Благодать - Линч Пол

Она думает, а ну как Паучица как-то добралась до города прежде нас? Представляет себе, как тетка с лицом своим паукастым показывает на нее сыскарю.

Колли кричит, блядский дух, мук, ты только глянь!

Она шагает к фуре, опрокинутой на бок на мостовой. Лошадь со сломанной шеей лежит в объятиях тележной тени. Навстречу Грейс чувство, что ей это все снится, стопы на мостовой, наблюдающие лица констеблей, это чувство пойманности, чувство мертвой лошади, а затем чувство это проходит. Тут-то и понимает она, что полицейские не ее высматривают, а всматриваются в город, поскольку лихо нагрянуло.

Она заходит блюстителям порядка за спины и видит, что последний взгляд лошади устремлен в овнезапневшее небо, видит, что кто-то стесал мясо у лошади с крупа. Констебль повертывается и кричит ей что-то, она сутулится оттуда прочь, осмысляя слова полицейского, его странный выговор.

Брейсь, прыщ лыка. Брысь, прощелыга.

Городской ромб усеян соломой и камнем и едва ли не столь же плотно людьми от власти и солдатами из казарм. Люди начинают бузить, говорит Колли. Какое-то сборище или протест кончились расправою. Она наблюдает, как на кованой ограде качаются двое детей. Видит небо, застрявшее в магазинной витрине, с иззубренной дырой битого стекла, словно небеса можно прорвать.

Сыскарь стоит в дверях, разговаривает с кем-то из старейшин, а затем бросает взгляд на нее, шагает к ней, она думает о капусте у себя в сумке, недоумевает, как Паучице удалось сообщить обо всем так быстро, человек этот несусветного роста уже вот он, над нею, но голос его удивителен. Нежен, как у старого учителя.

Говорит, ты откуда, парнишка?

Смотреть в упор в лицо сыскаря ей никогда не доводилось, в глазах этого человека она видит безликую окончательность власти и то, как он способен изъять тебя из твоей жизни и выслать в Австралию. В горле у нее лепятся слова, те, что могли б сказать, я всего лишь капусту взял, клянусь, готов вернуться и посадить ее на место. Но вскидывается рука, и она предлагает сыскарю лепешку из свежего воздуха, вполне простая, сэр, но все равно отлично жуется. Лицо сыскаря неподвижно, как камень, но у рта предательская морщинка смеха. Говорит, ради твоего же блага убирался б ты из этого городка.

Ветер мечет с востока злым холодом. Что сейчас за месяц? думает она. Небо вылеплено в зиму, однако полагается сейчас быть весне. Хватит с Грейс рабства и полоумных теток, хватит городов с их глазастыми блюстителями, рыскающими повсюду, зыркающими на тебя, словно ты и есть причина всех бед. Станет она ночным призраком крестьянских усадеб, под звуки спящих сторожей, а днями будет спать в сараях.

Какая же это удача, думает она, отыскать сенной чердак с лестницей и без единой спящей там души. Чердак тот на дальнем краю подворья в полудне пути от Клониса. Дни здесь она не считает, носит на себе запах прелой соломы, отправляясь на свои ночные вылазки. Ворует овес у лошадей, объедки из собачьей миски. Днями лежит праздно, вынужденная выслушивать Колли. Разгадай загадку. Что быстрей, жар или холод?

Однажды ночью просыпается, постигая, что рядом другой. Она выучилась слушать, как прорисовывать тьму очерками-звуками. Знает: это мужчина, с тяжкой поступью, осматривается, тянет за что-то, она представляет себе руки, шарящие вокруг в густо намазанной черноте. Возня мужчины, предоставленного себе, дышит тяжко, укладываясь рядом. Ее рука отпускает нож. Она думает, веди себя совершенно тихо, даже не выдыхай ни звука. Чужак перевертывается с боку на бок, затем еще раз, далее следует иззубренный кашель, которому нет конца.

Наконец она садится. Будь любезен, мистер, прекратить этот свой кашель.

Повертывается к ней перепуганный мужчина. И как он проступает из тьмы в свете спички. Тощий малый подается вперед, помаргивает в тусклом мерцанье, желтятся белки глаз. Оп! говорит он. Ты что, напугать меня до потери тени хочешь?

Поберегись со спичкой, а не то весь чердак спалишь.

Он тушит спичку языком. Тут еще кто есть или ты один?

Колли говорит, бакуна не найдется?

Человек отвечает, а у тебя нет ли чего поесть, а? Вот, дай-ка трубку.

Она протягивает трубку, человек хватает ее за запястье. Ты не опасный, а? Не укусишь?

Отпускает запястье и не видит, как она держит лезвие на одной прямой с его сердцем.

Сразу видно, ты славный малый. Оп!

Звать его Волдырь. Она с ним курит в темноте, слушает, как губы его чпокают после каждой затяжки. Следит за ним ушами, как он укладывается на солому, нескончаемый шорох человека, пытающегося устроиться поудобнее, его кашель оставляет ее без сна.

При дневном свете она видит, что он безвозрастный и заточил себе на зубах острые кромки. Желтые глаза подают знаки некоего сокровенного безумия. Тело излагает повесть дороги, думает она, лицо исполосовано шрамами, костяшки растрескались, и как ему нравится жечь спички вплоть до черных своих пальцев. Задирает рубашку, показывает ей синяки, разбросанные у него по туловищу. Говорит, из моего им только спички и достались, а я одному рот на затылке обустроил. Оп!

Главное правило, говорит Волдырь, обустроить себе морду пса. Носи с собой напильник и обтачивай зубы. Глянь на мои, например. Надо выглядеть страшней всех вокруг. Лихо тогда глянет на тебя и сбежит. Опиливать зубы еще и развлеченье по ночам, когда больше заняться нечем.

Вот еще правило. Странствуй медленно. Спешить на пути своем по дорогам ни к чему, поскольку тот, кто спешит, опаздывает жить. Все эти новые люди, каких видать на дороге, ничего не понимают в странствовании. Ходят со слепым взглядом. Лучше идти по дороге медленно и слушать болтовню деревьев да птиц, тогда что-нибудь, может, узнаешь. А также углядишь разные возможности, когда они представятся.

Вот еще правило. Всегда мойся в холодной воде. Давно известно, что холодная вода лечит ломоту и боли. А еще ограждает от болезней. Но надо удостовериться, что вода чистая, а не бурая с болота, потому что в такой есть отложения, какие проникают под кожу и разъедают мозги. Если кажется, будто я странноватый на голову, это оттого, что я вырос в местах, где вода только бурая.

Вот еще правило, коли говорить о нечистоте: держись подальше от железа, особенно от чугуна. Почему, не знаю. Близко не подходи, не садись и не прикасайся. В них есть заразные примеси, от каких под кожей раздраженье. И головные боли. Много боли в голове я себе заработал, опираясь на старые ограды.

Вот еще правило. Смотри, из какого колодца пьешь. Иногда в них бывают больные звери, которые туда упали. Лежат там и гниют в воде, от этого в ней загрязненья, а потому пьешь ты ту хворь, которая зверя убила. Я знаю по крайней мере двоих, кто умер от мозговой гнили, какая передалась от больной скотины. Я б сказал, первым делом хорошенько понюхай колодец, если получится. Затем осмотри воду.

Вот еще правило. Нет никаких правил. Оп! Дело теперь к худшему. Страна голодает. Мир катится нахер. Старые времена ушли, понимаешь, о чем я? Мы катимся к худшему. Вот что я думаю. Но что б там Господь всемогущий на небесах ни желал, пусть Ему будет так, лишь бы за старым Волдырем присматривал.

По ночам она слушает, как он разговаривает с собой, несуразные слова, беседы с покойниками. А затем приходит ночь, когда слышно, как некто – кажется ей, мужчина – пытается забраться на чердак. Она берется за нож, прикидывает, не пригласил ли Волдырь сюда какого-нибудь своего дружка ее обокрасть. Волдырь крадется к двери на чердак, а следом она слышит стук, кряхтенье и матерщину.

Волдырь шепчет, я только что какого-то мудака с лестницы сбросил.

Она уверена, что слышит вдали плач младенца. А может, это кот, думает она, иногда не уловишь разницу.

Она думает о старых байках скитальцев, какие слыхала у очага в Блэкмаунтин, от тех, кто проводил ночь в чужом доме; вечное предложение крова и уюта. Дивных-пука под личиной чужаков люди в дом приглашали, таково было гостеприимство. Минули те дни, а может, все это выдумки, и не славно ль было давать укрытие от холода всем и каждому, но как знать наверняка, что это не ночные побродяги, кто обкрадет тебя, даже если при них ребенок?