Мятежная - Рот Вероника

– Нет, жила по соседству, когда мы были детьми. Из Альтруизма, – отвечаю я.

– У тебя с ней роман? – спрашивает она Калеба. – Не думаешь, что это глупая затея? В смысле, когда все закончится, вы окажетесь в разных фракциях, будете жить в разных местах…

– Линн, ты когда-нибудь заткнешься? – говорит Марлен, кладя ей руку на плечо.

В противоположном конце зала я замечаю Кару и кладу сэндвич на тарелку. Аппетит пропал. Я гляжу на нее, опустив голову. Она уходит в дальний конец кафетерия, где за двумя столами сидят немногие беженцы из числа эрудитов. Большинство из них сменили синие одежды на черно-белые, но не сняли очки. Я пытаюсь переключиться на Калеба, чтобы не смотреть на них, но и он начинает таращиться на эрудитов.

– У меня шансов вернуться к эрудитам не больше, чем у них, – говорит он. – Когда все кончится, у меня не будет фракции.

Впервые я замечаю, с какой печалью он говорит об Эрудиции. Я и не понимала, как тяжело далось ему решение оставить их.

– Может, пойдешь, сядешь с ними, – предлагаю я, кивая в сторону беженцев-эрудитов.

– Я их не знаю, – он пожимает плечами. – Ты же помнишь, я пробыл во фракции всего месяц.

Подходит Юрайя и с мрачным видом бросает поднос на стол.

– Я подслушал разговоры насчет результатов допроса Эрика, в очереди, – говорит он. – Очевидно, он практически ничегоне знает о планах Джанин.

– Что? – переспрашивает Линн, со стуком кладя вилку на стол. – Как такое может быть?

Юрайя пожимает плечами и садится.

– А я не удивлен, – говорит Калеб.

Все изумленно глядят на него.

– Что? – спрашивает он, краснея. – Просто было бы глупо доверить все свои планы одному человеку. Намного умнее дать по небольшому кусочку каждому из тех, с кем ты работаешь. В таком случае, если кто-то тебя предаст, потеря не столь велика.

– Ого, – говорит Юрайя.

Линн подбирает вилку и снова ест.

– Слышала, у правдолюбов хорошее мороженое делают, – Марлен оглядывается на очередь. – Сама понимаешь, типа «Хреново, конечно, что на нас напали, но здесь, по крайней мере, десерт дают».

– Мне уже лучше, – коротко отвечает Линн.

– Может, не так вкусно, как пирожные в Лихачестве, – мрачно произносит Марлен. Вздыхает, и прядь обесцвеченных каштановых волос падает ей на глаза.

– Хорошие пирожные у нас были, – говорю я Калебу.

– А у нас – газировки классные, – отвечает он.

– А, но все равно у вас не было утеса над подземной рекой, – морщит брови Марлен. – Или комнаты, где можно встретиться со всеми своими кошмарами сразу.

– Нет, – отвечает Калеб. – И, честно говоря, меня все вполне устраивает.

–  Не-жен-ка, – нараспев тянет Марлен.

–  Всетвои кошмары? – переспрашивает Калеб, и у него загораются глаза. – А как это происходит? В смысле, кошмары создает компьютер или твой мозг?

– О боже, – Линн роняет голову на руки. – Началось.

Марлен принимается описывать симуляции. Я погружаюсь в звуки голосов вокруг меня и доедаю сэндвич. Потом, несмотря на звон вилок и шум разговоров сотен людей, опускаю голову на стол и засыпаю.

Глава 18

– Тихо, все!

Джек Кан поднимает руки, и толпа умолкает. У него истинный талант руководителя.

Я стою среди лихачей, которые пришли поздно, когда уже не осталось сидячих мест. Краем глаза ловлю вспышку света. Молния. Гроза – не лучшее время для собрания в зале, у которого вместо окон дыры в стенах. Но это самое большое помещение, которое у нас есть.

– Понимаю, многие из вас потрясены и ошеломлены случившимся вчера, – начинает Джек. – Я слышал много докладов, рассматривающих событие с самых разных точек зрения. Я пришел к выводу, что из этого – правда, а где требуется дополнительное расследование.

Убираю за уши влажные волосы. Я проснулась за десять минут до времени, назначенного для собрания, и побежала в душ. Хотя я еще и уставшая, но теперь мне намного лучше.

– На мой взгляд, самое важное – вопрос о дивергентах.

Он выглядит изможденным. Темные круги под глазами, короткие волосы беспорядочно торчат, будто он дергал себя за пряди всю ночь. Несмотря на иссушающую жару в зале, он в рубашке с длинными рукавами. Они немного подвернуты. Видимо, когда он утром одевался, то думал о чем-то другом.

– Пусть присутствующие здесь дивергенты выйдут и сами все расскажут.

Я искоса гляжу на Юрайю. Ситуация становится опасной. Дивергенция – такая штука, которую я предпочитаю скрывать. Раньше признаться в этом – означало подписать себе смертный приговор. Хотя теперь нет смысла скрываться. Обо мне все знают.

Первым решается Тобиас. Он начинает пробираться сквозь толпу, боком, а потом, когда перед ним расступаются, идет напрямик к Джеку Кану, гордо выпрямившись.

Я тоже начинаю продвигаться, бормоча извинения. Люди отшатываются в сторону, будто я пригрозила, что плюну на них ядом. Еще несколько человек протискиваются вперед. Среди них – девочка, которой я помогла.

Несмотря на дурную славу Тобиаса, которую он недавно обрел среди лихачей, и мое новое звание Девчонки, Которая Зарезала Эрика, все смотрят не на нас. А на Маркуса.

– Ты, Маркус? – удивляется Джек, когда тот подходит к середине зала и останавливается на опущенной чаше весов Правдолюбия, изображенных на полу.

– Да, – отвечает Маркус. – Я понимаю, ты обеспокоен, как и все остальные. Еще неделю вы и не слышали о дивергентах, а сейчас все, что вы о них знаете – это то, что они иммунны к тому, перед чем вы уязвимы. Это страшно. Но я хочу уверить вас, бояться совершенно нечего.

Он говорит, приподняв брови и наклонив голову. Я понимаю, почему он нравится людям. Он создает у тебя ощущение, что обо всем позаботится, если только ты доверишь ему свои проблемы.

– Для меня очевидно, – продолжает Джек, – что на нас напали потому, что эрудиты хотели найти дивергентов. Известно ли тебе, зачем это им?

– Нет, – отвечает Маркус. – Возможно, они хотели просто идентифицировать нас. Это явно очень полезная информация, если они намерены и дальше использовать симуляции.

– Они не хотели простосделать это, – вставляю я. Слова срываются с моих губ раньше, чем я принимаю решение говорить. У меня высокий и слабый голос, по сравнению с мужскими голосами Маркуса и Джека, но останавливаться поздно. – Они хотели убить нас. Они начали убивать нас задолго до того, как все произошло.

Джек задумывается. Я слышу перестук капель по крыше, в зале меркнет свет, будто мои слова погружают его во мрак.

– Звучит, как теория заговора, – возражает он. – Какие у эрудитов причины убивать вас?

Мама говорила, люди боятся дивергентов потому, что нас трудно контролировать. Возможно, это правда, но страх перед теми, кто не подвержен контролю, – слабый довод для высказывания его Джеку Кану в качестве мотива эрудитов. Мое сердце начинает сильно биться, я не знаю, что ответить.

– Я…

Меня перебивает Тобиас.

– Естественно, мы не имеем точных сведений, – говорит он. – Но за последние шесть лет среди лихачей случилось больше десятка необъяснимых смертей, и существует корреляция между списком этих людей и списком тех, у кого были проблемы при прохождении проверки склонностей и инициационных симуляций.

Ударяет молния, и зал освещается. Джек качает головой.

– Хотя это и интересно, но корреляция не является доказательством.

– Глава предателей-лихачей застрелил ребенка из Правдолюбия, в голову, в упор! – кричу я. – Об этомвам доложили? Такое «заслуживает расследования»?

– Да, мне известно, – отвечает Кан. – Хладнокровное убийство ребенка – ужасное преступление, и оно не должно остаться безнаказанным. К счастью, обвиняемый у нас под арестом, и мы можем провести над ним суд. Однакомы не должны забывать, что солдаты-лихачи не проявляли явного намерения убивать большинство из нас, когда мы были без сознания.

Люди вокруг начинают раздраженно переговариваться.