Замена (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

«А ты используешь на е-буке автопрокрутку?»

Мелькали кураторы — настороженные, заботливые, участливо заглядывающие в глаза. Меня тошнило от них: еще вчера все верили в медиумов и проводников, в то, что все идет по схеме, а сегодня…

Сегодня зашевелилась вся над- и подстройка лицея, сегодня все при деле, потому что никто не хочет оказаться под лестницей в коме, никто не хочет подставлять горло под клыки сначала врага, а потом друга, который тоже, оказывается, может убить. Ненароком, из самых лучших побуждений.

Я накручиваю себя, я знаю: мало кто слышал о том, что Икари-кун вполне мог добить истерзанную Кэт. Скорее всего, только мой уровень подписки и знает, уровень «Догма».

Впрочем, это не имело никакого значения.

Скрытые преждевременным вечером облака без оглядки мчались прочь, давая дорогу новым, лицей уходил в пучину тихой истерии, и заботливые кураторы, и усиленные смены СБ у мониторов — все они нагнетали ту атмосферу, которая душной ватой обволакивала меня. Я задыхалась: будто с пачкой зажженных сигарет во рту, словно в жвалах побеждающего Ангела.

Паника стеклянила воздух. Паника тихо звенела в окна.

И, как ни противно, но она тоже работала на меня, потому что человекообразный Ангел тоже это чувствует.

«Ошибись. Ошибись хоть раз».

Икари-кун. Я не видела его весь день в придачу к ночным часам дежурства. И я не хочу думать о том, что с ним. Дневная доза только флуоксетина в тридцать миллиграмм…

«Клайв. Второй „А“. Он напуган, что-то личное. И он человек».

… — это плохо. Икари-кун слаб и раздавлен, и он добивает себя сам.

«Мариса».

Я не знаю, о чем с ним говорить.

«Елизавета».

Не знаю, не знаю… Вокруг источников света клубилась бледная мгла, похожая на растасканную вату, по углам застывала тьма — комками, упругостью, смолой. Стены… На стены я старалась не смотреть. Их покрывала вязь грязной зелени, в которой можно угадать письмена. Можно. Потому что это — тоже мой разум. Моя EVA, сотни процентов эффективности.

Я до рези в глазах вглядывалась в учеников, уходя все дальше.

Многие не дойдут по своим делам, многие дойдут быстрее, чем хотели бы. Почувствуют, что это я, — единицы.

Быстрее, а значит — сильнее удар, по грани с интрузией.

Коридор сжимается, стены круглеют, даже стекла в окнах обретают кривизну, словно кто-то втискивает все в трубу, и все темнее дальний конец, и все читабельнее вязь на почти уже круглых поверхностях.

«Рей, не ходи туда».

Дальний конец коридора завивается винтом, я иду прямиком на потолочную лампу, выхватывая из сходящего с ума пространства все новые плотные тени — выхватывая и возвращая на место: не то.

«Рейрейрейрейрей… Мы не хотим, чтобы ты туда шла, не хотим, давай разогреем саке… Scandet cum tacita virginae pontifex…»

И еще что-то на немецком. Кажется, из Рильке.

Часы над дверью в класс уже изогнуло, когда я их увидела. Цифра, цифра, двоеточие, цифра, цифра — их разъединяло, забрасывая в воронку. Я собрала их, вытряхивая ту самую ненавидимую Акаги душу из очередного лицеиста. Время, всего лишь время, поняла я.

И все встало на место.

Бум.

Я закрыла за собой дверь кабинета и пошла к портфелю. Кресло, на котором он стоял, шло трещинами и вспыхивало, всаживая иглы мне в ноздри, но на это уже не стоило обращать внимания. Так, всего лишь усилие, чтобы контролировать восприятие.

Нет, не так: чтобы отобрать контроль над восприятием у EVA.

Бум.

Я уже за столом, и я едва понимаю, как расстегнула манжет блузки, как закатала его. Куда-то еще делся пиджак, но это, к сожалению, не важно, потому что игла шприца шла волнами, как живая, а вены почти слепили своей пульсацией, а у самой затылочной кости гремело возрождение истинной меня.

Боль-боль-боль-боль-бо…

Мир вдруг потерял острые углы, расплылся плотный сумрак в углах, и в висках стало щекотно. Я смотрела на отсрочку оплаты, которая торчала из сгиба локтя, видела капельку крови, просочившуюся из неаккуратно проколотой вены, видела криво сломанную ампулу среди листов тестирования.

«Я едва не опоздала. И чуть не сорвалась вдобавок».

Двери распахнулись в коридор, где добавилось света и больше не было вихря и вогнутых стекол. Комки ваты, отлипнув от ламп, двигались внутри моего тела, а я поняла, что сделала себе укол в темноте.

— Рей?!

Хикари выдохнула, только разглядев мой силуэт в кресле. «…и-четыре, и-пять», — посчитала я, ожидая, пока куратор продолжит.

— Рей, я нашла Ангела!

Я встала — и тотчас же села, потому что — бесполезная EVA, слабые колени, эхо симеотонинового шквала.

— Сядь.

— Рей! — воскликнула Хораки. — Я же сказала…

— Я слышала. Сядь.

Она прошла вперед, опустилась на край кресла, готовая вскочить, готовая кричать. Мне и самой хотелось бежать, кричать. Хотелось.

— Не надо, — попросила я, заметив, что она потянулась к настольной лампе. — Рассказывай.

…Она шла за мной, она нашла его в шлейфе моего симеотонинового криза, когда я трясла куклы лицеистов, думая только о том, почему я не могу иначе переживать за убивающего себя Икари-куна. Вернее, это сейчас уже я понимала, о чем на самом деле думала.

Сесил Мортон из 1-С, пятясь в тень, смотрел мне вслед.

Вокруг застыли замороженные лицеисты, а он отступал, не замечая взгляда куратора, не видя ничего, кроме того, что видеть не должен был.

— Я прошла мимо него, — сказала я вслух, и Хикари все же вскочила:

— Да, Рей, ты сошла с ума! Ты глушила их! Ломала!

Она уже видела все, привыкнув к зыбкому сумраку кабинета: и закатанный рукав, и ампулу на столе, которая, казалось, проминала собой пачку бумажных листов. И я примерно представляла ее выводы.

«Это все ради моей замены», — попыталась сказать я.

«Ты сходишь с ума от боли», — пыталась сказать Хикари.

Я, к сожалению, плохо представляла, кто из нас прав. Поэтому взялась за манжет и начала разворачивать рукав. Виток, виток, еще виток. В пальцах кололся серый холод.

— Где сейчас Икари-кун?

— Синдзи? — на выдохе удивилась Хораки. — Н-не знаю, но…

— Найди его. И передай, что ты нашла убийцу Кэт.

Хикари вскочила, тряхнув головой.

— А… Ты?

— Я выполню остальные специальные процедуры.

«Нет, я не в порядке», — добавила я, глядя в глаза, лишь угадываемые в темноте. Она кивнула и убежала, и я была уверена, что завтра, если мы переживем эту ночь, она попытается поговорить, и только потом доложит в СБ.

Левая рука отозвалась призраком боли, когда я перекинула через нее пиджак, а потом и плащ. Я подошла к выключателю, щелкнула, на миг погрузившись в пучину солнечного гонга, а потом снова выключила свет.

В конечном итоге, симеотонин сделал свое дело, только, оказывается, я хотела сама:

«Икари, ты не виноват. Я нашла его. Если хочешь, ты можешь сам посмотреть ему в глаза. Видишь? Это не ребенок, он только звучит как ребенок». Если не хочешь — всегда есть М-смесь и Белая группа. Оставалось сомнение, как отреагировал бы Икари-кун, и об этом тоже стоило бы подумать.

Коридор был самым обычным, портфель оттягивали тесты, которые нужно проверить на завтра, а на форуме, наверное, закончилось голосование за снимок месяца.

«Завтра возьму фотокамеру и пойду на болота».

Мне понравилась эта мысль, и я, свернув к выходу, едва не миновала офис службы безопасности.

8: Самый звонкий крик — тишина

В окно что-то стучало, какая-то неприкаянная ветка. Мне было хорошо под одеялом: с оглушенным демоном в голове и отчетливым ощущением выходного. На столе моргал зарядившийся аккумулятор, и где-то там еще был невидимый кофр с фотоаппаратом.

И где-то там были еще десять часов времени, которое мне не нужно делить на двоих.

За окном дробилась между ветвями звенящая прозрачность: та самая, особенная, которая — бесцветье. Которая — высокий и чистый звук. Которая бывает только осенними днями, когда предгорье окутано предчувствием заморозка.