Вонгозеро. Живые люди (СИ) - Вагнер Яна

— Я думал, ты никогда уже палец с кнопки не уберешь, Андрюха, — и засмеялся. В это же мгновение впереди, на границе видимости, появилось слегка расплывающееся в мутной предрассветной дымке желтое пятно, а еще через несколько минут уже стало отчетливо видно стремительно приближающийся к нам по встречной полосе одинокий автомобиль, на крыше которого ярко светились три прямоугольных оранжевых фонаря.

— Что еще за Андрюха? — спросил папа Боря, напряженно вглядываясь вперед.

— Друг семьи, — ответила я, наблюдая за тем, как Сережа, не закрывая двери, выпрыгнул из своей машины и подбежал к остановившемуся рядом серебристому пикапу, к которому сзади был прикреплен плотно укрытый брезентом, припорошенный снегом прицеп; следом за ним на дороге появилась Ира, на ходу торопливо натягивающая пальто, а из пикапа навстречу им вышли два человека — мужчина и женщина, и все четверо, позабыв обо всякой осторожности, стояли теперь прямо на проезжей части, оживленно разговаривая.

— Какой друг семьи? — переспросил папа. — Ты можешь толком объяснить?

— Да как вам сказать, — ответила я со вздохом, отстегивая ремень и распахивая дверцу, — боюсь, что не моей.

Как же так получилось, думала я, медленно направляясь к стоявшей посреди дороги группе, почему в этой странной экспедиции нет ни одного человека, кроме Мишки, которого я на самом деле хотела бы взять с собой, которого я могла бы спасти потому, что это было нужно именно мне? Мамы больше нет, и Ленка, моя Ленка, наверное, тоже сгинула где-то там, в мертвом городе, на матрасе в каком-нибудь школьном лазарете, и все остальные, кто был мне дорог, кого я любила, с кем могла бы сейчас поговорить откровенно, да хотя бы просто переглянуться — пропали, исчезли, а может быть, уже погибли; я запретила себе думать о них — хотя бы на время, хотя бы до тех пор, пока мы не перестанем бежать, не доберемся до озера, где можно будет отойти подальше в лес, сесть на корточки, обнять дерево и зажмуриться, но скажите мне кто-нибудь, каковы шансы встретить знакомых тебе людей на пустой ночной дороге длиной в семьсот с лишним километров и почему, черт возьми, это обязательно должны оказаться именно эти люди, а не другие — те, кто так мне был бы сейчас нужен?

Я подошла поближе и осторожно взяла Сережу за руку, и он тут же живо обернулся ко мне:

— Нет, ты представляешь, Анька? Ты представь только! Мы могли просто молча проехать мимо…

— Да ты со своими рациями всю плешь мне проел в свое время, проедешь тут молча, — перебил его Андрей, приобнял Сережу за плечо и широко, радостно улыбнулся — пожалуй, я никогда еще не видела на его лице ни подобной радости, ни такого волнения. Я помнила его как высокомерного, мрачноватого типа, с которым Сережа дружил то ли со школьных времен, то ли с институтских, и как во многих долго существующих парах, роли у них распределились давным-давно — настолько, что неважно было, что именно представляет собой каждый из них сейчас, потому что они по-прежнему носили друг перед другом свои привычные, словно приросшие с детства маски, а я так и не смогла привыкнуть к роли, которая в этой дружбе досталась Сереже.

— Аня, — очень громко и очень радостно произнесла стоявшая рядом с ним женщина и повернулась к мужу: — Я же говорила тебе, что это был Анин голос, а не Ирин!

— Я тоже рада тебя видеть, Наташа, — ответила я — сарказм можно было и не прятать, она все равно никогда его не чувствовала — или делала вид, что не чувствует — а Наташа, улыбаясь, по очереди внимательно оглядывала нас одного за другим, и улыбка ее делалась все шире и шире, хотя казалось, это уже невозможно.

— Значит, вы так и путешествуете, шведской семьей? — жизнерадостно спросила она, и я тут же вспомнила, за что именно я ее не люблю.

Паузы никакой не возникло — в это время как раз подошел Леня, следом за ним вышел из машины папа, несмотря ни на что, недоверчиво держащий карабин наготове; какое-то время мужчины жали друг другу руки и произносили слова, полагающиеся при знакомстве, а когда они закончили, Сережа наконец задал вопрос, который вертелся в голове у всех нас с момента, когда пикап показался на встречной полосе.

— Ребята, — спросил он, улыбаясь, — какого черта вы едете в обратном направлении?

Ни один из них не ответил сразу же — лица их немедленно погасли, словно кто-то щелкнул выключателем, и несколько секунд оба молчали. Наконец Наташа подняла глаза на мужа и слегка толкнула его локтем, и только тогда он сказал — на этот раз совершенно серьезно:

— Мы едем в обратном направлении, Серега, потому что трасса Москва — Питер теперь заканчивается перед Новгородом.

— То есть как это — заканчивается? — не веря своим ушам, переспросила я.

— Очень просто, — ответил он и посмотрел мне в глаза. — Поперек трассы, там, где мост через Мсту — кажется, это называется Белая Гора, стоят грузовики. Когда мы подъезжали, на мост заехать еще было можно, а вот съехать с него — уже нельзя. Хорошо, что мы заметили вовремя, — он замялся, — ну, там такое было, нельзя было не заметить. Их человек двадцать-тридцать с оружием, мы не успели понять, кто они — военные или гражданские.

— Мы не первые там попались, — вставила Наташа тихо — она тоже больше не улыбалась, — если бы вы видели, что они там устроили.

Все мы молчали — эту новость надо было как-то переварить, и тогда Андрей добавил:

— В общем, куда бы вы ни ехали, придется разворачиваться. Федеральной трассы больше нет.

— Чушь какая-то, — Ирин голос звучал требовательно и, пожалуй, даже сердито, и я подумала, что уже начинаю привыкать к этим ее интонациям, — можно же как-то объехать. Не разворачиваться же теперь, нам просто некуда уже возвращаться, ну, давайте поедем другой дорогой, в конце концов, не может же быть, чтобы от Москвы до Питера была только одна трасса?

— Да к черту Питер, — вмешался Леня хмуро, — кому он нужен, неужели ты думаешь, там кто-нибудь еще остался живой?

— Ну, вообще-то мы едем как раз туда, — вставила Наташа и, когда мы все изумленно обернулись к ней, продолжила раздраженно, словно защищаясь: — И не надо так смотреть на меня, ладно, не совсем в Питер, у моих там дом — под Всеволожском, там еще неделю назад все было в порядке, пока связь была, я каждый день с папой говорила, у них вообще все было тише, чем у нас, и потом, там озеро, мы лодку взяли. — Она говорила что-то еще — быстро, почти захлебываясь, про то, что дом большой, что в Москве они уже погибли бы, что связи нет — но она точно знает, что с родителями все хорошо, и как-то сразу стало очевидно, что все это она говорит не впервые, что, наверное, было много споров, в результате которых эти двое приняли решение, в котором один из них сомневался, а второй был вынужден делать вид, что уверен, — просто чтобы заставить первого двинуться в путь. Я немедленно вспомнила нашу с Сережей поездку к кордону, когда больше всего меня пугала не затаившаяся впереди болезнь, а то, что он может сейчас передумать, мы повернем обратно, и я никогда больше не увижу маму, и даже не узнаю, что с ней случилось; это было невыносимо — слушать, как она выплевывает слово за словом, торопливо, бессвязно, глаза у нее блестели, и я поняла, что на самом деле эта женщина, ухитрившаяся так сильно задеть меня ровно за две минуты, истекшие с момента встречи, находится на грани истерики — мне захотелось одновременно и поддержать ее, и заставить замолчать, но слов я не нашла и просто придвинулась к ней поближе и легонько сжала ее руку чуть выше локтя. Она резко выдернула свою руку из моей и яростно сверкнула на меня глазами — лицо ее исказилось:

— Не надо меня трогать! Нам просто нужно найти другую дорогу, мы собирались свернуть направо и попробовать через псковскую трассу, а тут вы, да что вы так смотрите, Андрей, скажи им, там же можно проехать!