Башня. Новый ковчег-3 - Букреева Евгения

– Я думаю, это хорошая идея. Ты как, Кир? Согласен сходить к этой Лене за дневником?

Она смотрела на него прямо, чуть сведя тонкие золотистые брови к переносице. Её лицо было спокойно и невозмутимо. Ни любви, ни нежности, ни обиды – ничего из того, что он успел себе нафантазировать за эти два дня. Она на всех так смотрела – и на братьев Фоменко, и на Марка, и на Веру. Так отчего же на него, Кира, ей глядеть по-другому. Он вообще – никто. Отщепенец. Гопник без мозгов. Мезальянс. Кир перебирал в уме все эпитеты, которыми его уже наградили. И опять волной накатила злость.

Он поднял на неё лицо, упёрся чуть сощуренными злыми глазами в её глаза. Значит, он тут по части горничных. И хорошо. И отлично. Именно по этой он части – она может не сомневаться.

– Конечно, согласен, – сказал слегка развязно, растянув кривую ухмылку. – Не вопрос. Пойду и сделаю.

Глава 8. Кир

Значит, она считает, что он по части горничных. Вот и хорошо. И правильно. А по какой же части ему ещё быть? Только по этой. А как же!

Кир размашисто шагал по коридорам верхнего уровня, засунув руки в карманы и не обращая ни на кого внимания. Он уже забыл, что эти слова произнёс ненавистный Васнецов, а вовсе не Ника, и потому в своих мыслях обращался именно к ней. Перед глазами стояло её спокойное лицо и равнодушные серые глаза, бледные щёки, украшенные капельками солнца, чуть припухшие, обкусанные губы. И эта воображаемая Ника говорила: «Ну ты как, Кир, сможешь?».

Да чего там мочь. Пришёл и сделал. Им, которые по части горничных, вообще по фигу.

Кир со всего размаху налетел на какую-то женщину. Она негромко вскрикнула, а её спутник, высокий и уже немолодой мужчина, что-то сказал, наверняка не сильно лестное – что, Кир не расслышал. Но он за последнее время столько всего узнал о себе, что слова случайных людей его вообще не трогали. Какие ещё могут быть слова, если он для неё, для Ники – мезальянс. Фу, ну и мерзкое слово. Красивое и шипящее, как этот хлыщ Васнецов, который змеёй обвился вокруг Ники и нашёптывает там ей всякое.

Что там Стёпка нашёптывает Нике, Кир додумать не успел, потому что очутился у дверей квартиры Рябининых.

– Кир? Ты как тут оказался? – на лице Ленки Самойловой отразилось такое изумление, что казалось, она сейчас завизжит или грохнется в обморок.

– Мимо проходил. А что?

Кир только сейчас понял, что он даже не продумал никакого примерного плана. Все его мысли, пока он почти бежал до Рябининской квартиры, были заняты исключительно Никой, и сейчас, глядя в вытянувшееся от изумления Ленкино лицо, он выпалил первое, что пришло в голову.

– Может, пустишь меня? Чего в дверях торчать что ли будем?

И отодвинув Ленку, Кир развязно прошествовал вглубь квартиры. Позади него хлопнула дверь.

Он почти безошибочно прошёл прямо до гостиной. Широкий и мрачный коридор, освещаемый декоративными свечами, воткнутыми в бронзовые, с зеленоватым отливом, ажурные подсвечники, упёрся в массивные двустворчатые двери, тёмные, почти чёрные, с тонкими золотыми вставками. Как в склепе – поёжился Кир.

– Ты вообще с ума сошёл, да? – Ленкин свистящий шёпот врезался в ухо. Она догнала его и, схватив за руку, приблизила к нему своё широкое, чуть приплюснуто лицо. Где-то по периферии сознания пронеслось лёгкой дымкой – а ведь когда-то она казалась ему красивой. Ну надо же. Когда-то…

– Я сейчас хозяев позову, слышишь?

– Да брось…

Кир толкнул одну из створок, ощутив кожей теплоту гладкого отполированного дерева, и небрежно шагнул внутрь гостиной. Быстро огляделся, почти сразу заметил этот чёртов глобус, о котором толковал Сашка. Большой шар на высоких ножках, изогнутых словно лапки жучка. И где-то внутри этого шара – дневник.

– Кир…

Чёрт, Ленка же.

Кирилл обернулся и, сам не понимая, зачем он это делает, а, может, отдавая себя во власть интуиции и другого какого-то чувства, которое вело его по жизни, заставляло совершать как самые умные, так и самые глупые поступки, приобнял Ленку за талию и притянул к себе. Она попыталась высвободиться, уперлась ладонями ему в грудь, но Кир лишь усилил хватку.

– Хорошо выглядишь. Платье красивое, ты в нём прямо первый класс. А я такой иду по коридору, смотрю ты. Я даже тебя окликнул, а ты не услышала, наверно.

В голове пронеслись инструкции Веры Ледовской – наври ей, что увидел у какого-то магазина и типа прежние чувства вспыхнули, – и Кира понесло само собой. Он всё больше притягивал к себе Ленку, ощущая рукой под тонкой тканью форменного платья, которое действительно ей шло, тут Кир не соврал, разгорячённое тело, уже откликающееся на ласку.

– Ты чего, за мной следил? Чокнулся. Вот ты псих, Шорохов, а если б у меня хозяева были дома…

Кир видел, она уже почти сдалась и сопротивлялась вяло, больше для вида.

Он вжал её в стену, навалился всем телом и, вплотную приблизив лицо, чувствуя на своей щеке горячее Ленкино дыхание, шептал какую-то ерунду, сам понимая, что слова в данном случае вторичны, и всё решается на уровне инстинктов. Эти же инстинкты вели и его. Вряд ли он соображал, что надо делать, всё-таки стратегом Кир был никудышным, но что-то внутри подсказывало, направляло, и Кир, силком выгоняя из головы образ Ники, просто поплыл по течению. Его руки шарили по Ленкиному телу, торопливо и как-то привычно что ли. Как сто лет назад, ещё в той, прошлой жизни.

И Ленка поддалась.

– Слушай, давай не здесь, давай ко мне пойдём. Блин, ну ты и придурок.

Она нехотя выскользнула из его объятий, потянула за рукав, увлекая за собой. Кир не сопротивлялся, только обернулся ещё раз на странную штуку, глобус-бар, словно пытаясь запомнить дорогу обратно.

Комнатушка, куда притащила его Лена, резко отличалась от остального убранства Рябининских апартаментов. Никакой деревянной мебели, никаких вычурных светильников, тёмных картин в тяжёлых золочёных рамах – обычный дешевый пластик, как и везде.

Здесь Ленка уже сама приблизилась к нему, закинула руки на плечи, кокетливо прикусила нижнюю губу.

– Соскучился, дурачок, да?

До Кира вдруг дошло, что ему предстоит сейчас сделать, и он замер. Так далеко в мыслях он не заходил. Лена, почуяв его сомнения, чуть отстранилась от него, скривила губки, и милое личико её стало похоже на мордочку какого-то мелкого хищника, вроде хорька или куницы.

– Странно всё-таки, – протянула она. – За столько времени ни разу не вспомнил, а тут вдруг заявился.

Кир напрягся, испугавшись, что сам себя чем-то выдал. Но Лена думала о другом.

– А-а-а, так тебя, видно, Савельевская дочка бортанула. Игорёк говорил, что ты с ней типа крутишь.

Игорёк? Это она о ком? О Татарине что ли? На лице Кира проскользнула дурацкая усмешка, которую Лена растолковала по-своему, потому что лицо её стало ещё злее.

– Что, Кирюша, не получилось пролезть в зятья к Главе Совета? Рожей не вышел? И теперь ко мне пришёл, раз уж там не выгорело, – она постаралась ткнуть его побольней и ведь попала. Сама не понимая как, но задела его, царапнула по больному. «Рожей не вышел», ну да, Савельев хоть и не так сказал, а смысл-то такой же.

Кир оторопело молчал, и его руки, до этого сжимающие Ленкину талию, сами собой разжались, и неожиданно Ленка испугалась, что перегнула палку, снова повисла на нём, заглянула жадно в лицо.

– Извини, Кирочка, прости меня. Я не хотела… ну же… я так соскучилась, Кирка…

И Ленкины руки заскользили по нему, принялись ловко расстёгивать пуговицы на рубашке, ширинку на брюках.

Он сам не заметил, как оказался с ней на кровати. Навис над ней, разглядывая нежное кружево лифчика, машинально отметил, что бельё у Ленки теперь более дорогое и красивое – то ли Татарин её балует, то ли откуда-то завелись лишние деньги, – и, не понимая, а что же теперь дальше, так и застыл в этой нелепой позе.

– Ну, ты чего, глупый? – шепнула она. – Ошалел что ли от такой красоты? Что, Кирюша, твоей-то принцессе конопатой далеко до меня, да?