Стальной пляж - Варли Джон Герберт (Херберт)

— Мне просто подумалось… — пояснил я. — Быть может, тот дурень из "Юнайтед Био" был прав. Может быть, эта штука и впрямь бесполезна и старомодна. В самом деле, так ли уж важна вещь, исчезновение которой не замечаешь целый год?

— Я же сказал, это не ты не…

— Да знаю, знаю. Я все понял, настолько, насколько когда-либо был способен понять, и примирился — не с тем, что тебе следовало сделать это со мной, но с тем, что ты это сделал. Так что, думаю, пришло время задать самый важный вопрос.

Я подался вперед и впился в ГК глазами:

— Зачем ты сделал это?

Меня уже начало потихоньку утомлять новомодное изобретение ГК — все эти его телесные ужимки. Он строил такие гримаски, так забавно покашливал, подергивал лицом и обрывал себя на полужесте, что чуть опять меня не рассмешил. Казалось, с ним внезапно случился жестокий припадок за-мочки-подергивания, подбородка-в-грудь-упирания, плечамипожимания и задопочесывания. От него исходило такое сильное чувство вины, что оно было почти ощутимо физически, будто некая слизь. И если бы я не был так зол, я наверняка поддался бы непреодолимому желанию успокоить и пожалеть его. Но мне удалось подавить свой порыв, я просто сидел и смотрел на него, пока он не прекратил жеманничать.

— Как насчет небольшой прогулки? — наконец, заискивающе предложил он. — Спустимся к пляжу…

— А почему бы тебе попросту не перенести нас туда? И бутылку тоже захвати.

Он пожал плечами, взмахнул рукой, и мы оказались на пляже. Вместе с нами перенеслись наши кресла и бутылка. ГК налил себе, воткнул бутылку в песок позади своего кресла и залпом проглотил содержимое стакана. Я встал, подошел к самой кромке воды и устремил взгляд в синеву моря.

— Я переместил тебя сюда в попытке спасти твою жизнь, — произнес ГК за моей спиной.

— Так этим же вроде занимаются врачи.

— Тебе угрожает кое-что намного серьезнее последствий пьяной драки.

Я опустился на одно колено и зачерпнул горсть мокрого песка, поднес ее поближе к лицу и внимательно рассмотрел песчинки. Они были такими же совершенными, какими помнились, ни одна не походила на другую.

— Тебе снились страшные сны, — продолжил ГК.

— Я думал, это тоже каким-то образом относится к Прямому Интерфейсу.

— Я эти сны не сочинял. Я записал их в течение последних нескольких месяцев. Это были твои сны. Если можно так выразиться.

Я выбросил песок, вытер руку о голое бедро и пригляделся к ней. С тыльной стороны она была узкой, тонкой и по-девичьи нежной, ладонь огрубела от работы, ногти выросли разной длины. Такой моя рука и была весь последний год. Но вовсе не этой рукой я треснул Принцессу Уэльскую.

— Ты четыре раза пытался лишить себя жизни, — произнес ГК.

Я не обернулся. Не могу сказать, что мне было приятно услышать это от него. И не могу сказать, что я ему безоговорочно поверил. Но за последний час мне пришлось принять на веру и более невероятные вещи.

— Первый раз ты возложил себя на жертвенный огонь.

— Почему ты просто не скажешь — поджег себя?

— Не знаю. Понимай, как хочешь. Эта попытка была довольно страшна и безуспешна. По крайней мере, ты выжил бы и без помощи современной медицинской науки, хотя и мучился бы от сильной боли. Одна из составляющих лечения повреждений, подобных твоим — удаление воспоминаний о случившемся, с согласия пациента.

— И я дал это согласие.

Он надолго замолчал, потом почти шепотом выдохнул:

— Нет.

— Что-то не похоже на меня. Я бы не стал лелеять такие воспоминания.

— Нет… Возможно, ты и стал бы. Только я тебя не спросил.

Я наконец-то понял, из-за чего он так нервничал. Его действия вступали в прямое противоречие с тем, на что он был запрограммирован, с инструкциями, которые ему следовало соблюдать, и по закону, и по тому своду правил, которые я понимал как ограничение, заложенное в него разработчиками.

Каждый день приносит с собой новые открытия…

— Я включил тебя без твоего ведома в программу, над которой работаю последние четыре года. Цель ее — изучение случаев самоубийства, в надежде отыскать пути их предотвращения.

— Возможно, мне следует тебя поблагодарить…

— Не обязательно. Разумеется, ты можешь, но я действовал, руководствуясь не только лишь заботой о твоем благосостоянии. Некоторое время ты чувствовал себя хорошо и не проявлял стремления к самоуничтожению. Не было и никаких других симптомов, кроме упорной депрессии — достаточно нормального для тебя состояния, кстати сказать. Затем ни с того ни с сего — я даже не обнаружил ни одной причины встревожиться — в тиши и уединении своей квартиры ты рассек себе оба запястья. И не предпринял ни малейшей попытки позвать на помощь.

— В иллюзорной тиши и якобы уединении, — заметил я, кое-что вспомнил и все-таки повернулся взглянуть на ГК.

Он сидел на самом краешке кресла, сцепив пальцы и упираясь локтями в колени. Плечи его были чуть приподняты, словно он ожидал удара кнутом в спину.

— Думаю, я могу сказать, когда была вторая попытка. Это, когда сломался мой рукопис?

— Ты повредил некоторые из его схем.

— Продолжай.

— Попытку номер три ты предпринял вскоре после второй. Ты попытался повеситься. На самом деле, тебе это удалось, но тебе повезло, что за тобой следили. После каждой попытки я давал тебе простое лекарство, которое стирает память о событиях последних нескольких часов. Я собирал нужные мне сведения, возвращал тебя к жизни и продолжал наблюдать, уделяя тебе намного больше внимания, чем при моей нормальной работе. К примеру, мне запрещено заглядывать в личные апартаменты граждан. Единственной уважительной причиной снятия запрета может служить вероятность совершения преступления. Так вот, в твоем случае и в случаях с некоторыми другими людьми я нарушал данный запрет.

Мы — очень свободное общество, особенно по сравнению с большинством обществ прошлого. Правительство у нас маленькое и слабое. Осуществление большинства карательных функций постепенно было доверено машинам — читай, Главному Компьютеру, — хотя поначалу мы и опасались, а потом выработали тщательно продуманные меры безопасности. Порядок вещей остается таким, каким сложился, по самой убедительной из причин: все работает. Уже больше века борцы за гражданские свободы не возражают против большей части предложений, касающихся функций ГК. Большой Брат в большинстве случаев явно присутствует рядом с нами, но только когда мы приглашаем его войти, а целый век, что мы прожили с ним бок о бок, убедил нас, что он по-настоящему любит нас, что у него и впрямь на сердце одно лишь наше благо. Это зашито в его треклятую жесткую разводку, и хвала всевышнему, что так.

Вот только теперь начинает казаться, что это не совсем так. Христианский фундаменталист [25], услышь он из уст самого Иисуса, что распятие — на самом деле не более чем дешевое салонное шутовство, вряд ли поразился бы больше, чем был поражен я.

— В четвертой же попытке было гораздо легче усмотреть классический мотив — крик о помощи, — между тем продолжал ГК. — И я решил, что пришло время действовать иначе.

— Ты говоришь о драке в "Слепой свинье"? — я хорошенько припомнил ее и еле сдержал смех.

Напасть на Принцессу Уэльскую после того, как она накачалась наркотиками до совершенно расторможенного состояния — это, возможно, не то же самое, что накинуть себе петлю на шею, но очень близко к тому.

Я допил свое виски и бросил пустой стакан навстречу прибою. Посмотрел вокруг, на этот красивый остров, где, как я думал до последней минуты, я провел такой замечательный год. Остров был все таким же прекрасным, каким я его "помнил". Взвесив все "за" и "против", я остался очень доволен воспоминаниями. Само собой, мне было горько — кому же понравится, что из него разыгрывают полного идиота? Но, с другой стороны, кому придет в голову всерьез жаловаться на целый год отпуска в раю необитаемого острова? И что же еще мне оставалось делать? Ответ был, казалось, очевиден — попытаться покончить с собой в пятый раз. И так ли уж тебе на самом деле дорога твоя жизнь, твои многочисленные и разнообразные друзья, твоя глубоко содержательная работа и мириады завораживающих способов убить время?.. Не обманывайся, Хилди.