Системная нежить 5 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar"

— Пало войско, но где-то у реки,

Следуя своему обету,

Встав бок о бок, потешные полки

Отбивали атаки шведов…

Солдаты с кремнёвыми ружьями (и даже сквозь пелену боли я понимал, что оружие не могло бы выдержать течение времени даже в глубокой теории, система создаёт их снова, с нуля) вставали. Да, они не могли больше послужить Петру, многие из которых его в тот исторический момент подвели, но Суворов принял в свой состав семь тысяч штыков.

По моим меркам и даже по его — это мелочь, не существенно, для меня была важна что называется «обкатка технологии».

Поэтому Бисс Урай меня лечил и это помогало, а я после ритуала я осторожно спросил своего генерала:

— Урай, а наша база готова к нападению?

— С первых минут, это одно из основных её предназначений. А есть опасность?

— Да, думаю, что скоро нам прилетит.

— Мы закончили с музыкой? Теперь я хочу отлучиться и сконцентрировать войска в старом периметре.

— Не закончили, но ты давай.

— Ладно, пришлю полдюжины лекарей для тебя. А много у этих… как их… рокеров… песен?

— Много, — вздохнул я.

…

Монголия также была полита моими слезами, в которые активно вмешивалась и кровь.

— Там, где шёл самурай, где траки танков рвали твердь (хэ!)

— Красной армии длань японцам предрекала смерть (хэ!)

Встав за братский народ, мы с доблестью исполним долг (хэ!)

Дав захватчикам бой, отбросив их за Халхин-Гол!!! (хэ!)

Боль пульсировала и отдавалась ударами мёртвого сердца.

— Возьмите водички, Кощей, — сочувственно подбодрил меня Олег.

— Спасибо.

— Как Вы?

— Сказал бы, что жить буду, но я ж нежить, в любом случае, не буду. Вероятно, ещё помучаюсь. Ну что, двинем в Волгоград или Вы с неугомонным Суворовым хотите ещё попить гульской кровушки?

Глава 26

Многоголосое эхо

— А сколько мы тут подняли солдат? — тронул меня за плечо Олег.

Системное сообщение приходило только мне, никто не мог знать показателей, кроме ритуалиста, так что вопрос честный и задан по адресу.

— Шесть с небольшим тысяч, среди них достаточно много членов танковых экипажей, — превозмогая отголоски боли, ответил я.

— Ожидаемо, — задумался Олег. — Суворов сказал, что он их модернизирует.

— Каким, на хрен, образом? Мёртвые не модернизируются.

— Он говорит, что это возможно системными инструментами при условии, если дать им современную технику.

— Ну, блин, он самый генеральный генерал, ему виднее. Только не понял, готовы ли мы вернуться на запад?

— Нет ещё, — подошёл к нам Суворов. — Тут одно морское сражение произошло некрасивое,

— Александр Васильевич уже успел разобраться в музыке и истории?

— Я разобрался в том, что, если вложить достаточное количество единиц ереси в место сражения… — степенно начал генералиссимус.

Но я его перебил.

— Моей ереси, прошу заметить! — искренне возмутился за свои запасы.

— Ой, Кощей, не жмись, всего по сто восемьдесят единиц на мертвеца. А солдаты бесценны. Давай, царь, заряжай свою ракету, полетели на юго-восток.

— Вы и про ракету уже знаете?

— И про Гагарина, про «Буран». Не прощу живым, что они такую машину похоронили.

— Тут я с Вами солидарен. Но Вы сейчас про какое место, какое сражение?

— Цусима, само собой.

— Ааа… решили переиграть?

— Переиграть нельзя. Но игра в целом, ещё не закончена.

— Считаете, что наши не могли выиграть?

— Разве сражение при Халхин-Голе тебе это не объяснило, что результат сражения никогда не предопределён и зависит от каждого участника, от полководца до последнего рекрута.

— Кхе. А как же мы… На воде? Это же морское сражение?

— Ничего, — саркастически ответил Суворов, — там есть островок, бережок, как-то перетопчемся.

— Там ещё и владения армии Бога Машин рядом.

— Подтянем силы прикрытия.

— Давайте карту глянем? — я достал свой новенький мобильник и запустил навигатор, проверяя расстояние между островами. — Пу-пу-пу. Ну ладно, до Гото больше ста пятидесяти километров, это ни хрена не безопасно, но можно попробовать.

Я ткнул пальцем в старинный танк.

— Не знаю, как Вы их модернизируете.

— Это мои проблемы, царь, — отмахнулся Суворов.

— А из морских глубин, там тоже поднимутся прямо суда, корабли?

— А пёс его знает, мы такое первый раз делаем. Надо пробовать.

…

Песня неслась над волнами на многие километры:

— Дерзкий план и долгий путь, но «С нами Бог!»

Гордо реет флаг вблизи японских берегов!

…

На несколько секунд моё сознание растворилось. Я больше не существовал, не было времени, не было пространства, были только ощущения.

Я был и в настоящем, и в прошлом, на двести с лишним лет назад. Я был молчаливым кочегаром, закидывающим топливо в жадный зев печи, был офицером, застёгнутым на все пуговицы. Я выплёвывал лёгкие от чахотки в крошечной каморке госпиталя, я пучил глаза в тропическую тьму при бесконечно долгом переходе вокруг Африки, изнывал от бессонницы, меня мутило от плохой еды, от качки и жары на палубе, от убивающей духоты во тьме трюмов. Я был серым от усталости небритым капелланом, отпевавшим сразу четверых, замотанных в белые простыни, с привязанными к ногам ядрами умерших матросов.

…Господь Вседержитель…

Я ревел от боли, от того, что мне пробило грудину осколком или шрапнелью. Меня сбивало с палубы ударной волной. Я сгорал заживо так, что мои уши слышали шкворчание моей же плоти, полыхающей как факел.

Я ослеп от огня, который расплавил, выжег, заставил вскипеть мои глаза, но не чувствовал боли от гнева и злости, густо замешанной в крови, а мой товарищ, с глазами, но без рук, наводит меня, слепого, при ведении огня из зенитки по японскому самолёту. Мы, слепой и безрукий, продолжали вести бой. Нас вёл азарт, заветы Суворова, нас вела месть, нас вела солдатская гордость.

Я спиливал трубу на «Корейце».

Я умирал сотни и сотни раз, всеми способами, которые даровала нам природа и война.

Одетым в белое, я выходил в открытое море против пятнадцати японских вымпелов. Я выходил на смерть, и мёртвый не боится умереть, но имеет гордость.

Я адмирал, седой старшина, благородных кровей капитан и широколицый матрос, я слепец на огненном представлении бога войны. Я горел, взрывался и тонул, мои лёгкие наполнялись водой, а сердце горечью невозможности отомстить.

— Одичалая стая несётся, вселяя страх!

Словно гнев океана, врагам предрекая крах!

Бронёй глади морей рассекает на всех парах.

Обречённый на смерть, последний флот императора!

…

Меня прошивали навылет миллионы человеческих эмоций одновременно, заслоняя собой мощное течение боли, я испытывал азарт и безумие. Я плакал чужие слёзы. Нет мне покоя и не дарую я прощение.

Порывистый ветер нёс клочья тумана.

Из-за дробящей зубы боли я не мог понять, день сейчас или, допустим, утро. Хилеры, то есть целители армии гулей, закачивали в меня ману бочками, чтобы я не отдал концы следом за императорским российским флотом.

Надо сказать, что ни одного судна «цусимские» моряки российского флота с собой не подняли, не создали из воздуха, видимо Система решила, что мы в край охерели.

Я, не сказать, чтобы провёл ритуал молодцом. Меня вывернуло прямо на пляже, на котором музыканты играли, а я качал сквозь себя эмоции, ересь и боль.

И они вышли. Шагая по одному, а иногда и строем, облачённые в истлевшие рубашки, а группа Олега пела.

Они закончили песню «Цусима» и запели ещё одну песню, за ней второю и третью.

Моряки стояли громадным полукругом, пугающе сухие и чистые, молчаливые и всё же эмоциональные, вибрирующие в такт музыке и понимающие слова песен.

Поддавшись эмоциям, я достал божественный нагнетатель и врубил его на половину мощности. В эту секунду мне захотелось чтобы воды Южно-Китайского моря вскипели от звуковых волн рока, рассылая весть «Мы вернулись!».