Марина Дяченко, Сергей Дяченко
Соль
* * *
– Можете оставить машину здесь, – сказал охранник.
Эрвин захлопнул дверцу автомобиля. Торговец ждал, стараясь держаться спиной к свету. В душном парке горел единственный, но зато очень яркий фонарь на высокой мачте. Кусты, деревья и люди отбрасывали короткие темные тени.
– Идите за мной. Смотрите под ноги. Тут может быть проволока.
Низкие строения без окон – не то сараи, не то гаражи. Дорожка, вымощенная старым кирпичом. Впереди покачивался на проволоке еще один фонарь, освещал фасад большого, когда-то роскошного, а теперь пришедшего в упадок особняка. Плети вьющихся растений походили на провода, а провода – на мертвые ветки.
– Вот здесь.
Мутноватый бассейн казался пустым, и на дне его не было подсветки. Торговец подошел к лесенке, ведущей в воду, и стукнул ладонью по перекладине. Кольцо на его руке, соприкасаясь с металлом, извлекало из конструкции резкий звенящий звук.
– Выходи.
Поверхность воды не шелохнулась. Торговец покачал головой.
– Упрямая тварь… Выходи, а то вытащу и… не заставляй меня это делать!
Вода еще секунду оставалась неподвижной. Потом вдоль стенок, выложенных белой плиткой, заплясали мелкие волны. Отражение фонаря на поверхности разбилось, замерцало осколками. Посреди бассейна показалась голова с прилипшими к лицу светлыми волосами.
– Сюда! – торговец показал на лестницу.
Голова исчезла. Плеснули волны. За край бассейна рядом с металлической лестницей ухватилась тонкая бледная рука с железным браслетом на запястье.
– Наверх!
Снова плеснула вода. Подтянувшись на руках, девушка с усилием навалилась животом на белую плитку. Повернулась и села на краю бассейна, каждую секунду готовая снова уйти в глубину.
Волосы закрывали ей лицо. По голой груди скатывались капли. Тяжелый чешуйчатый хвост прятался в воде почти полностью.
– Мелковата, – сказал торговец. – Зато свежая. Позавчера привезли.
– Беру, – сказал Эрвин.
– Не торопитесь так. Осмотрите. Проверьте. Чтобы потом не было претензий.
– Я беру, – в голосе Эрвина прорвалось нетерпение, которое он хотел бы скрыть. Девушка на краю бассейна скорчилась, обхватив плечи руками. Видно было, что больше всего ей хочется нырнуть обратно в воду, но она не решается.
– Хорошо, – торговец улыбался. – Только наличными.
– Разумеется.
Эрвин сунул руку в нагрудный карман тенниски. Оговоренная сумма была отложена заранее; купюры оказались влажными. Вечер стоял очень теплый, с моря налетал горячий ветер, Эрвин покрылся потом – но его знобило.
Охранник, ухватив девушку под мышки, полностью вытащил ее из бассейна. За ней потянулась, звякая, стальная цепь; охранник подкатил складное инвалидное кресло, усадил девушку и пристегнул поясом, и только потом разомкнул наручник.
Цепь упала.
Девушка сидела, вжавшись в клеенчатую спинку. Широкий плавник чешуйчатого хвоста касался подножки кресла.
– Все верно, – сказал торговец, пряча купюры. – Хотел бы я знать, которая это по счету. У вас, я имею в виду.
– Что? – Эрвин резко повернулся. Торговец поднял руку ладонью вперед:
– Я не лезу в чужие дела. Наш бизнес специфический, многие друг друга знают. Постоянный клиент – это большая удача, если вы понимаете, что я имею в виду…
– Понимаю.
– Вот и ладно. Я могу сделать вам скидку, если в следующий раз вы обратитесь ко мне, а не…
– Я понял.
Охранник развернул кресло и покатил по дорожке, выложенной кирпичом, к машине.
– У меня есть полиэтилен. Если вы не хотите испачкать чешуей сиденье… Или у вас оборудован багажник?
– Нет. На заднее сиденье, там брезентовый чехол.
– Предусмотрительно…
Эрвин отпер машину. Охранник подкатил кресло к задней левой дверце и высадил – вытряхнул – девушку в салон.
– Так вы примете к сведению мое предложение, – сказал торговец.
– Обязательно, – Эрвин уже сидел за рулем.
Машина сорвалась – прянула – с места, едва не задев створки медленно открывающихся ворот. Метнулся фонарь и пропал за поворотом. Минута, другая тряски по проселочной дороге; Эрвин выехал на шоссе.
– Как тебя зовут?
Молчание. Эрвин не видел девушку в зеркале заднего вида: она лежала на заднем сиденье.
– Тебя кормили?
Молчание.
– Я ничего тебе не сделаю… если будешь умницей.
Тишина.
Он нашел «карман» на шоссе, приткнул машину на узкой асфальтовой площадке между белой разделительной линией и кустами на краю обрыва. Оглянулся. Девушка лежала, свернувшись, прикрыв грудь высыхающим, в тусклой чешуе хвостом. У нее были круглые плечи, странно круглые для такого тощего, почти невесомого создания. Гладкая кожа с капельками воды. Глаза, глядящие сквозь путаницу мокрых волос, были полны такого ужаса, что у Эрвина холодок пробежал по спине.
Надо было очень-очень спешить. Торопиться изо всех сил.
– Подожди, – пробормотал он сквозь зубы. Снова выкатил на трассу и вдавил педаль в пол.
Дорога шла, плавно изгибаясь, прижимаясь к скале. Тоннель; развилка. Не сбавляя скорости, Эрвин миновал курортный поселок и вылетел на набережную. Дальше; еще дальше, в сторону от ярких огней, туда, где едва светится в море далекий бакен.
Под колесами зарокотал гравий. Камушек ударил в ветровое стекло. Эрвин притормозил и круто развернулся на пляже, едва не сбив брошенный кем-то шезлонг.
– Как тебя зовут?
Молчание.
Он вытащил из сумки диктофон. Выбрался из машины. Рывком открыл заднюю дверцу; девушка зашипела, отпрянув, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами.
– Ты меня слышишь или нет?
Она не слышала. Темно-зеленые глаза казались стеклянными от ужаса.
– Послушай, – начал Эрвин, заставляя себя говорить как можно медленнее. – Вот море. Я выпущу тебя на свободу. Понимаешь? Выпущу. Если ты сделаешь одну вещь.
Она наконец-то поняла. Затряслась. Рывком села. Прерывисто втянула в себя воздух.
– Я. Выпущу. Тебя. Честное слово. Потом. Только не пытайся бежать!
Она цокала зубами. Переводила взгляд с его лица на диктофон – и обратно.
В глазах была паника.
* * *
Виталик не вышел на награждение. Третье место на пьедестале почета – смешно, в самом деле. Тренер сколько угодно мог разоряться, что, мол, такое поведение «неспортивно» – Виталик чихать на него хотел с высокой колокольни.
Если он всерьез решил бросить всю эту бодягу, – какая разница, «спортивно» или «неспортивно»?
Со второго класса школы его считали надеждой, таскали на соревнования и заставляли жить в бассейне, будто лягушку. Нельзя сказать, чтобы ему совсем уж не нравилось плаванье – нравилось, да, и особенно нравилось, когда девчонки глядели на него, стоящего на пьедестале, снизу вверх. Ну, и в школе позволено было почти не учиться – ему ставили тройки просто так.
Но все когда-нибудь надоедает, елки-палки! Виталик уже не в том возрасте, чтобы жертвовать личной жизнью ради будущих результатов. Третье место было последней каплей; тренер предупреждал, что «выезжать на таланте» дальше не получится. Ну и не надо. Хватит с него большого спорта.
Он не вышел на награждение, как ни ругался тренер. Спокойно переоделся в пустой раздевалке, бросил в сумку мокрые плавки, полотенце, сложил в футляр очки. Был конец мая. При мысли о том, что завтра с утра не надо тянуться на тренировку, на душе делалось отрешенно-весело и очень-очень легко.
Проснувшись рано утром, он с новой силой испытал это чувство. Позавтракал и побрился (последние полгода он брился регулярно, и всякий раз после трех часов дня на его подбородке проступала мужественная тень нарождавшейся щетины). Отмахнулся от вопросов матери – нет, в бассейн не пойдет, бросил все к такой-то матери… Как бросил? Да очень просто. Давно к этому шло.
Оставив мать в растерянности, он закинул сумку на плечо, вышел на залитую солнцем улицу и, не спеша, направился к пляжу.
