Град огненный (СИ) - Ершова Елена

Люди говорят, что ночь темнее перед рассветом.

У Пола рассвет так и не наступил. Но я сделаю все, чтобы зажечь в этой сгустившейся тьме поминальную свечу для Пола.

9 апреля, среда

Кофе, таблетки и сигареты — мой утренний рацион.

Ночь прошла без сна. Но мне не впервой бодрствовать по нескольку суток. Я выгляжу ужасно. Еще ужаснее, чем обычно. И зеркало, словно в насмешку, выхватывает все изъяны моего лица: осунувшегося, постаревшего, исчерканного шрамами.

Помню, в реабилитационном центре мы читали и обсуждали книгу о юноше, который продал душу дьяволу в обмен на получение вечной молодости и красоты. С тех пор, какие бы дурные поступки он не совершал — они отражались на его портрете, а не на его лице.

"Лицо — зеркало души, — сказал нам преподаватель литературы. — Совершая добрые дела и поступки, мы молодеем и хорошеем собой. Совершая зло, мы становимся уродливее и старше".

Конечно, никаких волшебных портретов не бывает. Все наши пороки отчетливо отпечатались на лицах, но раньше мы не замечали этого. Только в реабилитационном центре мы поняли, насколько отличаемся от людей. Насколько кажемся уродливыми и старыми рядом с ними. Насколько мы — чужие. И это опустошало не меньше, чем смерть Королевы.

Поэтому непогода радует меня: можно поднять воротник пальто и, спрятав в него лицо, почти слиться с толпой — усталыми, промокшими и вечно спешащими куда-то людьми. Тогда во мне не замечают чужака. Тогда не отшатываются и не бросают косые брезгливые взгляды. Тогда я могу чувствовать себя спокойнее.

Дождь начинает накрапывать снова.

Расс, нахохлившийся, как ворон, сидит на сломанной детской карусели. Завидев меня, он машет рукой. Вчера мы разошлись в спешке, и теперь его снедает любопытство.

— Что-то нашел? — без обиняков нетерпеливо спрашивает он.

Ночью у меня хватило времени поразмыслить, рассказывать ли коменданту о находке. По старой привычке решаю сказать полуправду, к тому же блокнот я забираю с собой — изучу тщательнее в обеденное время.

— Только это, — я протягиваю блокнот Рассу.

Он, сощурившись и прикрывая страницы ладонью, некоторое время изучает его. Я не жду от Расса слишком многого. Но он хотя бы общался с Полом дольше моего.

— Это номера клиентов, — наконец, говорит он. — А это мастерской.

Обломанным ногтем он подчеркивает тщательно выведенный шестизначный номер.

— Учту, — киваю я. — А адрес мастерской ты знаешь?

Расс морщит лоб, вспоминая.

— Адрес не скажу. А план нарисую.

Он достает из внутреннего кармана карандаш (где, как я знаю, лежит и блокнот со стихами), слюнявит его и начинает набрасывать план. Дождь усиливается, и я складываю ладони домиком, чтобы не размыть рисунок. Мастерская оказывается не далеко от дома Пола, в восточной части города. Я редко бываю в том районе, но думаю, что не заблужусь.

— Семь сорок пять, — вдруг говорит Расс.

Он поднимает голову и поворачивается к дому напротив, чей подъезд хорошо виден с каруселей. Я слежу за его взглядом и вижу, как распахивается дверь. Сначала появляется зонт, который тут же раскрывается, как бутон черного тюльпана. Следом — тонкий женский силуэт, кажущийся черным на фоне серой и влажной стены.

— Она очень пунктуальна, — с улыбкой произносит Расс.

— Кто это? — спрашиваю я.

Девушка некоторое время топчется у порога, пытаясь одной рукой одернуть плащ, который настырно задирает ветер, а другой удержать и зонт, и фигурный кожаный футляр.

— Не знаю ее имени, — отвечает Расс. — Но она всегда выходит по средам в одно и то же время. Думаю, она выступает в этой… фи… ларм… монии!

Он с трудом выталкивает незнакомое слово, и меня оно удивляет тоже.

— Она скрипачка, — поясняет Расс, и теперь его улыбка расплывается до ушей.

Девушка, наконец, справляется с ветром и одеждой, перекладывает футляр в левую руку, и, осторожно переступая лужи, идет через двор. На нас она не смотрит — да и зачем? Зато Расс выворачивает шею, пялясь ей вслед. В его глазах появляется мечтательное выражение, которое бывает обычно, когда он читает свои стихи.

— Нравится? — ухмыляюсь я.

— Нравится, — не спорит Расс.

— Так спроси ее имя, — предлагаю.

Расс отводит взгляд, вздыхает.

— Может… когда-нибудь…

Бросает мечтательный взгляд на арку, где в последний раз мелькает и исчезает в дожде точеная фигурка, и возвращается к блокноту.

А я вспоминаю записи Пола, и собственные сны, и думаю — если мы чужаки, отмеченные печатью уродства, то есть ли шанс у всех нас?

Сначала у меня появляется мысль обзвонить все номера из блокнота Пола. Потом я думаю — зачем? Не лучше ли сразу начать с мастерской? Тем более, если там творились незаконные дела и если Пол тоже был в них замешан — прямо или косвенно.

Я раздумываю, не посоветоваться ли с Торием, и если да — как подойти, как спросить его про машины, и новые номера, и все, что я узнал из дневника Пола?

К моему удивлению, Торий сам вызывает меня в кабинет.

Он тигром ходит вокруг стола, но едва я вхожу, останавливается и ухмыляется кривой извиняющейся ухмылкой. Произносит:

— Быстро пришел ответ.

— Какой ответ? — спрашиваю я и замечаю в его руках конверт.

— Да из студии, — отвечает он и протягивает мне цветную открытку. — Ну, помнишь, ты еще хотел опровержение дать на ту передачу с Морташем?

Открываю послание. И чувствую, как предательски дрожат мои руки.

В открытке — официальное приглашение.

И я без разрешения опускаюсь прямо в профессорское кресло и впиваюсь в красиво отпечатанные строчки.

"Уважаемый господин Вереск! Спасибо, что следите за выпусками "Вечерней дуэли"! Мы приглашаем Вас принять участие в передаче, посвященной проблемам социализации и адаптации васпов в обществе. На повестку дня вынесены такие вопросы, как продвижение нового законопроекта о равных правах людей и васпов, о законодательном запрете расовой дискриминации, о внесении поправок в закон об образовании.

Передача состоится в 17–00, в пятницу, 11 апреля.

В Вашу поддержку выступит: профессор Института Нового мира Виктор Торий и директор благотворительного фонда "Открытые двери" Хлоя Миллер.

Вашими оппонентами будут: глава общественного движения "Contra-wasp" Эштван Морташ и профессор кафедры экспериментальных технологий и генетики Южноудельской Академии наук Южган Полич.

Также в связи с политикой канала и в рамках формата передачи убедительная просьба к Вам явиться в парадной форме дарского командования.

Ждем вашего согласия.

С уважением…"

Я откладываю приглашение. Голова идет кругом. Поднимаю взгляд. Торий улыбается смущенно и нервно, словно не знает, что сказать, как оправдаться передо мной.

— Меня пригласили в качестве твоего консультанта, — говорит он.

Я помню наш разговор после той передачи, я помню, что сказал ему: "Делайте, что хотите". Я думаю, Торий и сам не подозревал, чем обернется его спонтанный звонок на студию. Возможно, сам того не желая, он оказал мне медвежью услугу.

В своем дневнике Пол написал, что у меня с профессором есть нечто общее. Определенно, есть: легкомысленное отношение к словам и их последствиям.

— Ты можешь отказаться, — говорит Торий, но его голос звучит неуверенно.

Я молчу. Хмурюсь. Думаю.

Эштван Морташ — глава Си-Вай. Вот уж кто всегда просчитывает ходы и мастерски сооружает ловушки. Он сумел поймать нас на крючок в Даре, продолжает вылавливать и теперь.

— Это провокация, — продолжает профессор. — Если ты пойдешь — они будут стараться спровоцировать тебя.

Он прав. Си-Вай не остановится ни перед чем, чтобы показать лидера васпов с наихудшей стороны. Но все же я медленно качаю головой. Отвечаю сухо:

— А если не пойду, он посчитает меня трусом. Я не имею права сдаться. Не имею права отступить.