Жук Джек Баррон. Солариане - Спинрад Норман

– Так ты настоящий мистер Баррон? – спросила его хорошенькая блондиночка двадцати семи лет от роду, исполнительная секретарша из Верхнего Ист-Сайда, исповедующая стиль хиппи из Нижнего Ист-Сайда. – О, а я сразу узнала твою самодовольную физиономию.

– Можешь звать меня просто… Джек, – сказал он, одарив ее широкой фальшивой улыбкой коммивояжера. – Все мои недруги обращаются ко мне именно так.

На его глазах блондинка неискренне заржала над шуткой. На ней было платье из сильно просвечивающей ткани. В подробностях можно было изучить грудь, плотно придавленную чашечками черного бикини из блестящей кожи, и даже крошечные волоски, торчащие из-за кромки узких черных трусиков. Волоски были тоже откровенно черные – впрочем, и без их подсказки можно было понять, что блонд ненатуральный. Но сегодня Джек позволил себе побыть неразборчивым. Он оперся локтем о стойку, предложил ей пачку «Акапулько Голдс», увидел детскую заговорщицкую улыбку, с которой она брала сигарету, – повадки выдавали многолетнюю привычку к дури. Скорее всего, она – наркоманка с незапамятных времен, еще со времен сухого закона, когда все это дерьмо было приправлено опасностью, исходившей хоть бы и от скрытно-серьезного мелкого местного толкателя дури, украдкой всучивающего тебе конвертик без опознавательных штемпелей. «Почему, – задался Джек вопросом, – весь мой круг предпочитает “Акапулько Голдс”? Уж не потому ли, что фирма меня спонсирует?»

– Держу пари, у тебя полно врагов… Джек, – сказала лжеблондинка, затягиваясь разок и выдыхая сладкий дым, дразнящий ноздри, поверх барной стойки, в его сторону. – И это не просто какие-то мимолетные хейтеры, а тяжеловесы высокого ранга. Как насчет Бенни Говардса?

– Ого, так ты смотрела сегодняшнюю передачу! – похвалил Джек. «Сообразительная цыпа, – подумал он, – но, впрочем, ничего особенного». – Только не говори мне, что ты моя давняя и преданная фанатка.

– Еще чего, – фыркнула она с крошечным проблеском раздражения, подсказавшим ему, что на самом деле он почти попал в точку. – Мне просто нравится…

– Запах жареного? – предположил Джек.

Она одарила его слегка дикой улыбкой. Дурь потихоньку вдарила ей в голову, слегка расслабила бедра, немножко распалила голод – реальный голод, да-да, вырастить из этого чувства голод проще простого – голод до вовлеченности в жизнь, голод до эрзац-власти и до мистических кругов (втащи меня туда, Джекки-жучок), где эта власть зарождается, где есть все, чего ни пожелаешь, где настоящая жизнь в настоящих красках…

– Да, нам всем нравится этот адский душок, – признал Баррон, оглядывая тщательно прибранную освещенную залу, чистый бар в Верхнем Ист-Сайде, полный преждевременно состарившихся молодых людей и девушек, которые явно перестали быть девочками, но уж женщинами им точно никогда не стать. – Мне по нраву такие люди, кому хватает духу этот грешок за собой признать. А уж если это признает баба, я сразу понимаю – это баба с яйцами побольше таких, что у мужиков водятся. Как тебе такой комплимент?

– Варварский, – выдохнула она ему в лицо, продолжая улыбаться.

– Ну, знаешь ли, как ты могла заметить по моим выступлениям – я и сам немного варвар, – откликнулся Джек. Он склонил голову набок, и во впадинах его глаз отразились отблески люстры на гладкой столешнице бара. Он приоткрыл рот, демонстрируя ленивый язычок, спрятанный за зубами, – этакий трюк, достойный именно что Жука Джека Баррона.

Захваченные его пытливым взглядом, ее глаза на мгновение сверкнули смущением, как у маленькой девочки – большие карие глаза, озерца похоти, – и она пожала плечами, как бы сообщая «я на такое не куплюсь, я бывалая кошечка». Джек положил локти на стойку, затем сцепил пальцы в замок и умостил на них подбородок, все еще глядя на нее, все еще сияя улыбкой, все еще легонько водя еле заметным языком по обратной стороне зубов.

– Думаю, глубоко внутри ты насквозь прогнивший мудак, – сказала лжеблондинка. – Ты любишь пудрить людям мозги – и хочешь запудрить их мне здесь и сейчас. И знаешь, я бы просто оставила тебя здесь и пошла по своим делам… если бы пудра твоя не была такой сахарной.

Уже осознавая, что победа за ним, Джек Баррон сказал:

– Именно так я обеспечиваю себе хлеб и хорошую компанию на вечер-другой. Хочешь, чтобы я растаял перед тобой? Похвалил твой ум? Или, как ты там сказала… запудрил тебе мозги? Это не так уж и плохо, если ты будешь сохранять спокойствие и получать от этого удовольствие.

– Ты мне совсем не нравишься, Джек Баррон, – сказала она. Но пока она говорила это, Джек Баррон почувствовал ее ногти на своем бедре, сквозь брюки.

– Но ты уверена, что тебе понравится то, что я с тобой сделаю, да?

– Мне нравится запах жареного, как ты и сказал, – ответила девушка с дикой улыбкой потерянного ребенка, пробудившей болезненный резонанс в Барроне, резонанс-дежавю, улыбка-дежавю, дежавю – как память о девушке-неудачнице, хрупкой деве-хиппи с мягким вздохом, настоящей блондинке. – Нравится, даже если выясняется, что это жарят меня. Тип вроде тебя может учуять такую слабость в девушке, не так ли? Ну что ж, мясник, вези меня на свою бойню.

«Так-так, не гони коней, – подумал Джек. – Давай-ка полегче, если хочешь играть в эту игру со мной, детка… Здесь десятки других голодных женщин, таких как ты, и десятки других баров, десятки других блондинок-красоток… сбавь обороты».

– Пойдем сама-знаешь-куда, – сказал он, взяв ее холодную сухую руку. – И, вот увидишь, тебе будет что рассказать внукам!

Подцепить девку с ходу было для Джека Баррона привычкой, особенно в среду вечером после шоу, а Клод, невзрачный, но очень хитрый швейцар, даже не улыбнулся беспокойству блондинки, когда Джек впустил ее через дверь и повел по коридору к лифту, поднимавшемуся прямо в пентхаус. Манеры швейцара раздражали Джека. «Чертов Клод уже привык, и это уже даже не смешно, – думал Баррон, пока лифт бесшумно нес их наверх. – Чувствую себя каким-то законспирированным извращенцем. Как долго продолжается эта проклятая тема “вечер среды”? Сколько сред подряд я вожу сюда кого угодно, но не Сару?»

(Ох, надо успокоиться. Да только поздно успокаиваться. Чувак, кому ты врешь?)

Когда лифт остановился, Баррон посмотрел на безымянную девушку, державшую его за руку, увидел ее медово-светлые волосы, большие темные глаза, тело, созданное для траха, увидел последнюю из продолжительной череды блондинок (но ни одна из них – не Сара), почувствовал морок, окутавший его подобно тенетам судьбы, внял этому чувству сильнее, чем менее сильному желанию обладать безымянной девушкой, возжелавшей, чтобы ради запашка жареного ее отжарил тот самый полноцветный знаменитый Джек Баррон. «Честная сделка, – подумал он, – вполне в духе говардсовского контракта о гибернации: порадуй-ка меня своим имиджем, детка, и в ответ я порадую тебя своим».

Дверь лифта открылась, и Баррон повел девушку в вестибюль своего частного логова с полом, застеленным медвежьей шкурой, и фресками на стенах (сплошь большие грубые спиральные узоры, раздражающие сетчатку, умышленно-несбалансированные, слой поверх слоя, желтое на голубом). Молча они прошли по маленькому коридору – связующему звену между закрытыми дверьми кабинета и кухни, и неизбежным оцепенением гостиной.

На двадцать третьем этаже кондоминиума в Нью-Йорке, в районе улиц с номерами от Шестидесятого до Шестьдесят девятого, жил Джек Баррон. Коридор выходил в небольшой мезонин, устланный алым ковром, где всю заднюю стену украшали раздвижные стеклянные двери, ведущие во внутренний дворик, полный карликовых пальм и искусственных цветов. Вдали сияли огни Ист-Ривер, никогда не спящего Бруклина. Потолок мансардной гостиной представлял собой огромный купол из прозрачного плексигласа, вырезанный в форме геодезического купола. Обстановка гостиной: целая стена электронных устройств – экраны телевизоров, видеомагнитофон, магнитофон, АМ-ФМ-стереоустановка, видеофоны, метры кабелей, соединяющих пульты управления; пианола, диваны оранжевого, ржавого и синего цвета, черные кожаные пуфы, деревянные скамейки у полудюжины идентичных столиков, кресла, похожие на верблюжьи седла, шесть стопок разноцветных подушек в восточном стиле, все расположено вокруг открытого очага площадью девять квадратных метров (очаг газовый, с автоматической горизонтальной тягой), бросающего высокие, мерцающие ало-оранжевые тени от искусственного костра, уже зажженного выключателем.