Он улыбнулся и повторил настойчивей:
— Arzèle! Viens donc!.. Viens ici, mon bon chien [20].
Тут, наконец, опомнилась и Майя.
— Извините меня! — сказала она тоже по-французски, потому что ей почему-то показался он иностранцем. — Я подозвала вашу собаку оттого, что она удивительно похожа на мою, которую… которая погибла прошлой осенью. У них и имена оказываются очень сходны… Вашу зовут Арзель?
Он склонил утвердительно голову.
— Да?.. А мою звали Газель и… Боже мой! До чего они сходны! — со вздохом вырвалось у нее.
Собака, услыхав снова свое имя, бросилась ластиться к девушке, и она горячо возвращала ей ласки, готовая заплакать.
— Это я, напротив, должен просить у вас прощения, — сказал молодой человек, ласково глядя на нее своими черными, бархатными глазами. — Моя глупая Арзель напомнила вам потерю вашей собаки, и мы с ней стали невольными виновниками вашей печали.
Майя не успела ответить.
— Ах!.. Боже мой! — подхватил он. — Вот еще несчастие! Вы рассыпали ваши цветы?.. Позвольте хоть в этом мне загладить свою вину!
И он, бросив поводья лошади на сучок дерева, сам кинулся подбирать в корзину рассыпанные фиалки и ландыши.
Майя смеялась, извиняясь, смущенная, и смущаясь еще более тем, что руки их то и дело сталкивались на мху и кочках, посыпанных ее благоуханной жатвой.
Цветы были собраны. Траурные фиалки и жемчужинки-ландыши, похожие на слезы, набросаны в беспорядке кое-как, пополам со мхом и землей, в корзину. Майя первая встала.
Поднялся и он, выпрямился и подал корзину Майе со словами:
— Ну, слава Богу, дело наполовину исправлено… Все же с моей совести снята часть моего прегрешения.
— Которого и не было совсем… во всем я сама виновата. Благодарю вас и… до свидания.
— Надеюсь! — сорвалось у него с языка.
Она, наклонившись, гладила в эту минуту Арзель.
Услыхав его «надеюсь», Майя вскинула на него глаза и вдруг рассмеялась.
— Без сомнения, если вы не проезжий, а думаете здесь пробыть несколько времени… У нас немного соседей и все мы знакомы…
— Если, как я предполагаю, вы m-llе Ринарди, — перебил молодой человек, — то я не далее, как завтра, надеюсь увидеться с вами… Я гость Софьи Павловны Орнаевой.
И на удивленно устремленный на него взгляд Майи он с поклоном прибавил:
— Позвольте мне себя назвать: я граф Ариан де Карма…
— Иностранец — и так свободно говорите по-русски? — не могла не изумиться Майя.
— О! Это неудивительно: моя мать княгиня Белопольская, рожденная княжна Малорукова, по второму браку рано овдовела и безвыездно поселилась в России, в своем имении, тотчас после смерти отца моего… Я вырос на берегах Днепра и, несмотря на имя, больше русский, чем итальянец.
Он снова снял шляпу и, поклонившись, добавил, весело на нее глядя:
— Итак, я надеюсь, вы позволите мне, на этот раз с полным убеждением, сказать вам: до свидания!
— И, вероятно, до очень скорого! — так же весело отвечала ему Майя и протянула руку.
Граф быстро сдернул перчатку и крепко пожал, тоже без перчатки, протянутую ему руку… И странное дело! Едва сблизились руки их, с обоими сталось что-то, никогда прежде не испытанное… Он сразу почувствовал, что эта девушка стала ему бесконечно дорога, — вещь бывалая если не с ним, так с другими, и вполне понятная; но почему на ней это первое пожатие руки сразу полюбившего ее человека отозвалось таким болезненным ударом в сердце?.. Почему она побледнела и похолодела, и в глазах ее свет помутился до того, что она едва на ногах устояла под гнетом невыносимо тяжкого ощущения; и сердце сжалось и замерло как под ударом ножа, лишившего его жизни…
Собрав все силы, Майя кивнула ему головой и, не глядя, хотела скорее уйти; она не сделала и двух шагов, как граф Карма воскликнул:
— Позвольте, m-lle Ринарди! Не вы ли это потеряли?
И наклонившись, он поднял что-то с земли.
Майя взглянула: в руках его был ее талисман с порвавшейся цепочкой… Он, вероятно, выскользнул из-за ее корсажа, зацепился за что-нибудь и оборвался, пока она ползала по земле; а она и не заметила своей потери.
— О! Слава Богу, что вы нашли… Да! Это мой медальон. Благодарю вас!
И дрожащими руками она надела подарок Кассиния, связав тоненькую цепочку несколькими узлами. Майя забыла слова Кассиния:
— «Никому не позволяй дотрагиваться до своего талисмана. Ты не будешь более ограждена от влияния того человека, который возьмет его в руки. Если же это будет любящий тебя человек, ты совершенно подпадешь под его влияние и волю…».
Таковы были слова ее Белого брата; но Майя их упустила из виду и, подумав: «Так вот отчего мне было так тяжело!», с облегченным сердцем взглянула на графа, доверчивая, улыбающаяся.
В эту минуту со старой сосны над головой ее слетел огромный ворон. Зловещая птица, тяжело рассекая воздух крыльями, пролетела над нею, и троекратное громкое каркание запечатлело свершившееся.
XX
Был чудный вечер конца весны. В замке Рейхштейне все окна и двери были открыты, все комнаты были в цветах. Солнце, розово-огненное, уж полчаса все ползло вдоль деревьев парка, проливая на все золотистый туман, все полосуя светом и сине-прозрачными тенями, зажигая пламенем стекла замка и красным заревом воспламенив воды, и никак не могло решиться исчезнуть за горизонтом.
У Софьи Павловны, кроме профессора Ринарди с дочерью, графа Кармы и постоянно гостивших у нее посетителей, обедали в тот день приезжие из Гельсингфорса двое ученых, из которых один большой знаток этого края, местных сказаний и легенд. Он дал мысль пройтись по всему замку и даже подняться в башню, всегда запертую, потому что она более других пострадала от времени.
Оказалась, что хозяйка и сама не бывала там.
— Так, значит, вы не поинтересовались видеть и оживляющуюся картину? — спросил ученый.
— Какую это оживляющуюся картину? — изумилась она.
— Как? Неужели вам не знакомо самое замечательное предание этого замка? В восточной башне, наверху, есть знаменитая «зала влюбленных», так названная потому, что некогда там жили молодые супруги, которых изображения вы и ныне найдете там, на обоях залы. Это большая картина, все фигуры на ней во весь рост… Она представляет свадебный пир тех самых влюбленных, дамы и рыцаря, давших зале ее название.
— Да?.. Но почему же картина оживляющаяся? — спросила Орнаева. — Как и когда она оживляется?
— Предание говорит, что как только входят в эту залу будущие супруги, все лица на картине оживляются и принимают участие в их веселии.
— То есть как же это принимают участие?.. Оживают?! — спросили несколько голосов.
— Да… Вероятно…
— Ах! да, да, да!.. Как же! Я было позабыл эту историю, а знаю ее давно! — вмешался профессор Ринарди. — Рассказывают даже, что в ночь годовщины этой достопримечательной свадьбы все действовавшие в ней лица, изображенные на картине, сходят со стены и начинают танцевать.
— Без музыки? — спросила Орнаева, смеясь.
— Этого не могу доложить вам. Быть может, воскресают и музыканты, тогда у них, может быть, бал по всей форме.
— Ах! Да это преинтересно! Пойдемте туда, пожалуйста! — заговорили все кругом.
Орнаева послала к управляющему; надо было отпереть башню, осмотреть лестницы; необходимо было удостовериться, что туда возможно было добраться безопасно.
Разговор, попав на любопытную тему таинственного, остановился, разумеется, на ней. Кто-то из скептиков заспорил с Майей. Граф стал за нее заступаться.
Со времени первой встречи молодых людей прошло около двух недель; они виделись за это время каждый день и, очевидно, «между собою ладили» — как говорила Софья Павловна. В ежедневной близости одиноких бесед, долгих прогулок, которым никто не мог и не желал мешать, Ариан и Майя сблизились так коротко, что обоим казалось, что они всю жизнь друг друга знали… и любили! Да! Любовь их с обеих сторон пришла бессознательно и вполне самобытно. Граф Карма, слепое орудие в руках сил, существования которых он и не подозревал, подпал их воле временно, в силу некоторых посторонних влияний, ему совершенно неведомых.
