не стал скрывать Кравец. — Но приятная.

— Повеселился? — Альбертина встретила гостя в домашнем платье, мягкая ткань идеально подчёркивала фигуру: может, не такую привлекательную, как созданную с помощью генофлекса, зато естественную.

— Отлично! — Следующий бокал фреша Кравец пил медленно, смакуя и одновременно лаская взглядом молодую женщину. — А ты?

— Мне было… — Она готовилась к вопросу и продумала ответ досконально, включая лёгкое смущение, которое Кравец счёл подлинным. — Мне было интересно.

— Интересно в хорошем смысле слова?

— Во всех.

— Альбертина?

— Эдди, поверь, иначе ответить невозможно.

— Я заинтригован.

— Моя ночь не была наполнена бурными приключениями, если ты об этом.