Противостояние. Том II - Кинг Стивен

— Нет, сэр, я этого не сделал. Я забыл. Том Каллен так и остался дураком. В НАТУРЕ, я дурак.

— Да нет же, ты сделал мне подарок. Самый лучший. Я все еще жив. А если бы не ты, я не выжил бы.

Том непонимающе уставился на него.

— Если бы ты не подоспел тогда, я бы умер в той рытвине, к западу от Грин-Ривер. И если бы не ты, Том, я бы умер от пневмонии, или гриппа, или что там я подхватил, в отеле «Юта». Не знаю, как ты умудрился отыскать нужные таблетки… будь то Ник, или Бог, или просто чистое везение, но в конечном итоге именно ты сделал это. И нет никакого смысла обзывать себя дураком. Если бы не ты, я бы никогда не встретил это Рождество. Я в долгу у тебя.

Том протянул:

— Да-а, но это не то же самое. — Однако сам весь цвел от удовольствия.

— Это то самое, — серьезно сказал Стю.

— Ну…

— Давай открывай свои подарки. Посмотри, что он принес тебе. Я точно слышал шум его саней среди ночи. Наверное, грипп не добрался до Северного полюса.

— Ты слышал? — Том подозрительно смотрел на Стю, опасаясь, что его дурачат.

— Что-то слышал.

Том взял первый сверток и бережно развернул его. Там оказался китайский бильярд в пластиковом корпусе, новинка, которую перед прошлогодним Рождеством с ревом требовали все ребятишки, с комплектом двухгодичных батареек-таблеточек. Глаза у Тома засверкали, когда он увидел его.

— Включи, — предложил Стю.

— He-а, я хочу поглядеть, что я еще получил.

Еще там был спортивный свитер с нарисованным на нем обессилевшим лыжником, отдыхавшим на выгнутых дугой лыжах, оперевшись на лыжные палки.

— Тут написано: Я ОДОЛЕЛ ЛОВЛЕНД-ПАСС, — пояснил Стю. — мы еще не одолели его, но я думаю, уже близки к тому.

Том быстро сбросил с себя аляску, натянул свитер и снова влез в аляску.

— Здорово! Как же здорово, Стю!

В последнем свертке, самом маленьком, лежал простенький серебряный медальон на красиво сплетенной серебряной цепочке. Тому он показался похожим на лежащую на боку восьмерку. Он поднял его и стал озадаченно, с интересом рассматривать.

— Что это, Стю?

— Это греческий символ. Я слышал о нем давным-давно в учебной программе, которая называлась «Бен Кейси». Он означает бесконечность, Том. Навсегда. — Стю подошел к Тому и стиснул руку, сжимавшую медальон. — Я думаю, мы, быть может, доберемся до Боулдера, Томми. Я думаю, нам с самого начала было назначено добраться туда. Я хочу, чтобы ты носил его, если ты не против. И если тебе когда-нибудь понадобится помощь и ты не будешь знать, кого попросить, ты взгляни на него и вспомни про Стю Редмана. Идет?

— Бесконечность, — произнес Том, переворачивая медальон в руке. — Навсегда.

Он надел медальон на шею.

— Я запомню это, — сказал он. — Том Каллен это запомнит.

— Черт! Чуть не забыл! — Стю полез в свою мини-палатку и вытащил еще один сверток. — С Рождеством тебя, Коджак! Дай я только открою. — Он снял обертку и вытащил коробку собачьих крекеров «Хартц-Маунтинс». Он швырнул пригоршню крекеров на снег, Коджак быстренько умял их и снова подошел к Стю, виляя хвостом в надежде на добавку.

— Попозже, — сказал ему Стю, пряча коробку в карман. — Веди себя пристойно и соблюдай правила приличия, как говорит… как сказал бы лысик.

Он услышал, как его голос стал хриплым, и почувствовал на глазах слезы. Вдруг ему стало страшно не хватать Глена, не хватать Ларри, не хватать Ральфа с его шляпой на затылке. Вдруг он ощутил тоску по ним всем, кого уже не вернешь, жуткую тоску. Матушка Абагейл говорила, что они будут купаться в крови, прежде чем все закончится, и она была права. И в сердце своем Стю Редман одновременно и проклял, и благословил ее.

— Стю? С тобой все в порядке?

— Ага, Томми, все отлично. — Он неожиданно крепко стиснул Тома в объятиях, и Том ответил ему тем же. — С Рождеством, старина.

— А можно я спою песню, прежде чем мы поедем? — робко спросил Том.

— Конечно, если хочешь.

Стю ожидал, что раздастся что-то вроде «Колокольчики звенят» или «Замерзай, снеговик», исполняемые нелепым детским голоском, перевирающим мелодию. Но неожиданно зазвучал приятный тенор, поющий «Рождественский гимн».

— Первое Рождество… — плыл среди белой пустыни голос Тома и слабым и приятным эхом возвращался назад, — как ангелы сказали… бедные пастухи… на своих полях… на своих полях собрали… свои стада… а холодная зимняя ночь… была так темна и глубока…

Стю присоединил свой голос к нему — не такой приятный, как у Тома, но все же вполне благозвучный, чтобы пение в унисон нравилось им обоим, — и старый добрый гимн разносился по снежной пустыне в глубокой соборной тишине рождественского утра:

— Рождество, Рождество, Рождество… родился младенец Христос…

— Я помню только этот кусок, — чуть извиняющимся тоном сказал Том, когда они пропели этот куплет.

— Отлично получилось, — кивнул Стю. Слезы снова подступили к его глазам. Еще немного, и он разревется, а это расстроит Тома. Он проглотил их. — Нам надо ехать. Уже светло и время не ждет.

— Конечно. — Он взглянул на Стю, сворачивавшего палатку. — Это лучшее Рождество, какое у меня только было, Стю.

— Я очень рад, Томми.

И вскоре они снова были в дороге, взбираясь вверх и держа путь на восток, под ярким холодным рождественским солнцем.

Той ночью они разбили лагерь недалеко от вершины Ловленд-Пасс, на высоте почти двенадцати тысяч футов над уровнем моря. Спать пришлось втроем в мини-палатке, поскольку температура упала до семи градусов ниже нуля. Ветер дул не смолкая, холодный, как гладкое лезвие острого кухонного ножа, и в высокой тени скал под раскинувшимся призрачным куполом зимнего звездного неба, до которого, казалось, можно было дотянуться рукой, выли волки. Мир казался одним гигантским склепом под ними — что на западе, что на востоке.

Рано утром, еще до рассвета, Коджак разбудил их лаем. Стю с винтовкой в руках подполз к выходу из палатки. Впервые волки были в поле зрения. Они спустились с гор и неровным кольцом уселись вокруг лагеря, теперь уже не воя, а только наблюдая. Их глаза мерцали зеленым огнем, и все они, казалось, безжалостно ухмылялись.

Стю сделал шесть беспорядочных выстрелов, распугав их. Один из волков высоко подпрыгнул и рухнул на снег бесформенной грудой. Коджак рысью подбежал к нему, понюхал, потом поднял заднюю лапу и помочился на труп.

— Волки все еще его, — сказал Том. — Они всегда будут такими.

Том, казалось, еще не совсем очнулся от сна. Его глаза были туманными, полузакрытыми, мечтательными, и Стю вдруг понял, что это: Том снова впал в то жуткое состояние гипноза.

— Том… он мертв? Ты знаешь?

— Он никогда не умирает, — сказал Том. — Он в волках, в натуре, да. В воронах. В гремучих змеях. В тени совы среди ночи и в скорпионе при луне. Он повисает вместе с летучими мышами вниз головой. Он слеп, как они.

— Он вернется? — яростно спросил Стю. Его сковал холод.

Том не ответил.

— Томми…

— Том спит. Он пошел посмотреть слона.

— Том, ты можешь увидеть Боулдер?

Узкая белая полоска рассвета забрезжила в небе над зубчатыми, безжизненными горными вершинами.

— Да. Они ждут. Ждут какого-то известия. Ждут весны. В Боулдере все спокойно.

— Ты можешь увидеть Фрэнни.

Лицо Тома просветлело.

— Фрэнни — да. Она толстая. Я думаю, она ждет ребенка. Она живет с Люси Суонн. Люси тоже ждет ребенка. Но у Фрэнни ребенок родится первым. Только… — Лицо Тома потемнело.

— Том? Что только?

— Ребенок…

— Что с ребенком?

Том неуверенно огляделся вокруг.

— Мы стреляли в волков, да? Я что, заснул, а, Стю?

Стю выдавил на лице улыбку.

— Чуть-чуть, Том.

— Мне снился сон про слона. Забавно, мм-м?

— Ага.

«Что с ребенком? Что с Фрэн?»

Он начал подозревать, что они не поспеют вовремя; что бы ни видел Том, это случится до того, как они смогут добраться туда.